Череп императора - Виктор Банев

Он опять замолчал. Врач время от времени демонстративно посматривал на часы.

— Кого нужно найти-то? — спросил я.

Дыхание выходило у него из горла с хрипом и бульканьем.

— Короче, этого Ли завалил я. Ты когда в сортир ломиться начал… Я ж там был еще… Внутри… Не хотел я его валить, но ты приперся, я от нервов ему в голову и шмальнул… Нет, честно, стрелять не хотел, так вышло… Но понимаешь, нас же там трое было — я, ты и китаеза этот… Китаец всё, труп… Я у него ничего не брал. Где брюлик, никто не знает… Интересное кино!

По его глазам было видно — он уплывает, стремительно теряет нить, связывающую его с реальностью.

— Помирать из-за китайца не хочу… Не хочу, слышь? Так что ты эту падлу отыщи… И брюлик отыщи тоже… Потому что с собой у китайца брюлика не было… Я по карманам у него быстро похлопал: пусто… Китаец… Я китайцу так и сказал… А он… Желторожий…

Из уголка его рта потекла струйка крови, глаза закатились, и врач поспешно крикнул:

— Боря, все! Сеанс окончен, уводи его, — и тут же развернувшись к остальным фигурам в масках: — Начали! Аппарат искусственного дыхания! Ну что там, заснули?!

…Я стоял на крыльце и курил. Руки предательски дрожали. Сколько раз говорил себе: Стогов, держись подальше от моргов, больниц, крематориев и докторов. Ну не могу я на всю эту похабную физиологию смотреть. Не могу и все!

Человек — это не мясо, плюс кости, плюс пара литров жидкостей. Человек — это… Ну, в общем это человек. Пусть себе звучит гордо. И когда я вижу его, гордо звучащего, на операционном столе, препарированного, как лягушка, то вынужден потом подолгу отпиваться крепкими напитками. Да и это помогает не всегда.

Рядом стоял майор. Он держал руки в карманах, перекатывался с пятки на носок и задумчиво смотрел на низвергающийся с небес водопад.

— Вы что-нибудь поняли? — наконец проговорил он.

— Да, — кивнул я, — теперь я понимаю в этой истории все.

— Так-таки уж и все?

— Все абсолютно.

— Хм… — Майор не отрывал глаз от все падавшей и падавшей на землю воды. — Может, поделитесь? Или для сенсационного репортажа прибережете?

— Да какой тут, в задницу, репортаж? Расскажу, конечно. Но не сейчас, немного попозже.

Мы опять помолчали. Я прикурил еще одну сигарету.

— А что там с этим профессором? — все тем же ленивым голосом поинтересовался майор. — Вы его знали?

— Знал… Перед тем как в «Мун Уэе» убили китайца, он оставил для меня в камере хранения кое-какие бумаги. На тибетском языке. Профессор Толкунов не далее как вчера вечером для меня эти бумаги переводил. И выглядел при этом крайне испуганным.

— Вот как? — безо всякого выражения сказал майор.

Мы опять помолчали. Оба без слов понимали, чего именно мы здесь ждем.

— Бумаги завтра часам к двум занесете ко мне на Литейный. Пропуск я выпишу. Там же дадите показания насчет всего, что у вас с ними было. И с профессором, и с этим… Молчановым…

Майор, не отрываясь, смотрел на лужи и поигрывал желваками.

— Просил же, — наконец процедил он, — сообщайте мне обо всех новостях. Телефон дал. А вы? Ну как с вами разговаривать еще, а? Почему все выясняется только сейчас?

Дверь открылась, и к нам под навес выскочила давешняя медсестра Людочка. Она протянула майору какую-то бумажку, он пробежал ее глазами и повернулся ко мне:

— Все. Молчанов умер. В сознание больше не приходил.

«Ну, теперь начнется! Уж теперь все начнется по-настоящему!» — пронеслось у меня в голове.

14

Такси я поймал быстро, почти сразу. И только уже в машине вспомнил — дома у меня, наверное, до сих пор сидит блондинка Анжелика. Что с ней делать, я понятия не имел. Зря все-таки с утра я поддался своему приступу великодушия. Теперь вот расхлебывать. Терпеть не могу пускать в дом кого попало.

— За трамвайной остановкой налево, — сказал я таксисту. — И во двор, пожалуйста. Сколько с меня?

Недотепа-водитель умудрился остановиться прямо посреди громадной, на полдвора, лужи, так что, вылезая из машины, я все-таки промочил ноги. Дождь, обрадовавшись появлению новой жертвы, тут же швырнул мне за шиворот дюжину отборных холодных капель. Все это вместе отнюдь не подняло настроения. В общем, в квартиру я вошел не в лучшем расположении духа. Далеко не в лучшем.

Анжелика сидела на диване в большой комнате. Выспавшаяся, совершенно трезвая и почему-то нарядившаяся в мою лучшую рубашку. На полу валялся последний номер «Интербизнеса», раскрытый на моем репортаже из ладожской тюрьмы.

— Привет, — буркнул я и пошел переодеваться.

Ситуация была глупой. Глупой до беспросветности. Оно, конечно, приятно прийти с работы и обнаружить дома уютно потрескивающий камин, теплый ужин на столе и длинноногую блондинку в собственной постели. Одна беда — что-то не верю я в последнее время в подобные идиллические картинки. Живу я, может быть, неправильно, неустроенно живу, по-дурацки. Но по большому счету я сам выбрал такую жизнь. И даже успел к ней привыкнуть.

В любом случае переодеваться, запершись в кабинете, да еще и ломая при этом голову, а что бы такое мне надеть, как бы принарядиться, как бы, блин, понравиться дорогой гостье, никакого удовольствия мне не доставляло.

Выйдя из кабинета, я обнаружил Анжелику стоящей в дверях кухни.

— Мой руки, журналюга. Будем ужинать.

— Ага. Сейчас помою. И шею тоже. Можно я буду называть тебя «мама»?

— Ой, не хамил бы ты мне, парень. Я, между прочим, потратила целый вечер на то, чтобы угостить тебя хорошим мясом.

— Увы, я не парень. Я усталый, потрепанный жизнью хам. Негостеприимный и со склонностью к вегетарианству.

Впрочем, стоило мне пройти на кухню, как раздражение тут же испарилось. Не то чтобы оно исчезло совсем. Оно, скажем так, отступило, перестало ощущаться и забилось куда-то в подсознание. И было отчего.

Кухня моя блестела чистотой. Наверное, впервые за последние года три. Недельные завалы посуды в раковине исчезли, а на столе красовалась целая дюжина разнокалиберных тарелочек, мисочек и кастрюлек, а также с десяток вилок и ножей. Пахло мясом. Вкусным, горячим — таким, каким не пахло в этой квартире черт знает с каких времен. В магнитофоне мяукало что-то всхлипывающее, эротическое, располагающее к тщательному пережевыванию пищи и легкому флирту в перерывах между бокалами хорошего вина.

— Хм… Тут перед моим приходом снимали кино? — из последних сил попытался поерничать я.

Анжелика не реагировала. Она молча курила и смотрела на меня своими огромными желтыми глазами. Потрясающе красивая женщина.

Секунду помолчав, я сдался.

— Вина не хватает, — сказал я и пошел в гостиную проверить, что там у меня сохранилось в баре из старых запасов. Как и следовало ожидать, вина не оказалось. Не люблю я вино. Не люблю и ничего в нем не понимаю. Я человек северный, винам и коньякам предпочитаю пиво и водку. Ну разве что изредка джин.

В баре стояли несколько разномастных и по большей части открытых бутылок водки, громадная, как цистерна, бутылка «Мартини Бьянко», купленная Лешей Осокиным в пулковском «Дьюти-фри», и гордость коллекции — роскошный «Джонни Уокер Черный Лейбл». В коробке и с бляшечкой на боку. Получен был «Джонни» пару недель назад в качестве взятки от мерзкого типа, категорически не желавшего видеть свою фамилию на страницах городской печати. Виски я принял с чувством собственного достоинства, а весь имеющийся на типа компромат безвозмездно передал коллегам из конкурирующих изданий. Пусть и они импортным алкоголем угостятся. Не все им, сердечным, у меня на пиво стрелять.

Впрочем, распечатать коробку духу у меня до сих пор так и не хватило — все ждал какого-то особого случая. Вот, похоже, и дождался. «Пошли, приятель», — сказал я «Джонни», взял коробку и вернулся на кухню.

— Ты виски пьешь? — спросил я Анжелику.

— Еще как пью.

При виде роскошной коробки глаза у Анжелики неподдельно загорелись, и я понял — да, действительно пьет, и еще как. Она вытащила из холодильника решетку со льдом и профессионально раскидала кубики по стаканам. Откуда что взялось? До сих пор я был полностью уверен, что ни льда, ни тем более решетки под лед в моем доме не водится.

— За знакомство, — сострила Анжелика и хлопнула стакан практически до дна. Так, что только лед звякнул. «Похмелье замучило, — решил я. — Бедняжка».

Я выпил молча и принялся за мясо. Оно оказалось нежным, сочным, тушенным с сыром и какими-то травками.

— Свинина? — поинтересовался я.

— Говядина. Ты что, мусульманин?

— Буддист. Тантрического, знаешь ли, направления, — сказал я и взглянул на Анжелику. На мои слова она никак не прореагировала. Начинать неприятный разговор сейчас не хотелось, и я тут же добавил: — Под такое мясо лучше, конечно, пить не виски, а вино. Но его у меня нет. Ты уж извини.