Тяжелый дивизион - Александр Лебеденко

Но Сухов — солдат, не знающий целей войны, — сидел у аппарата и держал трубку. Широкое кожаное ухо микрофона ерзало по виску, било в скулу. Голос Сухова срывался и прыгал, как и телефонная трубка.

Андрей вошел и лег на солому.

Рядом лежал Сухов.

Солома, сырая, вонючая, показалась заранее приготовленной, оцепленной войсками плахой…

Проходили минуты — снаряд не шел больше. Сначала показалось обоим, что потеряли ощущение времени. Потом подняли головы.

Но на дворе уже поднялся шум.

Батарейцы покидали блиндаж. Кольцов, широко раскинув ноги и разрывая шпорами солому, лихо скатился с крыши. Ясно — обстрел прекратился.

«Господи, ведь это так просто, — с трудом останавливая пляску мыслей, сообразил Андрей. — Нашли вилку, и кончено. Пристрелялись! Ведь мы сами так поступали сотни раз».

Уходили на батарею, как уходят от свежей чужой могилы на оживленные, бодрые улицы города.

— На этом пункте оставаться нельзя, — решил Кольцов. — Вилка есть — стрелять не дадут. Пошли в окопы.

— Да, но теперь черед мой, — сказал Алданов.

— Ну что ж? И вам все равно лучше из окопов. Тем более что завтра наверняка будут атаки.

— Пошли, Мартыныч! — предложил Алданов.

— Есть, капитан! — весело сказал Андрей.

Ночью в третьем часу поднялась на фронте заваруха.

Затухая и вспыхивая, бродили над горизонтом быстрые круглые зарева. Ухали выстрелы, каркали разрывы сотни орудий. Горохом сыпалась стрельба по всей линии.

Батарея приведена была в боевую готовность.

Лошади в передках стояли в упряжках. Не было доверия ни к стойкости пехоты, ни к «инженерной» линии защиты.

Из штаба полка телефонист неизменно сообщал:

— Это не у нас. Это где-то на правом фланге. У нас тихо.

На рассвете узнали. Гвардия выкинула номер… Не согласовав с соседями, вдруг отошла на вторую линию. Получился прорыв. Немцы ринулись в атаку. Лохвицкий полк с трудом отбил наступление.

В окоп с Алдановым пошли, кроме Андрея, Уманский и Григорьев.

Росой были смочены сапоги телефонистов, и рыхлый песок ходов сообщения облепил их тяжелой рыжей калошей. В окопе было сыро и пусто. Солдаты спали по блиндажам или здесь же на приступке.

Андрей поставил аппарат в углу у первого же траверса и стал присоединять к нему провод. Алданов ушел дальше по окопам. Григорьев и Уманский укрепляли провод над ходами сообщения.

Над головой Андрея нависло толстое бревно, служившее главной опорой дощатого козырька, прикрывавшего зев окопа. Казалось, это бревно само по себе могло служить защитой.

Алданов вернулся и сообщил, что нашел более удобное место, правее, где поле наблюдения значительно шире.

Андрею не хотелось покидать угол под бревном, не хотелось дважды соединять провод, и он стал уговаривать Алданова остаться на месте.

Алданов проявил неожиданное упорство. Он предложил Андрею самому посмотреть новое место. Пришлось пройти семь-восемь колен такого же, наполненного людьми окопа. Здесь, подняв голову над бруствером, в туманах раннего утра не сразу рассмотрел он, что окопы дальше заворачивают резко вправо, к северу.

Сидя на мысу укрепленной полосы, где три пулемета глядели веером на позиции немцев, можно было обстреливать участки направо и налево и можно было бить во фланг наступающим на гвардейские окопы цепям.

Оставалось только согласиться с Алдановым. Андрей перенес аппарат, введя в цепь новый кусок провода, который лег по дну окопа. Аппарат стоял под таким же толстым, задравшимся кверху бревном.

Утро прошло спокойно. Андрей соснул на влажной соломе приступки и на рассвете, чтобы размаяться, прошел по участку Лохвицкого полка.

Штабной блиндаж глубоко уходил в землю. Казалось, никакой снаряд не доберется до этой темной норы. Над входом по обнаженным срезам можно было насчитать шесть рядов бревен.

В блиндаже было тесно и душно, давила тьма, с которой малоуспешно боролась двухлинейная коптилка.

Офицеры валялись на койках, не переставая ругать гвардию.

— Видели, как загнули фронт? — говорил Андрею ротный командир, поручик из прапоров. — Мы теперь на самом мысу, а немцы кроют фланговым огнем и по гвардии, и по нашему участку. Вот и посидите в таком окопике, что рот к небу раззявил, словно оттуда пироги с маком сыплются. И хуже всего придется нам. Мы впереди — по нас и стукнут.

Андрей сочувственно кивал головой, но было неприятно слышать, что гвардия, цвет национальных войск, так роняет себя в глазах армии. С кого же брать пример? На кого равняться?

Алданов не покидал своего места. Он сидел на тыловой стороне окопа, спустив длинные ноги вниз и утвердив перед собою на краю козырька зрительную трубку. В такой позе можно было успешно наблюдать и направо и налево, но голова наблюдателя оставалась все время поднятой над козырьком.

Пехотный прапорщик заметил Алданову, что во время перестрелки ему там не усидеть.

Но Алданов остался при особом мнении.

Прапорщик, решив, что артиллерист неопытен, махнул рукой и пошел дальше.

Около полудня заговорили тяжелые батареи. Снаряды на грохочущих колесницах прошли в небе и глухо кракнули где-то в тылу, затем еще очередь, и еще, и еще…

«Наверное, кроют вчерашний пункт и шоссе», — думал Андрей.

Нервы были напряжены с самого утра, хотя никакая опасность сейчас не угрожала. Через четверть часа тяжелые батареи замолчали, и над окопами прошли четыре взрыва шрапнельной очереди. Солдаты стали у бойниц, спящие проснулись.

Вслед за шрапнелями пошли гранаты. Как входят в хор басы, загремели восьмидюймовки.

Все в окопе изменилось. Не стало спокойных лиц, ленивых поз, ушла надоедливая тишина нервного, наполненного ожиданиями утра. Все было напряжено, насторожено. Солдаты, прищурившись, припадали лицом к прикладам и куда-то стреляли. Иногда отрывистым лаем заливался ненадолго близкий пулемет.

Ждали атаки. Прапорщики, покинув койки, обходили окоп, задерживались у пулеметных гнезд, осматривали наганы, щелкали замками подготовленных на случай винтовок.

Заросшие, обветренные, истомленные лица солдат говорили, что здесь, в окопе, все самое крепкое, выносливое, оставшееся от победоносной армии, выдержавшее поход, дождь, холод, грязь, бои и стычки, не сломившееся и не ушедшее в тыл под благовидным предлогом.

Прапорщик пулеметной команды сообщил, что в полку пятьсот восемьдесят человек, а на роту человек по сорок — пятьдесят, не больше.

— Мы здесь маршевых рот от Сана не видали. Ну, а если бы они и были — какой толк? Ведь у нас на наличный состав винтовок не хватает. За принесенную из-под проволоки винтовку сами платим двадцать пять рублей. А были бы винтовки — патронов нет. Чем атаки отбивать будем — один аллах ведает, одна надежда на пулеметы — подвезли лент две двуколки. Ну, а вторая надежда на немцев: ведь и их за такой поход поубыло. Цепи-то идут жидкие. Было бы чем, мы бы их назад погнали, бежали бы как наскипидаренные…

— А вы, я вижу, бодрости духа не теряете, — сочувственно улыбнулся Андрей. — И у солдат настроение бодрое?..

Но прапорщика отвлекли к пулемету.

Солдаты во весь рост стояли на приступке. Стреляли немногие. Те, кто стрелял, проделывали это старательно, как привычную и нужную, а может быть — неизбежную, механическую работу. Другие со скучающими лицами смотрели назад, в окоп, небрежно опустив приклад винтовки. В углу разговаривали вполголоса.

Суетливей всех держался молодой парень с двумя «Георгиями». Он носился из конца в конец участка, заскакивал в блиндажи, извлекая оттуда заспанных, затаившихся в темноте солдат, забегал к соседям, покрикивал на пулеметчиков.

— Ерой-то козой носится! — кивнул в его сторону высокий солдат. — Штаны жмут, наверное.

— Егорьевский кавалер, — равнодушно рассудил собеседник.

— Кто это? Фельдфебель? — спросил высокого солдата Андрей.

— Не, он так! С действительной в роте один остался. Боевой парень. К третьему Егорию представили.

— И его ни разу не ранили?

— В зад пулю получил, а в строю остался… а то все ничего… Такая планида. В мягкое место! — Это было сказано с завистью.

— Отобьем немца?

— А кто его знает. У иво снарядов — знай шпарит и шпарит, а у нас…

— У нас земли много, — перебил сосед, — бежать еще долго можно, пока штаны не потеряли.

— А если патроны подвезут?

— Были бы патроны — мы бы его сюда не пустили. Да чем в таком окопе сидеть, шли бы вперед. У немца тоже кишка не из проволоки. А без артиллерии ты и с патронами в таком окопе долго просидишь? К вечеру тут все оврагом пойдет, ишь как правей нас разворотило.

Прапорщик с винтовкой пробежал по окопу, отдавая приказания на случай контратаки. Рота должна была идти в контратаку, навстречу немцам, в первую очередь. Солдатам раздавали по пяти обойм на брата. Пулеметчик опять подсел к Андрею.