Криминальное наследство - Фридрих Незнанский

Но откуда было ей в свои провинциальные двадцать лет знать, что люди, особенно богатые, властные, главное — привыкшие эту свою власть ощущать, не только одаривают своих избранниц присущей им нежностью и любовью, но и так же легко все это могут отнять в одно мгновение, чтобы «передарить» другой женщине?.. Вадим Вячеславович Сурин, о чем она тоже не могла знать, легко не только сходился с людьми, но и ничуть не труднее с ними расставался. Исключение представляли не более двух-трех человек из его окружения, с которыми он работал много лет. Но и то потому, что эти люди Сурину были нужны… У него вообще, похоже, отсутствовала эмоциональная память.

Лариса поняла спустя несколько лет, что винить Вадима за отсутствие эмоциональной памяти нельзя: ее у него нет от природы! Родятся же иногда люди без руки или с одной почкой вместо двух? Отсутствие органа можно зафиксировать реально или, допустим, с помощью рентгена. Отсутствие части души в медицинской карте не пометишь, но ситуация с этим аналогичная — таким уж он уродился!

Ну а тогда, около пяти лет назад, кто ж знал?.. Предложение ей он сделал в день, хуже которого она до той поры не знала: сразу после полудня должен был начаться последний тур конкурса, его первый этап (всего их предполагалось три). И даже самой глупой из участниц уже было ясно, кто именно выбьется в королевы, кто займет второе место, кто третье… А у Ларисы впереди полный пролет!

Сидя в общей гримерке, слишком тесной даже для того количества девушек, которые добрались до финального тура, Лариса в компании с Верой, тоже нервничающей, уныло дожидалась, когда визажист соизволит наконец заняться ею. Вера, впрочем, нервничала не из-за победы, на которую сразу не рассчитывала, а из-за того, что и в нынешнем году ей никто никаких контрактов не предложил и, в отличие от Дроздовой, на саму девушку ни один стоящий мужчина не позарился.

Поняв, что до нее у визажиста руки не дойдут еще долго и ждать придется не менее получаса, Лариса, которой надоело слушать Верины нудные жалобы на несправедливость судьбы, под каким-то предлогом покинула душную, пропахшую потом гримерку. И, едва очутившись в коридоре, столкнулась с Суриным. Девушка удивилась: так рано Вадим никогда не приезжал. К тому же в руках у него не было на сей раз уже привычного Ларочке букета пурпурных роз…

— Ты откуда? — Она удивленно воззрилась на своего ухажера. Они уже перешли на «ты» по просьбе банкира, и она к этому тоже легко и быстро привыкла.

— Ларусик, мне нужно с тобой срочно поговорить, очень серьезно… — произнес он. И в самом деле поглядел на нее серьезно. Отчего-то она испугалась, сердце вдруг заколотилось. И едва выжала из себя:

— Что-то случилось?

— Пойдем отсюда, поговорим у меня в машине.

— Меня гримировать скоро должны, минут через двадцать!

Но Вадим уже вел ее по коридору на выход, крепко взяв за локоть. В машине он усадил Ларису на заднее сиденье, сам сел рядом, а водителю велел «прогуляться минут десять». Тот послушно исчез, и лишь тогда Сурин заговорил.

— Дорогая, — сказал он, — дорогая моя девочка, я должен тебя предупредить, на сегодняшний день ты запланирована этими козлами в число тех, кто покинет конкурс… Видит бог, я сражался за тебя как мог и проиграл…

Лариса охнула, на глаза навернулись слезы, сердце провалилось куда-то в пустоту. «Не может быть… Да как они смеют?!»

— Да вот так и смеют, — с горечью произнес Вадим: видимо, она произнесла последнюю фразу вслух. — Но у меня к тебе есть предложение… Только не отвечай сразу ни да ни нет, хорошо?

Лариса с трудом сосредоточилась на его последних словах, потрясенная какой-то просто глобальной подлостью и несправедливостью происходящего, с ужасом думая о перспективе позорного возвращения в Н. Подсознательно она все еще надеялась, что в последний момент все переменится… Или, скажем, решится на третьем, заключительном этапе, или ей достанется хотя бы второе место.

Сурин словно подслушал ее мысли.

— Домой тебе возвращаться нельзя, — мягко сказал он. — Такая красота, как у тебя, в провинции завянет как… Как тепличный цветок, высаженный на грядку!

Лариса не обратила внимания на нелепое сравнение.

— Что ты предлагаешь? — хрипло спросила она, не только не испытывая протеста против вполне предсказуемого предложения Вадима, но с ужасом думая, что он его не сделает.

Но Сурин в тот раз ее ожиданий не обманул.

— Я предлагаю тебе стать моей женой, — сказал он. — Я уже давно разведен, ты в курсе. И я… Я влюблен в тебя до безумия! Только не отвечай сразу «нет», подумай хотя бы один день…

Она не обратила тогда никакого внимания на то, что он сказал «влюблен», а не «люблю». И мысли не допуская, что этот взволнованный мужчина, в глазах которого, устремленных на Ларочку, читалась в тот момент мольба, мог подменять одно понятие другим преднамеренно… И спустя несколько лет напомнить ей об этом…

— У меня нет необходимости думать, — сказала она тогда, ощущая — или думая, что ощущает, — свою полную власть над этим взрослым, опытным и богатым мужчиной. — Я отвечу тебе, Вадим, прямо сейчас: да!

…Спустя полчаса она сняла свою кандидатуру с конкурса, рассказав об истинной причине только Вере и показав ей кольцо, которое Сурин после Ларисиного «да» надел ей на пальчик прямо в машине. На сей раз это был чистой воды бриллиант, оправленный в белое золото, причем бриллиант крупнокаратный. Никакой зависти Вера, во всяком случае внешне, не проявила, напротив.

— Умница! — сказала она серьезно. — Ты не представляешь, как я рада, что ты утерла нос этим плоскозадым коровам! К тому же я слышала, что твой Сурин не только богатый, но и вообще неплохой мужик… Знакомить с ним меня пока не прошу, выйди вначале замуж, а там, глядишь, он и мне кого-нибудь подыщет.

— Ты все-таки решила остаться в Москве? — спросила Лариса.

— Любыми путями, — кивнула Вера. — Если до конца конкурса мне так и не попрет, пойду хоть на рынок торговать, но домой не вернусь: мне хватило и прошлогоднего возвращения… Созвонимся вечером, да? Или ты теперь съедешь от своего Лопухина?

— Не знаю… — растерялась Лариса. — Вообще-то Сурин про Женьку без понятия…

— Ларка, немедленно перебирайся в гостиницу — в любую! Не дай бог, из-за этого все разлетится!

— У меня денег осталось мало, как я сниму номер? Разве что в общаге какой-нибудь студенческой!

— Вот дурочка… А Сурин на что? Теперь ты можешь у него просить что угодно! Он же жених! — И, увидев, как нахмурилась Лариса, поспешно добавила: — Ладно, денег я тебе дам, у меня есть, хватит и на тебя! Отдашь, когда сможешь!

В этот самый последний для них обеих день конкурса, тура, в котором Лара Дроздова уже не участвовала, Вере наконец тоже повезло. Как много позднее поняла Лариса — куда больше, чем ей: девушке все-таки предложили контракт. И хотя модельное агентство было не бог весть какое известное, так, серединка на половинку, к тому же предполагалось, что она будет демонстрировать одежду для «полных» женщин, главное — это была работа с гарантией на год… Уж за целый-то год в столице только полная дура не зацепится попрочнее. А Вера Дмитриевна Беляева была кем угодно, только не дурой!

Первое, на что обратил внимание Александр Борисович Турецкий, когда Марата Январева ввели в его кабинет сразу двое охранников, — что на этом огромном, явно килограммов за сто весом, мужике даже наручники сошлись еле-еле… Он представил себе на мгновение Январева в женском халате и парике — и лишь ценой немыслимых усилий сдержал улыбку. Точнее, смех, потому что не захохотать при виде подобной картины было почти невозможно.

Савва Васильевич, впрочем, и бровью не повел. Зато Борис Погорелов немедленно нырнул под стол, сделав вид, что возится с записывающей аппаратурой. Но Турецкий-то видел, как при этом мелко трясутся от беззвучного смеха плечи майора. Он подождал, пока тот, с совершенно покрасневшей физиономией, но вполне серьезный, выберется наружу: Александр Борисович его не осуждал, ведь если сам он только попытался представить Марата Константиновича в дамском обличье, то Борис видел, соответственно ему есть, что вспомнить!

Судя по всему, Январев почувствовал неординарную реакцию присутствующих на его появление. Однако вопреки ожиданиям и не подумал злиться. Крякнув, он осторожно опустился на жалобно застонавший под ним стул и, поморщившись, потер запястья, освобожденные охраной.

— Дьявол… — пробормотал он. — Больно… Если хотите, Александр Борисович, смейтесь на здоровье! Только, ради бога, чтоб дальше вас слух об этом… э-э-э… инциденте не пошел… Большая к вам просьба!

И он вопросительно уставился на Турецкого, потом перевел взгляд на Савву и лишь в последнюю очередь — на все еще свекольно-красного Бориса. Вот тут-то Погорелов наконец не выдержал и заржал самым неприличным образом, а к нему — тоже не выдержав — присоединились остальные. Даже Алексеев, обделенный чувством юмора от матушки-природы, и то пару раз хохотнул.