Черная дыра или Воспоминания, которые нельзя назвать хорошими - Алексей Лукьянов

Я еще не знаю, что случилось, но сам уже чуть не плачу. Предчувствую, что в наш дом пришла большая беда.

Отец делает неловкое движение, чтобы остановить меня, когда я бегу в комнату Коли. Помешать мне у него не получается и я распахиваю дверь. На мои глаза наворачиваются слезы.

«Зачем? Зачем я ушел, оставив брата одного?» – спрашиваю я сам себя, глотая слезы.

Сейчас мне хочется только одного – умереть. Как бы я хотел исправить то, что натворил!.. Как бы я хотел! Но это уже невозможно.

Я падаю на колени и чувствую, как сзади под руки меня подхватывает отец.

«Пойдем, пойдем» – слышу я его растерянный голос.

Но я вырываюсь…

Я не хочу никого видеть и слышать, а себя просто ненавижу! Но все мои слова и просьбы о прощении, конечно, ничто, по сравнению с тем, что случилось…

Все-таки отцу удалось увести меня из комнаты. Я отчаянно сопротивлялся и что-то кричал; много раз просил прощения; просил прощения у своего младшего брата, которого оставил в доме одного, несмотря на все предостережения родителей! Но я ослушался; ослушался и теперь вынужден жить со случившимся всю жизнь. Во что теперь она, моя жизнь, превратится? По ночам мне будет сниться Коля. Иногда в том виде, в котором я его увидел в последний раз…

Отец силой отвёл меня в мою комнату, и я проплакал там до утра. Что же я наделал! Еще много ночей я не мог уснуть – перед глазами был Коля. Я оставил его одного! Одного! И его больше нет! Коля задохнулся… Задохнулся оттого, что в его горле застрял колпачок от моего телескопа; тот колпачок, который, как мне показалось, я потерял где-то в поле.

Как же я хотел уйти тогда вместе с братом!.. Как же я хотел…

ЧАСТЬ 2

Черная дыра

Несмотря на то, что часовая стрелка на старых настенных часах с кукушкой замерла около двойки, а минутная еле заметно подбиралась к одиннадцати, Сергей Никифорович не спал. Он встал с кровати, просунул ноги в бамбуковые тапочки, которые из путешествия во Вьетнаме привезла дочь, и направился в небольшую кухню, окна которой выходили на опустевший к этому позднему времени Ленинский проспект. Включив тусклый желтый свет, источником которого была старая абажурная лампа, он увидел сонную, повернувшую в его сторону маленькую морду Ракету. Джек-рассел-терьер Ракета, скорее всего, ничуть не удивилась появлению хозяина ночью, ведь давно уже привыкла, что хозяин не спит в это время и заглядывает сюда, на кухню, чтобы просто посидеть и попить кофе или зеленого чаю. Собака как будто ждет его здесь и совершенно точно знает, что рано или поздно он придет. Раньше запрыгивала в кровать и сворачивалась в клубок на подушке, сейчас – нет. А зачем? Хозяин все равно навестит ее сам. Больше всего времени ночью он проводил не во сне под одеялом, а на кухне в размышлениях.

На стене висел детский рисунок. Его собственный. Сергей Никифорович посмотрел на рисунок, будто давно здесь не замечал. Наверное, рисунок за много лет стал незаметным, примелькался и теперь на него не обращал внимания даже тот, кто когда-то нарисовал.

«Привык, наверное, к тому, что висит здесь на кухне много лет, и поэтому не замечаю – подумал Сергей Никифорович. – Вот и бумага, на которой он нарисован, – продолжал размышлять он, – стала уже желтой, по краям порвалась».

На рисунке, когда Сергей Никифорович был маленьким, он нарисовал вселенную. Такой, какой себе ее представлял – в форме круга, разместившегося в пустоте.

Да, конечно, вселенная имеет свои границы – вспомнил он, как размышлял о размере вселенной когда-то, когда нарисовал этот рисунок, – и было бы глупо полагать иначе; но та пустота, в которой находятся миллиарды и миллиарды звезд – бесконечна. За пределами вселенной не существует ни пространства, ни времени и эта бесконечность была всегда! Ее не нужно было создавать и придумывать, она – ничто, и представить себе мы можем ее только тогда, когда внутрь врывается, освещающая все вокруг ярким светом звезда; после этого мы уже не можем сказать, что там, где когда-то ничего не было, ничего нет и теперь: свет от звезды разгоняет мрак, и мы его видим.

Кеплер давно открыл, что вселенная расширяется, причем мы знаем куда именно – в бесконечное ничто, которое было и будет всегда; а также знаем и то, что для расширения вселенной должен был произойти взрыв вещества с бесконечной плотностью, заключенной в маленьком (возможно в чрезвычайно маленьком) размере – сингулярности. И с тех пор, когда Сергей Никифорович перестал быть ребенком, он уже не мучился вопросом, как в одной точке могла заключиться масса всей нашей вселенной; да, это трудно было представить, но для физика представить – не самое главное! Важнее – быть уверенным в чем-то.

Сергей Никифорович сначала налил себе кофе, но, вспомнив о проблемах с сердцем и советах врачей не пить кофе вообще, передумал, наполнив кружку зеленым чаем. На то, что сегодня удастся уснуть, не было никакой надежды.

Что же стало причиной того, что бесконечная плотность, заключённая в маленькой точке взорвалась? Да и откуда взялась сама точка? – как в детстве волновали Сергея Никифоровича овладевшие сознанием мысли. – С тех пор как Ньютону упало на голову яблоко известно, что все тела во вселенной взаимодействуют, а именно – притягиваются; правда в целом картина выглядит иначе, и на самом деле они разлетаются. Остановится ли этот процесс когда-нибудь в будущем? – Юрий Никифорович не знал и сейчас, став ученым. Точнее догадывался, что если масса вселенной выше какой-то критической точки, то остановится. И начнет сжиматься? Да, возможно. Но как же точно узнать, что стало причиной большого взрыва и во что превратится наша вселенная через миллиарды лет? Тут физика пока что была бессильна, и Сергея Никифоровича очень беспокоило то, что он не может ответить на самые важные вопросы в своей жизни.

У вселенной точно было какое-то начало, но что стало его причиной?… У вселенной впереди и какое-то завершение всего ее жизненного цикла, но сможем ли мы его предсказать?…

Поняв, что уснуть этой ночью все равно не удастся, Сергей Никифорович направился в обсерваторию университета, где работал уже много лет. Машин на Ленинском почти не было, и ничто не помешало добраться до места за пятнадцать минут.

Иногда в машине поскуливала Ракета. Время от времени Сергей Никифорович брал ее с собой на работу – тогда, когда не был уверен, что вернется домой в ближайшие сутки. Не любила Ракета такие ночные поездки из дома в обсерваторию, которая, видимо, казалась ей слишком большой и не уютной, а еще холодной и негостеприимной. Все время собака забивалась под стоявший в углу и не подо что не использовавшийся старый деревянный стол, который, казалось, просто забывали отнести на свалку; вся остальная мебель в кабинете была относительно новой и выглядела прилично, а этот… стоит здесь, будто специально для Ракеты. Может быть, никто и не выкидывал его, понимая, как важен стол для собаки, которая считает его чем-то вроде хорошей уютной будки. Правда, без стен.

Вот и сейчас она забилась под него, и, казалось, ничего вокруг ее больше не интересует.

– Ты уж не грусти тут, – тихо сказал Сергей Никифорович собаке и, вспомнив, что забыл покормить ее дома, стал открывать дверки немногочисленных шкафчиков, что были в кабинете.

– Где-то ведь оставался! Но где?

За невнимательность ко всему, что не относится к работе, Сергей Никифорович укорял сам себя не часто, чаще жена, когда была жива; но было это давно: вот уже десять лет как ее не стало. Сейчас немолодого физика в его маленькой квартирке навещала только дочь, и если бы не она, совсем было бы грустно старику.

– Нет, нету нигде… Ты уж меня прости, дурака старого, – кряхтя, присел на корточки рядом с Ракетой Сергей Никифорович и погладил собаку по голове, та посмотрела в сторону хозяина и снова положила маленькую голову себе на лапы, будто ничего от него и не ждала.

Потом Сергей Никифорович поставил чайник. Опять хотел сделать себе кофе, но вспомнив про сердце, передумал и заварил зеленого чаю.

Конец ознакомительного фрагмента.