За Веру, Царя и Отечество - Валерий Шамбаров

Но опыт прошлой войны откликался порой и трагическим эхом. Так, катастрофа евреев на Западной Украине усугубилась тем, что при отступлении советских войск они в своей массе отказывались эвакуироваться. Их старики помнили о хорошем отношении к их народу прежних германских и австрийских властей и внушали соплеменникам, чтобы те не поддавались на призывы уходить. А информацию о расправах со стороны нацистов заведомо отвергали, как лживую пропаганду. Дескать, этого просто не может быть, поскольку немцы высококультурные люди, представители великой западной цивилизации... Не секрет и то, что никакого массового народного сопротивления в первые полгода войны не возникло. Потому что и украинское, белорусское, русское население западных регионов помнило "культурную" оккупацию 1918-го и по сравнению с большевистскими коллективизациями и репрессиями считало ее вполне допустимой. В селах часто встречали немцев хлебом-солью и колокольным звоном. Но ведь прошлая "мягкость" оккупантов проистекала уже от их слабости, а теперь они считали себя на вершине могущества. И германское командование получило в прошлой войне не только военную выучку. Оно стало применять точно такие же методы, как в 1914-1915 гг. в Бельгии, Франции, Польше - "превентивный" террор. Сразу запугать, чтобы и мысли не возникло о враждебных акциях. Только в 1941 г. эти методы приобретали более широкие масштабы, подкрепляясь расовыми и идеологическими теориями.

Точно так же улицы захваченных городов сразу оклеивались приказами с угрозой смерти за все, от "саботажа" до незарегистрированных домашних животных. Точно так же сразу катились расстрелы заложников по любому поводу (как в первый день оккупации Минска - 100 чел. за какой-то оборванный провод). И деревни заполыхали, когда никаких партизан еще в помине не было. Если в Первую мировую расстреливали священников, якобы способных организовать сопротивление, то теперь пошли чистки "коммунистических активистов", к коим до кучи причисляли всяких бригадиров, агрономов, депутатов захудалых сельсоветов, да еще и казнили вместе с семьями (скажем, в Бахмаче сожгли в станционном складе 300 "стахановок" с детьми). Так же, как в прошлую войну, покатились "реквизиции" с насилиями и грабежами. И так же хватали гражданских мужчин призывного возраста, для количества присоединяя к военнопленным. А осенью 41-го начали подгребать и "примаков", осевших по деревням и считавших войну для себя закончившейся. Тогда-то народ и стал браться за оружие, уходить в леса. Когда стало ясно, что под оккупантами - это все равно не жизнь.

Опыт "особого обращения" с русскими пленными тоже имелся с Первой мировой и тоже был усугублен. В связи с "расовой неполноценностью" и чрезвычайным количеством, которое не знали куда девать, их просто стали расстреливать или предоставляли вымирать от голода и холода на огороженных клочках открытого поля. Так что за зиму 1941-1942 гг. почти все сдавшиеся и погибли. И стоит подчеркнуть, что осуществляли это не только Вермахт и СС конвоирование пленных и охрана их в лагерях сперва были возложены на военно-строительную организацию Тодта из стариков-запасников. В большинстве - ветеранов Первой мировой. Ну а когда спохватились, что война затягивается, а рабочих рук не хватает, снова применили опыт прошлой войны. С массовым использованием рабского труда...

В общем, получилось так, что людям, кому на фронте, кому во вражеском или своем тылу, пришлось заново учиться любви к своему Отечеству. Учиться любви через ненависть к врагам этого Отечества. А в результате в ходе Великой Отечественной стала возрождаться и сама Россия. Возвращаться из "революционно-идеологической" в государственно-патриотическую систему координат. Народ вместо "пролетариата" без роду без племени начал снова сознавать себя русскими - в смысле принадлежности к Российскому государству, как бы оно в тот момент ни называлось. И понимать, что Отечество - это вовсе не пустой звук. Понимать - кто по мере собственного осмысления, кто - перенимая от старших поколений, кто - повинуясь указаниям руководства, тоже сменившего курс от "интернационализма" к патриотическим ориентирам. И когда такой поворот в сознании произошел, это и ознаменовало поворот в войне. Первая мировая для России началась общенародным единением, а закончилась политическим расколом, массовыми сдачами в плен и дезертирством. Великая Отечественная наоборот, началась этими явлениями, а дальше пошло единение народа и, соответственно, усиление отпора врагу и рост боеспособности армий. Сопоставим цифры - как отмечалось, за первые полгода в плен попало 3,9 млн. чел. А за все остальные 3,5 года войны 1,3 - 1,8 млн. (и из них половина - в начале 42-го). Сравнение говорит само за себя. Кстати, усиленно внедряемое западной и либеральной литературой представление, будто победа была одержана ценой многократно больших, чем у врага, потерь, является не совсем корректным. Из 27 млн. граждан Советского Союза, чьи жизни унесла война, 17 млн. приходятся на долю мирного населения. А если из оставшихся вычесть 4 млн., массами сдававшихся в первые месяцы и уничтоженных в плену, то советские и германские потери оказываются примерно равными.

Но эта книга посвящена не Великой Отечественной, а Первой мировой. И тут можно привести еще несколько любопытных фактов "преемственности поколений". При осаде Ленинграда и Севастополя немцы использовали те же самые сверхтяжелые орудия, которые гремели под Верденом, Осовцом, Новогеоргиевском. Они так и сохранялись, законсервированные с прошлой войны, и вновь были пущены в дело. В частности, была доставлена в Крым и знаменитая "Дора", обстреливавшая Париж. И нашла тут свой конец, уничтоженная русскими летчиками. А когда в Советской Армии ввели погоны, вдруг спохватились, что для них нужна золотая лента. Мощности фабрик были загружены более насущными заказами, но кто-то вспомнил, что до революции на изготовлении этой ленты специализировалось несколько подмосковных деревень. Туда отправился начальник вещевого снабжения ген. С.П. Языков, и стоило ему объяснить жителям, для чего это нужно, те с огромной радостью извлекли припрятанные на чердаках и в чуланах старые станки, и нашлось даже много готовой ленты. Так что первые офицеры и генералы, сменившие форму, фактически надели еще те погоны, которые делались для их предшественников из царской армии.

Что же касается участников Первой мировой, то большинство из них в новой войне проявили себя достойно. И те, кто сражался на фронтах, и те, кто по возрасту и состоянию здоровья не мог взяться за оружие. Вот, скажем, несколько примеров из воспоминаний генерала армии П.И. Батова. Ветеран Первой мировой старый крестьянин Дмитрий Николаевич Темин спас под Минском знамя 24-й дивизии, обнаружив его на груди убитого офицера. И сберег. А после, на параде во Львове, гордо нес это знамя - с седой бородой, в старой гимнастерке и с Георгиевским крестом на груди, а по бокам, в качестве ассистентов, шагали молодые офицеры, сверкая советскими орденами. Пожилой рыбак Саенко помогал саперам наводить переправу через Днепр. "В ночь перед атакой старик вышел проводить бойцов. Люди несли к реке лодки, а он стоял у кустов на краю торфяного луга в чистой рубахе, а на груди у него было четыре Георгиевских креста. Так старый русский солдат просто и ясно выразил ощущение праздника, овладевшее им в канун броска наших войск через Днепр... Мы постояли рядом, и знаете, вдруг в памяти мелькнули дни военной молодости - тогда, в 16-м году, учителями моими были вот такие же, как этот русский солдат, бородачи. Павел Абрамович Саенко стоял рядом, глядя вслед уходившим к Днепру бойцам, и на его лице было выражение спокойствия и удовлетворения. Посмотрел я еще раз на его чистую заплатанную рубашку со старыми наградами и от души обнял ветерана". Батов описывает и других ветеранов - например, старого сапера Пичугина, участника Брусиловского прорыва. Который на слова генерала о предстоящих трудностях при форсировании Днепра ответил: "Трудности что... Трудности забудутся, победа останется". И дошел до этой победы, наводя в конце войны мост через Одер.