Эта короткая счастливая жизнь - Виталий Вавикин

Когда Слас, вызвавшись подвести её домой, проехал нужный поворот, она заставила себя не удивляться. Слас не был похож на Марша. Не ухаживал и не проявлял особенного интереса. Он был…. Фелиция смерила его внимательным взглядом, пытаясь понять, кого он ей напоминает. На ум так ничего и не пришло.

Лишь первые бледные лучи прорезали чёрное небо, виднеющееся за окном, напоминая об усталости. Фелиция оставила бокал вина и, запрокинув голову, ответила на поцелуй Сласа. Робко попыталась возразить, когда он уложил её на кровати. Услышала заверение, что никаких последствий не будет, и безвольно уступила.

Глава двадцать пятая

Дни полетели в безумной череде выступлений и встреч. Всё новые и новые бары открывались, существовали пару месяцев и так же внезапно прекращали свою деятельность. Спустя два года после того, как Фелиция начала выступать в «Чёрной реке», она прочитала в газете о том, что Брэндон Слас арестован и приговорён к десяти годам. Никакого волнения она не ощутила.

По правде сказать, ей было всё равно. Фелиция, возможно, и встревожилась, загрустила, обдумывая случившееся, но Фелиция Раймонд осталась далеко в прошлом. Теперь осталась только Фанни Вудс. Притворная и холодная, как зимняя ночь. Так лучше. Она словно начала новую жизнь. Вычеркнула всё, что было прежде, и отдалась на растерзание всем жаждущим. Неизменным оставался лишь Брюстер. В какой-то момент Фелиции показалось, что он влюблён в неё. Влюблён по-своему.

Но в итоге оказалось, что он влюблён только в самого себя. А она… Она была для него не более чем вещь, его капиталовложение. Он писал для неё песни одушевлённо, словно влюблённый мальчишка, но двигала им отнюдь не страсть, по крайней мере, не та страсть, которая двигает юношей. Он писал песни, зная, что каждый новый аккорд вернётся к нему звенящей монетой. Такая вот превратность судьбы: единственный близкий человек, способный понять, выслушать и дать совет, ценил её не более чем свой костюм, открывающий ему двери в определённые слои общества.

Однажды, когда Олдину исполнилось четыре, Фелиция отважилась написать домой, рассказать, что с ней всё в порядке, и, возможно, в скором времени она наконец-то добьётся признания и известности. Но ответ на письмо не пришёл. Она ждала так долго, как только могла, а потом решила, что так даже лучше.

«В конце концов, всегда можно убедить себя, что и не было вовсе никакого письма», – сказала она себе как-то ночью. Мужчина за её спиной проснулся и закурил сигарету. – Не спится? – спросила Фелиция, прижимаясь к его груди.

Мужчина отстранил её и начал одеваться. Ночь снова стала тёмной и одинокой. Какое-то время Фелиция продолжала лежать в кровати, прислушиваясь к тишине.

– Уже уходишь? – устало спросила её мадам Боне, содержательница этого дома для встреч.

Фелиция кивнула и заставила себя устало улыбнуться. В свою квартиру она вернулась в первом часу.

Тихая и уютная, она нравилась Фелиции, олицетворяя всю ту непорочность, что ещё осталась в ней. Никто не приходил сюда, кроме Брюстера. Олдин и тот был отдан на воспитание бездетной семье, согласившийся взять на себя заботы по воспитанию, заранее оговорив сумму и сроки оплаты. Поначалу Фелиция навещала Олдина каждый день, затем два раза в неделю, потом раз в месяц. «Когда он вырастет, то сможет всё понять», – говорила она себе. Но как долго нужно ждать?!

Почти целый год Фелиция убеждала себя, что определить Олдина в какой-нибудь пансионат будет самым лучшим решением. В какой-то момент она снова собралась с духом и написала домой в Хайфилдс, правда, на этот раз не было обращения ни к матери, ни к отцу.

«Если кто-то и сможет простить и понять, пойти навстречу, так это будет сестра», – так решила Фелиция и не ошиблась. Стефани ответила, и в первом же письме сказала, что ни в чём её не обвиняет.

Рассказы о жизни родного города стали для Фелиции глотком свежего воздуха в круговерти ночной жизни. Стефани любила её и, не скрывая, готова была отстаивать эту любовь даже перед лицом строгих консервативных родителей. «Если бы я привезла тебе своего ребёнка, ты бы смогла о нём позаботиться?» – спросила в одном из писем Фелиция. Получила утвердительный ответ и, не колеблясь, собрала вещи и покинула Чикаго. По дороге она рассказывала Олдину о родном городе и своей сестре. – Господи, да он же чёрный! – воскликнула Стефани, увидев мальчика. Что-то далёкое, из, казалось, уже недосягаемого прошлого поднялось в груди Фелиции и залило щёки румянцем.

– Мама, мне больно! – пожаловался Олдин, пытаясь высвободить свою руку из её ладони. Яркий солнечный свет слепил глаза. Кровь стучала в ушах. Фелиция заставила себя дышать. Стыд и полученное оскорбление улеглись, но осадок остался. Что-то горькое и печальное.

– Извини, что не предупредила тебя, – сказала она сестре. Стефани кивнула. Как много писем писала ей Фелиция! Как часто она представляла себе её ребёнка!

– Господи, – выдохнула Стефани, заставляя себя успокоиться. – Как же так вышло? – она посмотрела на Фелицию и снова тяжело вздохнула. Как же много нежных слов было сказано об этом мальчике. – Господи! – у Стефани просто не было слов. – Отец убьёт нас, если узнает! – решилась наконец сказать она.

– Я знаю, – Фелиция заставила Олдина встать перед собой. – Но… – она замолчала, думая, как лучше попросить сестру дать ей шанс всё объяснить, выслушать терпеливо и не срываясь на осуждения. – Я… – Фелиция вспомнила Персибала и замолчала. Как сложно порой, окунувшись с головой в богемную жизнь, разговаривать с человеком высоких нравов. Слов так много, но нужны ли они? – Я была… – нет, Фелиция определённо не могла рассказать обо всём так сразу. Никто бы не понял. Даже сестра. Нужно время. Нужен шанс и терпение. – Если ты согласишься выслушать меня… – Фелиция закусила губу, сжав детские плечи Олдина. Он послушно стоял возле неё и хмурился с какой-то недетской серьёзностью.

Стефани закрыла руками лицо, заранее проклиная свою сговорчивость.

– Если бы ты дала мне шанс объясниться, – голос Фелиции показался чужим и далёким. Прежде, читая её письма, она представляла его другим. Более детским. Более нежным. А сейчас, здесь…. Неужели это её сестра?

Стефани заставила себя посмотреть на Олдина. Мальчик запрокинул голову, прищурился, вглядываясь в её зелёные глаза, и неожиданно улыбнулся.

– Ну, хорошо, – согласилась Стефани, тронутая детской доверчивостью.

Отель, где остановилась Фелиция, находился на окраине города и стоил довольно дёшево, по сравнению с ценами в Чикаго. Управляющий долго препирался, не желая пускать цветного ребёнка, но, получив десятку и многообещающий взгляд Фелиции, нехотя согласился.