Короткая память - Александр Борисович Борин

— Оля! — сказал опять Кудинов.

— Что? — она в упор посмотрела на мужа. — Какие будут предложения?

Кудинов промолчал.

* * *

Терехин сидел за рулем самосвала. Рядом с ним устроился сын Васька.

— Не хочу в больницу, — сказал Васька.

— И не надо, — согласился Терехин. — Ольга Степановна послушает тебя и даст лекарство. А на обратном пути я тебя заберу.

— Не хочу ждать. Лучше с тобой поеду.

— Какие разговоры! — согласился Терехин. — Ольга Степановна скажет, что ты симулянт, и я тут же возьму тебя в рейс.

— А если не скажет?

— Это почему же? Обязательно скажет.

— А если скажет: надо лечиться?

— Ну и делов-то? Лечиться, брат, одно удовольствие.

— Почему?

— А чего плохого? Вылечишься, кашлять перестанешь.

— Я и так перестану.

— Совсем хорошо.

Вот так они разговаривали. И вдруг Васька, посмотрев в окно, закричал:

— Тетя Оля!

В очереди у автобусной остановки стояла Ольга Степановна.

Терехин остановил самосвал.

Ольга Степановна села рядом с Васькой.

— Вот те раз! — сказал Терехин. — А я его к вам везу. Думаю: вы дежурите или нет?..

Ольга Степановна была сердита.

— Сорок минут — и ни одного автобуса, — объяснила она. — Издеваются, как хотят.

— Может, машин мало? — предположил Терехин...

— Отговорки, — отрезала она. — Просто люди, ведающие автобусным сообщением, сами ездят на персональных машинах.

— Это верно, — согласился Терехин и вдруг решил: — Вы тоже будете иметь...

— Что? — не поняла она.

— Персональный самосвал, — он засмеялся. — Вам к девяти? И мне в это время за грузом.

— Терехин, — сказала она, — вы прелесть.

Он улыбнулся, ничего не ответил.

Машина выехала на шоссе.

— Не опаздываем? — она посмотрела на часы. Поднесла их к уху, встряхнула и опять послушала. — Так и есть, встали...

— Покажите, — он протянул руку.

Она отстегнула часы.

Протянула ему.

Он их взял, мельком взглянул.

— «Рекорд», — сказал. — Знаю. — Положил часы в карман. — Починю, будут ходить.

— Терехин, — удивленно спросила она, — вы все проблемы так легко решаете?

— Обязательно, — сказал он.

— Тогда посоветуйте, где облепиху достать. У мужа язва.

— Сушеную или варенье?

— Можно варенье.

— Будет сделано. Соберу, а Катя сварит.

— Терехин, — сказала Ольга Степановна, — да вы просто чудо!

— Папка — мамкино наказание, — со знанием дела объявил шестилетний Васька.

* * *

По горному шоссе неслись бежевые «Жигули» с московским номером.

За рулем сидел Игорь Степанович Беляев. Рядом с ним его молодая жена Тамара.

Стояла ясная погода, ровным было шоссе, лента ползла в магнитофоне, приятно пела Эдит Пиаф. Ехать бы и ехать до конца дней своих...

— ...А знаешь, — сказала Тамара, молодая жена Игоря Степановича, — до сих пор еще не было человека, который бы меня ненавидел. Наверное, это очень страшно, когда тебя ненавидят, а?.. Я никогда не испытывала, но, наверное, это страшно.

— Не придумывай, — возразил Игорь Степанович. — Почему тебя должны ненавидеть? ...Можно огорчаться, переживать... Но ненависть — это, знаешь, что-то книжное... Я люблю своих детей и всегда буду их любить... Но даже ради любви к детям не надо лгать... А жизнь с нелюбимой женщиной — это ложь... Ради детей можно принести любую жертву. Но лгать ради детей, я думаю, непозволительно... И, если хочешь, непедагогично... Когда-нибудь мои дети это поймут и будут еще больше меня уважать. Разве я не прав?

— Пока ты меня любишь, ты всегда прав, — сказала она.

Он потянулся к ней и поцеловал.

На обочине, подняв руку, стоял милиционер.

Машина затормозила.

Игорь Степанович выключил магнитофон.

Милиционер не спеша осмотрел «Жигули».

— Я что-нибудь нарушил? — поинтересовался Игорь Степанович.

— С какой скоростью следовали? — спросил милиционер.

— Девяносто, а что?

— А по-моему, все сто двадцать.

— Прибор у вас есть?

— Нет, но я и так вижу.

— Почему же полагаете, что правы вы, а не я, если у вас нет прибора? — спросил Беляев.

Милиционер промолчал.

— Все? — спросил Беляев. — Вопрос исчерпан?

— Куда едете? — спросил милиционер.

— В Туранск.

— Крючок надо бы сделать...

— Зачем?

— В Жалеевку меня завезти.

— У вас дело?

— А вы что, спешите?

— Это не имеет значения, лейтенант, — сказал Беляев. — Я спрашиваю: вы при исполнении служебных обязанностей? Я должен вам помочь? Вы оформите это соответствующим документом?

— Да нет... К брату мне... Всего семь километров. Пустяк.

— Видите ли, лейтенант, — сказал Беляев, — если бы вы не начали со скорости, и были бы не в форме, и обратились ко мне в порядке просьбы, я бы, конечно, вас отвез. Но вы в форме, а потому должны думать, как прозвучат ваши слова... В них уже не просьба, а самое настоящее приказание. Не так ли?

— Почему? Я только прошу.

— А надев форму, надо думать, о чем можно и о чем нельзя просить... Потому что сейчас ваша просьба граничит уже со злоупотреблением служебным положением... Верно?

— Да зачем?.. Я только...

— Всего доброго, лейтенант, — Беляев тронул машину.

— А номер он не запишет? — спросила Тамара.

— Запишет, если дурак, — сказал Игорь Степанович.

— Неудобно, — вздохнула она. — Все-таки надо было подвезти.

— Надо, — согласился Игорь Степанович. — Но при нем я бы не смог тебя целовать, — и он опять поцеловал ее.

* * *

Председатель горисполкома Фомин, моложавый мужчина в легком, болотного цвета костюме, в модных квадратных очках, сидел у себя в кабинете.