Там, где папа ловил черепах - Марина Гельви
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такой заработок был бы, конечно, подспорьем к нашему бюджету, но мама боялась:
— Не надо. Запрещено это. Еще арестуют.
— Ладно, не буду. Ты не беспокойся. Тут объявление в газете, вот посмотри: «Требуются крикуны для розничной продажи „Вечернего Тбилиси“».
— А школа? Тебе, Колюнчик, учиться надо. А я придумала, посмотрите, дети. — И мама развернула перед нами детскую клеенку с нарисованными на ней цветами. — Ну как? Как вам это нравится?
— Красота, — сказал Коля.
— Вот и буду продавать эту красоту.
Эти желтые детские клеенки! Они мне запомнились на всю жизнь. Маме очень не хотелось брать меня или Колю на базар. Но другого выхода не было: она боялась упасть среди толкотни людской — у нее от недоедания и переутомления часто кружилась голова. Так и ходили с ней: то я, то Коля.
Клеенки, которые стала разрисовывать мама, вначале не пользовались спросом. Пейзажи и натюрморты никого не интересовали. Покупатель требовал натуры. И мама наловчилась рисовать две картины: пышную полуобнаженную красавицу, которая сидела на берегу озера и кормила лебедей, и гадалку с огромными глазами, которая предсказывала по руке опять-таки толстой полуобнаженной красавице ее судьбу. Эти «шедевры» потешали всех в доме, зато на них был спрос.
А как было стыдно зазывать покупателей и торговаться с ними. Они оглядывали мамины произведения, потом так же придирчиво — нас, снова — товар и снова — нас. Как будто мы тоже продавались. Некоторые покупательницы говорили, глядя на меня: «Ой, бедненькая — какая худенькая!.. Отца у тебя нет, девочка, да?» — «Мой отец живой», — сердито отвечала я. «Живой? Вах! — И снова о своем: — Над кроватью эту дорожку повесить или над диваном?.. За такие деньги ковер купить можно». Меня очень возмущала эта ложь. А они отходили, исчезали в толпе, чтобы через некоторое время появиться перед нами опять. И снова начиналась изнурительная торговля.
Особенно долго рассматривали дорожки молодые крестьянские парни. Улыбались, хмыкали, уходили и опять приходили, ведя за собой односельчанок — теток или матерей. Это были усталые, озабоченные женщины. Но взглянув на дорожки, сначала стыдливо отворачивались, потом робко разглядывали, потом давали парням по шее и в веселом оживлении уводили их.
И снова перед нами те, кто подходил и торговался прежде. Они могли торговаться часами. Раз я даже заплакала от стыда и обиды: ведь уступали мы с мамой, уступали! Но чем больше уступок делали мы, тем пренебрежительней относились покупатели к маминой работе.
Вскоре мама перестала брать меня с собой. Она сказала, что предпочитает упасть и умереть, чем калечить мою душу.
Продукты покупал и приносил с базара Коля. Он шел туда специально перед самым заходом солнца, и мы удивлялись: как ему удается покупать так дешево? Коля объяснил это просто: надо только знать, когда ходить на базар, и уметь отличать горожанина от крестьянина. Крестьянин всегда уступит потому, что продает свое, и еще потому, что ночевать ему в городе негде. Вот он и отдает свой товар перед закрытием базара за полцены. А еще нужно торговаться с теми, у кого мало продуктов осталось. Такие продавцы вообще почти даром отдать готовы — все равно ведь выбрасывать.
Это была целая наука, и все наши хвалили Колю. Слава о его умении покупать долетела до ушей Дарьи Петровны. Она сразу увязалась с Колей на базар, посмотреть, как он торгуется. Они вернулись оттуда расстроенные. Коля оправдывался: Гиж-Даро мешала ему. Она болтливая и любит поучать. А с крестьянами нужно держать себя достойно, болтливость и поучения их раздражают.
Объяснения Коли на следующий день подтвердились: он пошел на базар один и, следуя своему методу, купил все, что нужно, по баснословно низкой цепе.
Маме в тот день тоже повезло. Она пошла в бухгалтерию управления узнать, когда же папе дадут деньги по бюллетеню, и рассказала главному бухгалтеру о нашем тяжелом положении. Он выслушал, пытливо посмотрел ей в глаза и, отведя ее в сторонку, зашептал:
— Поклялись Своими детьми, что не выдашь меня!
Она поклялась.
— Верю тебе, у меня самого сын единственный. Сначала скажи — была в политотделе?
— Да, но что толку?.. Георгия Вахтанговича там нет…
— Да, да, — поспешно перебил он.
— А новый работник не знает положение дел.
— Напиши в Москву! Требуй, чтобы прислали комиссию! И чтобы срочно, слышишь? Другие уже написали. Дело ведь не только против твоего мужа затеяно. Все рассказать пока не могу, действуй!
— Спасибо вам, Михаил Силованович! Век не забуду…
— Не. за что. Я делаю, как совесть подсказывает.
Ночью я проснулась от громкого шепота мамы:
— Эмиль, Эмиль, проснитесь, кажется, стучат!
— Да, да, — торопливо отозвался он.
Стук повторился.
Мама встала. Коля хотел включить электричество.
— Не надо. Лежи.
Сквозь щели ставен пробивался свет уличного фонаря, и оттого, что мама, поспешно одеваясь, металась в полутьме, мне стало страшно.
— А может, к больному зовут? — сказала тетя Тамара.
Пока дядя нащупывал под кроватью шлепанцы, мама сама прошла в переднюю. И сразу зазвякали все засовы и цепочки. Тетя Тамара включила электричество. В комнату вошли два милиционера и двое в штатском:
— Здесь живет директор совхоза Мухатгверды?
— Да.
— Где именно?
Мама повела их в нашу комнату. Нас с Колей подняли: хотели посмотреть, что лежит в сундуках. Они что-то настойчиво искали, а что, я не могла понять. Коля оделся, как будто собрался в школу, и завязал на груди пионерский галстук. Он был так бледен, что веснушки на носу казались нарисованными.
Нашу комнату обыскали очень тщательно. Рассыпали и не подобрали мою мозаику. Потом принялись за дядины ящики. А там в маленьких коробочках и баночках аккуратнейшим образом была сложена всякая всячина: кнопки, булавки, гвоздики, перья… Незваные гости с недоумением переглядывались, они были явно недовольны. Перерыв все в комнатах, спустились в подвал. Постояли там несколько минут, порылись в сундуках, где лежали книги, старые журналы, валенки и другие, ненужные вещи, и вернулись вместе с дядей и мамой наверх.
— Есть у вас где-нибудь другая квартира? — спросил один из них.
— Нет, — ответила мама.
— А деньги?
— Откуда они у нас?
— А… куда ваш муж дел двести восемьдесят тысяч?
— Какие двести восемьдесят тысяч?
— Которые получил за трубы.
— За какие трубы?
— Не притворяйтесь! Он получил водопроводные трубы и, не завозя в совхоз, продал их на сторону.
— Этого не может быть!
— Ха! Жены о мужьях всегда последними узнают. Неужели он не принес домой ни рубля?
— Он и не видел этих труб. Не там жуликов ищите.
— Вы нас не учите, где искать!
Они ушли быстро и не простившись.
Некоторое время мы не могли опомниться. Прибрали.
— Дело плохо, — сказала мама. Она не находила себе места. Легла. Снова встала.
— Как они смели обыскивать нас? — спросил Коля. — Кто они такие?
— Черт их знает! Показали ордер на обыск, а кто его им выдал?..
Мама оделась, причесалась.
— Эмиль, надо что-то делать.
Он только вздыхал.
— Надо идти к Эрнесту. К нему могут в больницу пробраться — скажут об этом обвинении, и он не вынесет удара. Эмиль! Прошу вас, пойдемте!
— Сейчас три часа ночи.
— Утром, может быть, поздно будет.
Они ушли.
— Коля, папу арестуют?
— Нет. Его оправдают, вот увидишь.
У отца моего в ту ночь и правда был тяжелый сердечный приступ. И если бы не присутствие дяди и мамы, которые подняли на ноги весь медперсонал, неизвестно еще, чем бы закончилась для него эта ночь. На рассвете боли в сердце наконец отпустили. Он уснул.
Через несколько дней поползла по Нахаловке весть: исчез главный бухгалтер управления. Он пропал бесследно. Слухи были разные. Одни говорили, что он крепко замешан в растратах и потому предпочел скрыться от правосудия. Другие горячо защищали его, уверяя, что он жертва подлых мерзавцев. Его искали не только родные и близкие. Его разыскивали органы власти. Но тщетно. В низовьях Куры рыбаки нашли утопленника с явными следами насильственной смерти. Труп был изуродован до неузнаваемости. И все же говорили, что это Михаил Силованович.
Расследование дела о хищениях — а обвинялись в хищениях государственных средств кроме моего отца еще и другие руководители хозяйств — было приостановлено из-за отсутствия главного бухгалтера. Тем временем приехала из Москвы комиссия и быстро разобралась в деле. Начальник отдела, его помощник Гжевский и некоторые другие были арестованы. Маме в управлении сказали, что отец наш полностью оправдан. Его жалованье мы получили сразу за шесть месяцев.
Спасибо вам, люди!
Весь день заходили соседки, поздравляли папу с выздоровлением, выспрашивали, как с ним произошла в совхозе беда и почему он так долго лежал в больнице. Папа охотно рассказывал. И снова они поздравляли его, и маму, и всех нас.