Лестница. Сборник рассказов - Алексей Анатольевич Притуляк

– Твоя правда. Однажды я стал считать и сбился со счёта.

– Их было так много?

– Нет, просто мне стало страшно.

– Можешь заняться подсчётом теперь, чтобы скоротать последние минуты. Бояться всё равно уже больше нечего.

– И ты опять прав: чего бояться тому, кто готовится в плавание против течения времени.

– А мне – пора, – кивнул преследователь, поднимаясь, кряхтя и опираясь на палку.

– Ты не поможешь мне умереть?

– Нет. Ты должен уметь это сам. А если не умеешь, так у тебя ещё осталось немного времени – как раз хватит, чтобы научиться.

6

– Я так долго гнался за тобой, – беззубо улыбнулся преследователь, присаживаясь и дрожащей рукой кладя рядом свой древний посох. – Я так долго гнался за тобой, что уже и не помню – зачем.

– Так всегда и бывает, – отозвался беглец.

– На губах моих нет вкуса победы, – продолжал преследователь, пропуская слова беглеца мимо ушей. – Только горечь.

– Это горечь поражения.

– Неужели я проиграл?

– Ты не выиграл.

Они смотрели друг другу в глаза и во взглядах их не было ни ненависти, ни радости от состоявшейся встречи.

– Странное чувство, – горько улыбнулся преследователь, – мне не хочется тебя убивать.

– Гадалка ошиблась, – отвечал беглец. – Твоя сестра не родила двойню. У неё вышла тройня.

– Их сдали в приют?

– Нет, слава богам. Иначе сейчас у нас не было бы президента.

– Ну что ж, – пожал плечами преследователь, – значит, я всё же не зря разбил ей голову кочергой.

– Если бы можно было так просто разбить кочергой голову судьбе, тысячи кузнецов сделали бы себе состояние.

Преследователь достал из рукава свой верный нож. Клинок немного затупился от времени, консервных банок, твёрдой колбасы и чёрствого хлеба, но потёртая наборная рукоять по–прежнему ложилась в руку удобно и гладко. Вот только рука была уже не та.

– Столько лет… – пробормотал он. – Столько лет я гнался за тобой.

– Целую жизнь, – подсказал беглец. – Или даже больше.

– Больше жизни я догонял тебя, – продолжал преследователь, – и теперь… вот же странность!.. теперь я знаю, что ты мне вовсе и не нужен. Я гнался не за тем.

– Обычная история, – улыбнулся беглец.

– Но убить–то я тебя должен, раз уж догнал.

– По всему выходит, что так. И никто тогда не скажет, что жизнь твоя прожита напрасно.

Преследователь бросил на беглеца быстрый взгляд – ему почудился подвох в этих словах, ирония в голосе. Но глаза беглеца были чисты и спокойны. Кажется, он и вправду так думал, как говорил.

– Зато я не видел, как старилась моя жена, – произнёс преследователь, отвечая почудившейся издёвке. – Это стало бы мне горше смерти.

– И то верно, – кивнул беглец.

Пошёл снег. Снежинки таяли, пролетая над костром, и тут же испарялись. Костёр потрескивал задумчиво и почти не дымил – дрова были сухи. Два старца сидели друг против друга и волосы их под снегом становились ещё белее.

«Зима всегда приходит неожиданно, – вспомнил он слова вождя. – Каждый раз мы ждём её с самого лета, и каждый раз ей удаётся нас обмануть».

Надо было их тоже убить, зря он этого не сделал тогда. Двумя обманутыми стало бы на земле меньше. Эх, да что уж там, всех ведь не избавишь.

– Я ударю тебя в сердце, – сказал он, беря нож на изготовку. – Надеюсь, мне удастся попасть точно и не причинить тебе лишних страданий.

– Страдания никогда не бывают лишними, – пожал плечами беглец. – Как и жизнь никогда не кончается вовремя.

Преследователь помотал головой, разгоняя словесный туман. Кряхтя, поднялся, потянул посох.

– Позволь напоследок сказать тебе одну вещь, – улыбнулся беглец, наблюдая за тем, как его преследователь пытается распрямиться, держась за поясницу.

– Только одну, – кивнул тот.

– Одну, – пообещал беглец. – Прежде чем ты умрёшь, ты обязательно должен это знать.

– Говори скорей и покончим с этим делом. А то холодно.

– Нет лучшего способа догнать убегающего, чем заставить его гнаться за тобой.

Преследователь пожевал губами, озадаченно глядя на беглеца.

– Хм… – произнёс он после некоторого раздумья. – И что же ты хочешь этим сказать? Ты не боишься смерти?

– Страшна вовсе не смерть. Страшно непонимание того, что ты давно умер.

– Ладно, хватит. Ты сказал что хотел, пора и честь знать.

Ему наконец удалось распрямиться и, опираясь на посох, он подошёл к беглецу. Тот поднялся навстречу…

7

Снег скоро кончился. Опустился вечер.

К догоревшему костру пришли волки. Они тревожно обнюхивали цепочку человеческих следов, подобрали недоеденный кусок лепёшки, сцепились за колбасные шкурки.

Потом уселись в круг и принялись выть на луну.

Кто как не волк лучше всего знает, что луну не догнать, как бы быстры ни были твои ноги.

Я предупреждал

Да, я предупреждал. Но они не хотели меня слушать. И слышать не хотели. Редкий человек захочет слышать то, что его пугает.

Я говорил Атти Кривому: завтра ты умрёшь.

С чего бы это? – спрашивал он и косил на меня своим чёртовым глазом.

С того, что они уже подобрались к твоей хибаре, говорил я.

Кто? – вопрошал он недоверчиво. А ведь уже знал, что́ я отвечу. И я тоже знал, что он скажет после того как я отвечу. И всё равно отвечал: черви.

Да ну тебя, дурака! – отмахивался он и торопился уйти.

Я только пожимал плечами, а что мне ещё оставалось. Редкий человек захочет слышать то, что ему неприятно слышать. А кто из нас дурак – это потом стало видно, когда Атти нашли. Вернее, нашли то, что от него осталось.

Никто не верил. Никто не хотел верить. Нет никаких червей! – говорили они, – холера пришла, вот и весь сказ. И обзывали дураком. Дураком меня называли с детства, так что я привык и не обижался на них. Говорят, на дураков не обижаются. А я добавлю: а на мёртвых и вообще обижаться смешно. И я не обижался: ну дурак и дурак, ну и ладно, вам видней.

Только старый Ливвик–лекарь прислушивался ко мне – хоть и с недоверием, но всё ж таки прислушивался. И Натти. Натти мне было жальче всех, потому что, быть может, в моей груди что–то отзывалось на её голос, и на её взгляд, и на её походку, когда она, чуть прихрамывая, шла к Леде за водой, или к Косме, чтобы купить шерсти. Я тогда звал её: Натти, Натти, посмотри на меня. Она взглядывала и улыбалась и говорила: ну чего тебе, дурачок? И я тоже улыбался, и мне нисколько не было обидно, что она