Воспоминания - Великая Княгиня Мария Павловна

В конце банкета мы вернулись в гостиную и уселись, ожидая завершения приготовлений к торжественному приему, которым заканчивалась программа этого дня.

Когда все гости прибыли и были размещены, обер–гофмейстер явился и возвестил о том. Мы вошли в огромный бальный зал, устланный по этому случаю красными коврами.

А затем начался церемониал, который не менялся со времен Екатерины Великой. Под медленные звуки старого полонеза монархи, принцы и принцессы, члены императорской фамилии разделились на пары. Каждая пара делала три тура по залу, и при каждом новом круге менялись партнеры. Они держались за руки, как в балете, и всякий раз, когда пара расходилась или же начинался новый круг, дамы приседали, а мужчины кланялись. При дворе столь строго соблюдали традицию, что на одном конце бального зала стоял карточный стол с зажженными свечами и колодами карт. Это в память императрицы Екатерины, которая во время церемонии играла в карты с самыми знаменитыми гостями.

Первый круг я танцевала с императором, второй — с эрцгерцогом Гессенским, а третий — с наследным принцем Румынии, который позже стал королем Фердинандом. Наш проход сопровождался волной поклонов тесных рядов гостей. Перед императором я делала особо глубокий реверанс, что было настоящим испытанием из за негнущегося серебряного платья и необходимости удержать в надлежащем положении диадему и фату.

Когда закончился прием, мы сели в карету, запряженную четверкой лошадей, император вез нас к себе во дворец. Было уже темно, заполнившие улицы толпы ничего не могли видеть внутри карет. На пороге Александровского дворца императрица в сопровождении шведского короля встретила нас по русскому обычаю хлебом–солью на большом серебряном блюде. На императрице была большая диадема из жемчуга и бриллиантов, а ее парадное платье из белого муара украшало золотое шитье. Мы приняли блюдо из ее рук. Так закончилась церемония моей свадьбы.

Я вошла в комнату, где только сегодня утром царила оживленная суматоха. Теперь тут было пусто и тихо. Гувернантка помогла мне раздеться. Она снимала драгоценности, фату, помпезный наряд. У меня болела голова, а от тяжелого свадебного платья на плечах остались глубокие покрасневшие вмятины.

Я надела костюм жемчужно–серого цвета и маленькую шапочку, украшенную гиацинтами, со светло–вишневым бархатным бантом на боку. Принц ждал меня в соседней комнате.

Мадемуазель Элен одевала меня молча, то был тяжелый момент для нас обеих. Мы расставались после двенадцати лет, на протяжении которых делили горе и радости. Все наши разногласия давно забылись, то была часть моего детства, дорогие сердцу воспоминания, хорошие и плохие, все они остались в прошлом.

Я высвободилась из ее объятий и пошла к принцу. Вместе мы направились проститься с царской четой. Императрица, всегда по–матерински добрая, была особенно нежна со мной в тот вечер. Она надела мне на палец красивое кольцо с сапфирами, ее подарок на прощание.

Мы поехали на станцию, а оттуда — в Петербург. Здесь нам предстояло прожить несколько дней в бывшем дворце моего дяди. В сопровождении русского и шведского почетных эскортов мы приехали во дворец поздно вечером. Тетя ждала нас и встретила снова хлебом–солью. Она провела с нами поздний ужин. Потом все разошлись, и мы остались одни.

На следующее утро шаферы, которые все были нашими дядями или кузенами, приехали во главе с моим братом, преподнесли букет и остались на завтрак. Днем мы делали визиты, а вечером вернулись в Царское Село на гала–концерт, даваемый московскими артистами. В один из дней мы были в Зимнем дворце на церемонии, называемой «Большой дипломатический круг». Хотя дело происходило утром, все были в парадных платьях и диадемах. На мне был шлейф из небесно–голубого бархата, расшитый золотом, и комплект украшений из бирюзы, который достался мне от матери.

Сначала мы принимали послов. Они входили к нам поочередно. Первым был посол Турции, являвшийся тогда дуайеном дипломатического корпуса. Все говорили одно и то же: несколько слов поздравления, немного комплиментов, поклоны и слова благодарности.

Приняв послов, мы перешли в следующий зал, где вдоль стен стояли группами главы дипломатических миссий со своими секретарями и сотрудниками посольств. Слева от меня, в линию стояли жены послов, потом посланников и советников посольств. Поскольку я не бывала в обществе, то почти никого не знала и испытывала некоторую робость при виде огромного зала, заполненного иностранцами, их устремленных на нас взглядов, следивших за каждым нашим движением.

Я начала с женщин. Принц, оставив меня, двинулся в другую сторону. После того как я поговорила со всеми дамами, я перешла к мужчинам, останавливаясь у каждой группы. Следовало представление, я протягивала руку для поцелуя, говорила несколько слов и продолжала путь. За мной следовал паж, который нес мой шлейф, и почетный эскорт. Потом мы с принцем на протяжении более двух часов стояли рядом, пока перед нами проходили горожане, которые были допущены ко двору. Все, и мужчины и женщины, целовали мне руку.

Мы провели в Петербурге восемь дней в вихре обедов, званых вечеров, приемов, нанося визиты и давая аудиенции. Все это было незнакомо мне и даже казалось забавным.

Наступил день нашего отъезда; мою грусть смягчало то, что часть пути отец проделает с нами, что в некотором смысле я уже попрощалась с Россией, когда покидала Москву, и что после свадебного путешествия я встречусь с Дмитрием в Париже. И все же, когда я увидела его на перроне стоящим позади всех с тетей и подумала, как тоскливо ему будет возвращаться в опустевшие апартаменты, сердце мое болезненно сжалось.

Отныне жизнь разделила нас, каждый будет следовать своим путем, бороться поодиночке. Печали и радости нашего одинокого детства очень привязали нас друг к другу, нежность и любовь соединили на всю жизнь. Но волевым решением тетя развела нас в разные стороны. Мне предназначено строить свою жизнь одной, в новом и неизвестном мире.

Мне было дано все, но я чувствовала себя беспомощной. Меня всегда оберегали, опекали, наставляли, я не обладала собственной инициативой, не была готова к самостоятельному поведению. Буржуазные идеи бытовали и при дворах монархов, где тоже выступали за сглаживание различий. Нивелирование применялось здесь задолго до возникновения идеи всеобщей уравнительности; принцесса, которая выделялась умом или стремлением делать что нибудь выходящее за привычные занятия благотворительностью, вызывала зависть себе равных, и тут нет ни критицизма, ни иронии. Предпочтение отдавалось посредственности, так было надежней и безопасней, и это верно не только для России, но свойственно королевским кругам повсюду.