Братья - Илья Туричин

Разговор не клеился. Она снова разлила коньяк в рюмки.

– Ваше здоровье, фрау! - воскликнул сипло фельдфебель.

– Ваше здоровье, - как эхо повторила его подруга.

"О чем с ними говорить? - мучительно думала Гертруда Иоганновна. - О нарядах? Но разве можно говорить о нарядах, глядя на их коричневую форму!… О литературе? Они же читали только "Майн кампф"… О музыке? О цирке?…"

Выручили Петер и Шанце. Принесли закуски. Уставили стол тарелками. Появилась бутылка русской водки. Фельдфебель глядел на нее, как завороженный. Подруга толкнула его в бок: видишь, как нас принимают!

Шанце ушел на кухню, Петер - в спальню. Гости охотно пили и ели. На одутловатом лице фельдфебеля четко обозначились синие прожилки, а кончик носа стал лиловым. Надзирательница порозовела. Засовывая в рот очередной кусок, она издавала странный звук "эм-мме-ууммм". То ли от удовольствия, то ли по привычке.

– Жаль, что мы с вами не познакомились раньше, - сказала Гертруда Иоганновна, не задумываясь, что звучит эта фраза странно и двусмысленно. - Раньше, до того, как эти мерзавцы партизаны взорвали мой ресторан, у меня было кабаре. Танцевали девочки. Вам бы это понравилось, фельдфебель.

– Девочки - да-а… - промычал фельдфебель.

Подруга поднесла к его носу довольно увесистый кулак.

– А фокусник был - просто чудо! Представляете, наливал в кувшин воду, а доставал оттуда живого петуха.

– Надо же! - воскликнула надзирательница.

– Лучше бы жареного, - просипел фельдфебель и затрясся от беззвучного смеха.

– Между прочим, фокусник этот где-то у вас. Не встречали?

– Он мужчина? - спросила надзирательница. - У меня женский блок.

– Такого мужчину вы не могли не заметить. У вас прекрасный вкус, - польстила Гертруда Иоганновна.

– Да-а… Меня она усекла в первый же день, - кивнул фельдфебель. Шея от выпитого у него ослабла, и голова все время беспорядочно двигалась, словно крепилась к туловищу на шарнире.

– Фамилия его - Флич.

– Фамилия ничего не говорит, - качнулась фельдфебельская голова. - Нужен номер.

– Он необычно одет, - осторожно вдалбливала Гертруда Иоганновна. - В черный фрак с белой манишкой.

– А-а… Фрак… Пиджак с хвостом. Был. Был такой! - воскликнул фельдфебель. - Камера шестьдесят семь. Какая память!… Верите, бочку выпью, фрау. Как меня зовут - забуду. А номера помню.

– Так-так, господин фельдфебель. Просто чудо, а не память! Значит, он у вас?

– Был… Был… Еврей… Такой… - фельдфебель взмахнул нетвердой рукой над головой, хотел показать прическу арестанта, но покачнулся и облокотился на плечо подруги. - Теперь нету… Отправлен в лагерь.

– В лагерь?

– Всех евреев отправляют в лагерь. Такой порядок… Вы не сомневайтесь, фрау… Всех!

Гертруда Иоганновна почувствовала, как кровь отливает от лица, сцепила руки. Держаться, держаться!…

– Ой, какая вы бледная, фрау! - сказала надзирательница.

– Это бывает, - просипел фельдфебель. - Я тоже от белого краснею, а от красного - белею. - Он опять затрясся от беззвучного смеха.

– Еще у вас сидит дьякон, поп, - Гертруда Иоганновна выдавливала слова сквозь зубы. - В малиновой рубахе.

– Номер?

– Откуда ж мне знать, господин фельдфебель.

– Без номера человек не бывает…

– Говорит таким густым басом.

– Нет… У нас не говорят…

– Романсы поет.

– В карцер!… У меня порядок, фрау.

Гертруда Иоганновна поняла, что больше ничего не добьется. Она встала.

– Спасибо, господа, что заглянули. Рада была посидеть с вами.

– Густав, - сказала надзирательница. - Пойдем. Пора. Чудесный вечер, фрау Копф. Мы очень довольны. Все очень вкусно.

Фельдфебель вцепился неуклюжими пальцами в бутылку.

– Фрау не рассердится, если я возьму остатки с собой? На свежий воздух. - Он громко икнул. - Нельзя недопитую… Непорядок.

– Бога ради, господин фельдфебель.

– Густав, - он поднял бутылку над головой и покачнулся. - Попадете в тюрьму, вызывайте меня… Густав.

Они вышли в коридор. Гертруда Иоганновна слушала, как удаляются неверные шаги. Потом заперла дверь, прошла в спальню, села на кровать, опустив руки, как плети.

– Что, мама? - спросил встревоженно Петр.

– Флича отправили в лагерь.

– Неплохо набрались, фельдфебель.

– Так точно, господин штандартенфюрер! Выходной.

– Давно служите?

– Всю жизнь при тюрьме, господин штандартенфюрер.

– Пора уже быть обер-фельдфебелем?

– Так точно, господин штандартенфюрер. Жду.

– Фрау Копф угостила?

– Подруга моей подруги. - Фельдфебель ткнул надзирательницу локтем в бок. - Сидела у нее в блоке.

Витенберг улыбнулся.

– Еще смею сказать, господин штандартенфюрер, нет ближе знакомых, чем арестант и тюремщик.

– Да вы - философ, фельдфебель!

– Никак нет! Старший надзиратель.

Витенберг остановил их в вестибюле. Фельдфебелю льстило, что такой начальник обратил на него внимание.

– О чем же вы говорили с фрау Копф?

– Милейшая женщина…

– Фрау спрашивала об арестанте, - вставила надзирательница, она чутьем поняла, чего хочет от них штандартенфюрер. У нее был врожденный нюх на начальство.

– Фамилия арестанта Флич?

– Номер шестьдесят семь, господин штандартенфюрер. Пиджак с хвостами… - Фельдфебель показал бы руками хвосты, но перед начальством надо держать руки по швам. Это он усвоил с детства. Порядок.

– И что вы ей сказали?

– Отправлен в лагерь, - ответила надзирательница.

Штандартенфюрер снова улыбнулся.

– Спокойной ночи, - он покосился на бутылку в руке фельдфебеля и добавил: - И хорошего похмелья.

Предчувствия не обманывали Гертруду Иоганновну. Круг замыкался.

– За Гертрудой установлена слежка. Шура видела, как за ней ходят хвосты. Думаю, что под наблюдение взяты все, кто ее окружают, - и Петр, и повар, и служащие в гостинице. Штандартенфюрер Витенберг никому и ничему не верит. Его принцип - нет дыма без огня. Так я понимаю. Он замкнул круг, а Гертруда - в центре. Судя по ее поведению, она ни о чем не догадывается. Вероятно, уверена, раз выпустили, беда миновала. - Алексей Павлович перочинным ножичком сдирал кору с прутика. Прутик был тоненький и гнулся.

Рядом на расколотом вдоль бревне, уложенном на два пня, сидел "дядя Вася". Такие лавочки сооружены почти возле каждой землянки. Лагерь обжит, через болота проложена надежная гать, настил притоплен в воду. Заготовлены дрова на зиму. На высоких соснах сооружены неприметные площадки для наблюдателей. Выставлены секреты и дозоры. Ни суеты, ни крика. Штаб бригады живет размеренной деловой жизнью. Уходят на задания группы. Летят под откос вражеские эшелоны, горят склады, громятся фашистские гарнизоны. Сотни людей собирают сведения о передвижении гитлеровских войск на железной дороге и на шоссе. Можно сказать: ни один фашист не пройдет незамеченным. В определенное время штаб бригады связывается по радио с центральным штабом партизанского движения. Идут шифровки в Москву и из Москвы.

"Дядя Вася" прислушался к тоненькому писку, доносившемуся из землянки. Эдисон работает.

– Значит, контакты с ней исключены?

– Исключены. Любой контакт только расширит сферу слежки. И приведет к провалу. - Алексей Павлович осторожно, чтобы не сломать, достругивал кончик прутика.

– Думаю, пора Гертруду забирать из города.

– Все не так просто, командир. У нее сын, Павлик, в Берлине. В руках Доппеля. Старый нацист знал, что делает. Ему надо, чтобы Гертруда выколачивала деньги из гостиницы и не рыпалась. Пока Павел у него в руках - и Гертруда у него в руках. К тому же в глазах окружающих он добрый наци, обращает мальчишку в свою веру. Вот такой узелок, командир.

– Н-да… Но если Гертруда провалится…

– Павлу все равно не поздоровится. Да и Доппелю, вероятно. Я даже предполагаю, что из тюрьмы ее вызволил Доппель. Нажал в Берлине на какие-то пружинки. Витенберг вынужден был ее выпустить. И наблюдает. И припрет к стенке и Гертруду и Доппеля вместе с ней. Фашисты, как пауки в банке, командир. Готовы в любой момент сожрать друг друга.

– Выходит, как ни кинь - все клин?

– Выходит.

– Гертруду надо из города забрать, - повторил "дядя Вася". - Она для нас ценный человек. И сделала очень много. Не по-нашему это, своих в беде бросать.

– У меня у самого душа болит. Я ее в эту историю втравил. Между прочим, когда я ей предложил в тюрьму сесть, чтобы ее немцы оттуда вызволили, не задумываясь согласилась. А ведь у нее дети!

– Ты что, Алексей, себя уговариваешь?

– Да не уговариваю, - раздраженно сказал Алексей Павлович. - Я все понимаю, выхода не нахожу!

– Слушай, а ты, часом, в Гертруду не того?… - лукаво спросил "дядя Вася".

– Эх… Не будь ты командиром, наладил бы я тебе сейчас по шее.