Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Там на пароме он еще не оправился от простуды, полученной в боях под Ново-Дмитриевской, поэтому, видимо, был и оставлен Корниловым в арьергарде. В то время, как под Екатеринодаром развивался решительный бой, роль паромщика Маркова, конечно, раздражала… На ком-нибудь нужно было сорвать раздражение. Подвернулся под руку наш сотник С.

Первую ночь в Елизаветинской, канун Благовещения, мы провели как нельзя лучше… Но на другой день вдруг – неблагоприятный симптом – под вечер пришло приказание идти на фронт всем, кто может держать в руках винтовку. Когда мы стали готовиться к боевому выступлению, пришло так же внезапно распоряжение отставить…

Глава XX

31 марта утром узнали о смерти генерала Корнилова.

У людей, потерявших все, как будто теряется острота восприятия новых потерь. Но эта потеря являлась обвалом надежд маленького отряда людей в борьбе с неизмеримо более сильным противником.

Генерал А. И. Деникин, вступивший в командование Добровольческой армией, прекратил наступление на Екатеринодар ночью на 2 апреля 1918 года. Началось наше новое отступление от Екатеринодара, но уже не в горы, к Кавказскому хребту, а на простор степей, к Дону.

Утром на восходе солнца мы оказались между двумя поселениями: налево, на спуске в низину – небольшая станиченка Андреевская, недавно еще бывшая хутором, оттуда хлопнули два-три орудийных выстрела[27]. Направо на взгорье была расположена немецкая «колонка» Гночдау. Командование, по стратегическим соображениям, избрало для дневки именно немецкое поселение. Лошадей приказано было не расседлывать. Обоз материального довольствия, и без того уже сокращенного в станице Елизаветинской, сокращался теперь еще больше. Стороной

узнали, что пригодится в негодность часть пушек. Шла, следовательно, частичная ликвидация.

После полудня ко мне пришел школьный однокашник С. М., один из адъютантов И. Макаренко, всегда очень внимательно следившего за штабными новостями. С. М. отозвал меня в сторону и таинственно предупредил:

– Нужно смотреть в оба теперь… Нынче ночью решается наша судьба. Выскочим – наша взяла. Нет – погибли или… спасайся кто может… В заключение он передал приглашение от своего шефа Ив. Л. Макаренко вместе с ними и правительством Юго-Восточного союза присоединиться к черкесскому полку…

Это было уже серьезным показанием, какое зыбкое состояние духа в отряде. Да о том уже можно заключить и по другим выпиравшим наружу признакам.

В течение каких-нибудь нескольких часов спали покровы с бренного человеческого естества, оголились инстинкты, пропала сдержка.

Тут же на пригорке на виду у всех молодой офицер припадал к ногам юной сестры милосердия… Они спустились потом лишь на другую сторону кургана.

Часам к четырем начался бешеный артиллерийский обстрел нашего отряда. Повыдерганная снизу скирда соломы, под которой мы сидели, колебалась от сотрясения воздуха. А под скирдой происходило заседание Кубанского Краевого правительства, между прочим, оно решало, как сохранить жалкие остатки краевой казны в тысячерублевых купюрах. Каждому из членов правительства выдавалась определенная сумма под расписку, что они принимают на хранение такую-то сумму в тысячах и обязуются ее возвратить в свое время в казну. Мотив был тот, если нашего министра финансов или кого другого убьют, то не вся казна пропадет.

На закате солнца части стали строиться к отступлению.

В радянской группе обнаружилось исчезновение большинства офицеров, которых мы рассчитывали иметь своими руководителями в трудную минуту. На наших глазах прославленный Роговец тоже стал торопить своего коня. Быч уже без всяких обиняков закричал на него. Тот затих, было, но потом все-таки и он улизнул. Было разрешено спуститься к речке попоить лошадей. Когда поднимались снова на взгорье, неожиданно рядом со мною оказался П. Л. Макаренко. Обычно он рядом со мной не ездил. Очевидно, он тоже получил предупреждение от брата и был также, очевидно, извещен о моей осведомленности. Держался вместе со мной там, где нам надлежало быть. Поднимаемся к месту построения радянской группы. Замечательную картину пришлось наблюдать в небольшом отдалении – построение черкесского полка: огромная группа конных в черкесках, освещенных лучами заходящего солнца. Впереди командир – Келеч-Гирей. Команда:

– Черкеска полк, за мно-о-й!

Черкесский полк должен был составить правую колонну общего нашего отступления. Другая конная группа общеармейской кавалерии составляла левую колонну.

Главные силы – по преимуществу, длинный, на несколько верст растянувшийся обоз с ранеными и при нем совсем жидкие пехотные части, – составили центральную колонну.

На первом ночном привале (отдыхе) Быч отправился в штаб армии. Оттуда он принес предложение: раде держаться во время этого ночного перехода поближе к штабу. Объяснение этому предложению давалось такое, будто среди некоторой деморализованной части отряда явилось течение в критическую минуту попробовать выдать большевикам штаб и раду и тем попытаться купить себе спасение.

Во всяком случае, предупредительность и желание штаба быть в тяжелый момент с радой поближе была приятной.

Тронувшись после часового отдыха в путь, мы попробовали держаться ближе к штабу, но скоро упустили его из виду и после этого стали вообще стремиться к голове колонны, надеясь там настигнуть штаб. В погоне за ним мы, наконец, выскочили в голову колонны и увидели перед собой генерала Маркова: стоит, окруженный несколькими офицерами, и чего-то ждет. Нам предлагает тоже остановиться. Мы ему сообщаем полученную директиву держаться штаба; он пожимает плечами. Знак для нас мало обнадеживающий. Спешиваемся и оттягиваем лошадей назад. Через некоторое время подходят головные повозки обоза и тоже остановились. Постепенно движение вблизи замирает. Только где-то далеко подтягиваются хвосты и еще доносится шум отдаленного движения.

Мы стояли у пологого спуска к железнодорожной станции Медведовская

У переезда через железную дорогу сгрудились штабы: главный, войскового атамана и пр. Радянский отряд подтягивается к общей группе.

Приметно в темноте (луна уже села), как рассыпавшиеся стрелки взяли направление на неясно обозначающееся здание железнодорожной станции. И вот на пути обозначилась темная, медленно движущаяся масса. Небольшая полоска огня видна лишь снизу, у места топки.

– Поезд… Броневик.

Вдруг спереди, от переезда неистовый крик генерала Маркова:

– Сто-ой!.. – И самая отборная словесность, а дальше в том же тоне: