Триптих - Макс Фриш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прокурор. Да, ты похожа на фею.
Xильда. В городе, я заметила, вообще ни во что не верят, все только смеются, когда я об этом рассказываю.
Прокурор. О чем?
Xильда. Да так, истории всякие. (Раздувает огонь.) Разгорелся!
Прокурор. Да…
Хильда. Почему вы их не сожжете, господин прокурор, все те бумаги, которые вам приходится читать?
Прокурор. Сжечь?
Xильда. Я бы так сделала.
Прокурор. Ты рассуждаешь по-детски.
Xильда. Я бы так сделала.
Прокурор. Ну так и сделай!
Хильда. И сделаю!
Прокурор, смеясь, подает ей кипу бумаг.
И сделаю. (Бросает бумаги в огонь.)
Прокурор смотрит так, словно не верит, что это происходит наяву, и беззвучно смеется. Хильда берет вторую стопу бумаг, третью, наконец все оставшиеся — пламя разгорается так, что вся комната наполняется красным светом.
Хильда. Какой свет!
Прокурор. Да…
Хильда. Как костер в лесу, у угольщиков!
Прокурор. Да…
Хильда. Так бы и пустилась в пляс!
Прокурор. Да…
Хильда. Как у угольщиков, когда появился граф Эдерланд. Да здравствует граф! Угольщики испугались, потому что горели их собственные дома, горели деревни и города, а фея сказала…
Прокурор. Что сказала фея?
Хильда. Какой свет!
2. Убийца
Тюремная камера.
На нарах сидит доктор Ган, в шляпе, с папкой на коленях.
Убийца стоит, засунув руки в карманы брюк и глядя в окно.
Убийца. Снег…
Доктор Ган. Что вы говорите?
Убийца. Я говорю: снег…
Доктор Ган. Как же мне вас защищать, если вы не отвечаете на мои вопросы? А ведь я задаю их иначе, чем прокурор. Его допросы утомили вас, и не удивительно — он славится ими, своей проницательностью, цепкостью. Что же мне теперь прикажете делать? Я был убежден, что вы невиновны.
Убийца. Знаю…
Доктор Ган. Почему же вы вдруг сознались?
Убийца пожимает плечами.
Сегодня будет вынесен приговор. А я до сих пор не знаю, где мне взять смягчающие обстоятельства. И не узнаю! Если вы мне не поможете.
Молчание.
Убийца. Доктор, у вас есть еще сигареты?
Доктор Ган протягивает ему сигареты.
Кстати, вы неверно сказали насчет сигар — будто прокурор добился признания благодаря им.
Доктор Ган. Благодаря чему же?
Убийца. Не знаю.
Доктор Ган дает ему огня.
Просто он понимает меня. Месяцами мне задавали вопросы, вопросы, потом снова вопросы. И вдруг в зале появляется человек, который тебя понимает, — да, черт возьми, кто бы он ни был, мне просто стало легко на душе… (Затягивается.) Спасибо.
Доктор Ган. Возвращаюсь к моему вопросу: что вы думали и чувствовали, когда в тот день, двадцать первого февраля, возвратились из известного места?
Убийца. Да что угодно!
Доктор Ган. Вспомните!
Убийца. Легко сказать — вспомните.
Доктор Ган. Когда вы направились в туалет…
Убийца. Ну уж это зачем?
Доктор Ган. Я опираюсь на факты, изложенные в деле.
Убийца. Если верить тому, что изложено в деле, доктор, можно подумать, что я всю жизнь провел в известном месте.
Доктор Ган. В деле изложены ваши собственные показания.
Убийца. Я знаю.
Доктор Ган. Так что же?
Убийца. Пусть!
Доктор Ган. Что — пусть?
Убийца. Пусть это в некотором роде правда. Что я провел свою жизнь в известном месте. В некотором роде. Помню, у меня часто было именно такое чувство.
Доктор Ган. Вы уже говорили, что всегда использовали для этой надобности служебное время. И этой шуткой рассмешили присяжных. Я не против того, чтобы их смешить, но сам этот факт несуществен — так поступают все служащие.
Убийца. Несуществен — именно… Часто у меня было такое чувство, доктор, что все несущественно: и когда я стоял перед зеркалом, бреясь каждое утро, — а мы должны были быть безупречно выбритыми, — и когда зашнуровывал ботинки, завтракал, чтобы ровно в восемь быть у своего окошка, каждое утро…
Доктор Ган. Что вы хотите сказать?
Убийца. Лет через шесть я стал бы доверенным фирмы. (Курит.) И это бы ничего не изменило. Вообще я ничуть не жалуюсь на дирекцию банка. У нас было образцовое учреждение. Швейцар, я сам видел, завел даже специальный календарь, в котором отмечал, когда смазывали каждую дверь. И двери там не скрипели, нет. Это нужно признать.
Доктор Ган. Возвращаясь к нашему вопросу…
Убийца. Да, что же существенно?
Доктор Ган. Я восстанавливаю обстоятельства дела: в воскресенье после полудня вы были на футболе; поражение нашей команды подействовало на вас угнетающе; вечером вы пошли в кино, но фильм вас не заинтересовал; домой вы отправились пешком, не испытывая, согласно показаниям, никакого недомогания…
Убийца. Только скуку.
Доктор Ган. Дома смотрели передачу по телевидению, которая вас тоже не заинтересовала; в двадцать три часа двадцать минут вы снова были в городе, в молочном кафе; вина не пили; незадолго до полуночи вы позвонили у черного входа банка…
Убийца. Главный вход был закрыт.
Доктор Ган. И когда привратник открыл, сказали, что вам нужно в известное место… Я все-таки не понимаю, почему с этой целью — ведь было воскресенье — вы направились именно в банк.
Убийца. Я тоже не понимаю.
Доктор Ган. А что дальше?
Убийца. Сила привычки.
Доктор Ган. Как бы там ни было, Гофмайер впустил вас.
Убийца. Это был душа-человек.
Доктор Ган. Не удивившись вашему ночному визиту?
Убийца. Разумеется, удивился.
Доктор Ган. И что же?
Убийца. Я и сам был удивлен. Я понаблюдал, как он управляется с паровыми котлами, и мы еще минут пять поболтали.
Доктор Ган. О чем?
Убийца. Я сказал: убить бы тебя на этом самом месте! Мы рассмеялись.
Доктор Ган. А потом?
Убийца. Я направился в известное место.
Доктор Ган. А потом?
Убийца. Я это сделал. (Тушит ногой сигарету.) Не знаю, доктор, что тут еще можно сказать…
Молчание.
Доктор Ган. У вас было тяжелое детство?
Убийца. То есть?
Доктор Ган. Отец вас бил?
Убийца. Что вы!
Доктор Ган. Мать не обращала на вас внимания?
Убийца. Напротив.
Доктор Ган. Гм…
Убийца. Я бы все сказал вам, доктор, но нечего, у меня действительно не было никаких мотивов…
Доктор Ган. Гм…
Убийца. Честное слово.
Доктор Ган. Карл Литон Гофмайер, убитый, как явствует из дела, был женат на сравнительно молодой женщине…
Убийца. Мне искренне жаль ее.
Доктор Ган. Вы знали госпожу Гофмайер?
Убийца. Она мне чинила белье.
Доктор Ган. Гм…
Убийца. Чтобы подработать.
Доктор Ган.
