Лут - Евгения Ульяничева

— Но она не пойдет ни под тебя, ни под кого другого из твоей команды, — продолжал Лин, сумев не сбиться с мысли.

— Эй, заяц, у меня нет команды. — Хозяин Башни нравоучительно поднял палец. — Только манкурты и наемные, сечешь разницу? И неужели ты думаешь, что Серебрянка признает тебя? Ты не ее капитан.

— Нет. Но я ее друг, — просто объяснил Оловянный.

Гаер задумался. Поскреб бритый висок грязными ногтями, неопределенно кивнул.

— Допустим. И что?

— И то, что она согласна принять форму, если ее буду вести я. Не ты.

Это был какой-то странный сбой, слом в головах обоих. Гаер прекрасно знал, что Лин никакой не родич ему, и светловолосый художник осознавал сей факт прекрасно, но оба искренне считали себя братьями.

Обоим это было необходимо.

Рыжий нетерпеливо поднялся, пружинисто прошелся по гостиной, в этот вечер непривычно тихой и не подернутой табачной зыбью. Обычно здесь, в сердце эклектичной комбинации библиотеки, каминного зала, комнаты отдыха и столовой, любили собираться многочисленные Гаеровы знакомцы. Именно тут Оловянный впервые увидел Ивановых. Людей с Востока, как еще их иногда называли. Брат захлопнул дверцу разоренного бара, переложил на журнальный стол книгу с потрепанным корешком, толкнул пальцами скучающие от безделья бильярдные шары. Те с костяным глухим стуком разбежались по зеленому сукну, слепо ткнулись в борта.

— Ты не знаешь Лута, — молвил арматор угрюмо, — и ты никогда прежде не водил корабеллы.

— Никогда, — согласился Лин, — но я бы научился. Я быстро учусь, правда.

Гаер взял с подставки белый кий, легко покрутил в пальцах.

— Один ты все равно не пойдешь.

— Нет. — Крепко уперся синеглазый. — Или я один, или Серебрянка так и будет сидеть в базовой форме.

Хозяин Башни помолчал, обдумывая что-то в своей странной башке. Затем быстро прошел к брату, взъерошил волосы, поцеловал в макушку и любовно обхватил ладонями тонкую шею.

Под пальцами горячо и нежно стучал пульс.

— Ах ты, малолетний заяц-шантажист. Тебя нужно поставить в угол и лишить красок на неделю, а мне нужно все обдумать. Ну а пока, чтобы не скучал — вот тебе мой подарок.

Неожиданно мирно, не с ноги даже, открыл дверь, и в гостиную вплыла, покачивая бедрами, та самая, с «бидонами». Последние были бесхитростно обнажены. Девушка с улыбкой опустилась в мягкое кресло, легко подобрала под себя ноги. Она была розовато-золотистая, с шапкой темно-ореховых волос, круглыми локтями и коленями. Плечи были покатыми и наверняка гладкими, как обточенные морем камушки. Лин никогда не видел моря, но наверняка от него шло такое же свежее тепло и волнующий, сладковато-соленый запах.

— Привет, — сказала грудным уютным голосом.

— Привет, — вежливо улыбнулся в ответ юноша и запаниковал в сторону Гаера.

Схватил посмеивающегося братца за разрисованную руку.

— Гаер, зачем? — прокричал шепотом. — Что мне с ней делать?

— Чаем напои, — оскалился рыжий и дунул брату в нос, как коту.

— Я серьезно! — увернулся тот.

— А я шутки шуткую, по-твоему? — подмигнул зеленым глазом. — Ну, нарисуй ее или насуй ей, на твой выбор. Давай, дерзай, я пока прогуляюсь…

И ушел, оставив растерянного Лина наедине с роскошной, многозначительно-молчаливой девицей.

***

Ты не знаешь Лут. Зато Лут знает тебя.

Сущность твою и сучность, изнанку и косточки-серединку.

Рыжий выдохнул дымовое кольцо в потолок, в плавные лопасти вентилятора, лениво рубающего консервированный воздух Башни.

Башня была не только блуждающей станцией, средоточием технологий и точкой отсчета для уходящих корабелл. Она была его клетью. Лампой. Когда Лут предложил ему могущество в обмен на этот сердечный обман — Гаер согласился. Ему нечего, некого было терять.

Ему никого не было жалко.

Все — игрушки. Все — мировое игровое поле. Сраная песочница.

Любимые куклы Лута имели все шансы остаться бессмертными, именно поэтому многие так стремились заполучить себе хоть одну истинную корабеллу. Лут был щедр, он одаривал любимцев запасенными жизнями, запечатанными в форме блистающих ближних звезд. Даже смертельно раненные капитаны могли выжить, если Лут был благосклонен и питал их.

К Гаеру благосклонна была старуха-Башня.

Гаер иногда думал, что это гнилое вечножительство нужно ему, как собаке пятая нога.

Ему никого не было жалко, себя особенно.

И страшно ему раньше тоже не было. Пока не случился Лин.

Наверное, Лут всучил ему его как баснословной аванс, как гранату без чеки. Чтобы чуял свою уязвимость.

Знал свое место.

Глава 8

Он ел руками.

Подцеплял мясо из тарелки, ловко подхватывал капающий сок языком, облизывал пальцы, шелковисто мерцающие от жира.

Если бы у кошек были руки, подумалось Медяне, они жрали бы также. По-животному элегантно и чисто. И ложки водились, и даже гнутые вилки, и целая россыпь разномастных ножей с рыбьими блестящими брюшками и узкими спинками, но пользоваться ими Третьему было лениво…

За столом он сидел, подобрав под себя длинные ноги, мог ухватить что-то из тарелки Выпь, не спросясь дозволения; носил мягкой ткани темные брюки, широкие в бедрах и узкие в щиколотках, растянутую майку неопределенно-замурзанного вида и легкую открытую обувь. Живую реку волос за один присест сплетал в косу, перевитую цепью. Все вместе создавало до странности домашний вид, словно не на корабелле они болтались, а в общежитии.

Общага. Вот что напоминала ей Еремия. Барак.

Для Ивановых корабелла была домом, их общей раковиной и работой. Она же значилась здесь чужой пока, оттого не могла уснуть и порой едва не вываливалась за борт при резких маневрах. Остальные привычно ловили такт. В нужный момент сваливали от борта, пересмеивались, хватали девушку за локти.

Ее приобщили к работе с оснасткой; Медяна познакомилась с заключенной в банке Пеленой, пугалицей Хома Степи, которую Ивановы выпускали наводить смуту и панику; она видела путевой короб и голубиное зеркало, способное сделать Еремию незримой для глаз и приборов; она различала оттенки глостеров и умела прибрать их; руки ее выучили плетение узлов на тяжах и зацепах…

После того случая, мыслила рыжая, ее должны были заключить парией. Однако же, случилось обратное. Медяну словно бы приняли условно, потеснились, дав место с краешка, на скамейке запасных.

Ну как, на скамейке. Скорее на кухне.

Туда Медяна добрела самостоятельно, когда поняла, что не переживет еще один завтрак кашей авторства Дятла — тогда был его черед дежурства на камбузе.

К еде Ивановы были редкостно неприхотливы. Могли обходиться разваренной картошкой в шелухе, притертой крупной солью, водой с сухарями, довольствуясь самым необходимым. Витаминное разнообразие поддерживал Волоха, одаривая подчиненных какими-то желтыми кисло-сладкими шариками. Поливитамины, пояснил, отсыпая