Журнал «Вокруг Света» №10 за 1971 год - Вокруг Света

Кимоно выдают постояльцу и в каждой гостинице вместе с постельным бельем. Где-нибудь в курортном городке по рисунку кимоно можно сразу определить, в какой гостинице остановился тот или иной прохожий.

Конечно, кимоно в наши дни стали проще, чем в средние века, и оби поуже и не такие замысловатые. Но вкуса и художественной выдумки в них по-прежнему вкладывается много, особенно в те нарядные кимоно, которые японские женщины надевают вечером в театр или в гости.

С. Арутюнов, доктор исторических наук

Пер Улуф Сюндман. Полет инженера Андре

Продолжение. Начало см. в № 9.

Одиннадцатого апреля состоялся наш восьмой полет.

Мы летели на аэростате «Туринг клаб» вместе с владельцем шара, известным воздухоплавателем Безансоном, и его помощником, инженером Кабальсаром.

Безансон показывал нам, как меняется направление ветра в зависимости от высоты.

Мы приземлились около города Аржан-сюр-Содр, зачалили шар и разместились в маленькой гостинице.

На следующий день, 12 апреля, мы со Сведенборгом поднялись в воздух в девятый и последний раз. Впервые мы летели без сопровождающих. «Туринг клаб» успел потерять довольно много газа, подъемная сила шара уменьшилась, и полет скорее всего кончился бы печально.

У нас было задумано потренироваться в полете с гайдропами. Мы медленно поднялись на высоту около ста метров и пошли с южным ветром на север. Благодаря уравновешивающему действию гайдропов высота сохранялась почти неизменной. Но затем солнце нагрело шар, его подъемная сила возросла, и перед небольшим холмом мы быстро поднялись вверх на несколько сот метров. Я хотел приоткрыть выпускной клапан, чтобы гайдропы снова коснулись земли, но Сведенборг опорожнил два из трех оставшихся мешков с песком, и «Туринг клаб» вознесся на высоту четырех тысяч метров.

Мы не были подготовлены для такого полета, не взяли с собой ни свитеров, ни зимней одежды. От холода нас била дрожь.

— Чем ближе к Солнцу, тем холоднее, — сказал я.

— Примечательно, что у меня сильнее всего мерзнут ноги, — отозвался Сведенборг. — Эти проклятые древние греки ошибались. Как бишь его звали — того субъекта, который взлетел чересчур высоко и потерял крылья, потому что оказался слишком близко к Солнцу? Он скрепил крылья воском, а воск от солнечных лучей растаял. Что-то на «Де», кажется? А воск, чем выше, становится только холоднее и тверже.

— Дедал? — подсказал я.

— Зря мы не захватили с собой бутылку коньяку, — сказал Сведенборг.

Я объяснил ему, что не Дедал залетел слишком высоко, когда бежал с Крита от царя Миноса, а его сын Икар.

Маневрируя выпускным клапаном и оставшимся песком, мы заставляли «Туринг клаб» то подниматься, то опускаться в пределах полутора-трех тысяч метров, пока песок не кончился совсем.

Мы делали записи о направлении и силе ветра на разных высотах. Карты Безансона были слишком приблизительными, и мы скоро потеряли ориентировку.

Около часа мы шли преимущественно на восток, наконец в три часа дня совершили безупречную посадку на лугу около какого-то маленького городка. Безупречную в духе правил, которые нам преподал Лашамбр.

На высоте около ста метров мы отдали якорь. Ветер был слабый. Якорь надежно зацепился за мягкую почву. Я приоткрыл выпускной клапан. Шар медленно пошел вниз. Когда до земли оставалось метров двадцать пять, Сведенборг сбросил свою фуражку и пиджак. Спуск прекратился.

Сведенборг развернул большой шелковый шведский флаг. Со всех сторон к нам спешили люди.

— Vive la France! — крикнул Сведенборг.

— Vive l"expedition polaire! — дружно ответила толпа внизу.

Я коснулся клапанной веревки так же бережно, как ювелир поправляет свои весы. «Туринг клаб» будто нехотя пошел вниз. Сведенборг перегнулся через край гондолы, держа в каждой руке по откупоренной бутылке с минеральной водой. Он регулировал снижение, понемногу выливая воду.

Толпа продолжала прибывать.

Гондола коснулась земли так мягко, что мы совсем не ощутили толчка.

Человек в черной сутане — не то священник, не то монах — обнял нас, по его щекам катились слезы.

— Мои северные братья, — заговорил он по-немецки, — следуйте за мной в собор! Там я благословлю вас во имя Иисуса Христа и попрошу Пресвятую Деву, чтобы Она простерла над вами свою длань. Мосье Френкель и мосье Сведенборг,— с трудом выговорил он. — Ступайте за мной! В нашем соборе больше восьми веков назад был посвящен в сан первый архиепископ Швеции Великий Стефан, его преподобие святой Стефан Упсальский.

Я высвободился из объятий деятеля церкви.

— Wo sind wir? — спросил я.

Он не успел ответить, его оттеснили кричащие и смеющиеся люди.

— Город Санс, — сказал пожилой человек в мундире вроде полицейского.

По возвращении в Стокгольм я и в какой-то мере Сведенборг включились в напряженную и кропотливую работу, шел завершающий этап подготовки и снаряжения экспедиции.

Дни были долгие, и все-таки времени не хватало.

Ложась вечером, я засыпал мгновенно, спал тяжело, без снов, новый трудовой день наступал слишком скоро, я не успевал отдохнуть.

Нильс Стриндберг трудился так же лихорадочно, как я.

Мы встречались ежедневно, часто обедали вместе в «Рунан», у Рюдберга или в «Оперном».

Нам бы следовало не спеша, основательно поговорить по душам. Но вечная гонка, ускользающее время, сотни вопросов, которые надо было выяснять и решать, — все это не оставляло места для задушевного разговора.

Андре до последних дней ходил на свою службу в Королевском управлении патентов и регистрации.

Его спокойствие поражало меня.

Еще более поражала его способность раздваиваться. Одной рукой, как государственный чиновник, он составлял памятные записки. Другой рукой, притом чуть ли не одновременно, визировал после тщательного изучения счета полярной экспедиции, подписывал ходатайства, заявления и запросы, отвечал на письма, делал заметки для памяти и составлял множество письменных директив поставщикам, Стриндбергу, Сведенборгу, мне и прочим, кто имел касательство к экспедиции.

За время моего пребывания в Париже Андре постарел. Особенно постарело лицо. Часто он жаловался на сильные головные боли. Он чем-то напоминал старика Лашамбра, изготовившего наш аэростат.

В продолжающейся широкой дискуссии об аэростате и его снаряжении снова и снова заходила речь о гайдропах, о трех канатах, призванных своим трением о лед или воду замедлять движение шара и — с помощью паруса — сделать его управляемым.

Кое-кто опасался, что гайдропы может заклинить в дрейфующих льдах.

Андре предусмотрел такую возможность и заказал канаты со слабиной, которые допускали нормальный ход, но при чрезмерной нагрузке должны были оборваться.

Многочисленные скептики не полагались на эту слабину. Поэтому Андре разделил каждый гайдроп выше слабины на две половины. Их соединяла бронзовая муфта. Чтобы разъединить обе половины, достаточно было, находясь в гондоле, несколько раз повернуть верхнюю.

Скептики все равно были недовольны. Дескать, даже оставшийся конец гайдропа может зацепиться за торос.

По просьбе Андре мастер Тернер на заводе Виклюнда сконструировал небольшой хитроумный аппарат, который спускался из гондолы вниз по канату и перерезал его в нужном месте с помощью двух ножей и порохового заряда с электрическим запалом.

— Тернер гений, — сказал Андре. — Но нам нужны не гениальные резаки для гайдропов. Нам нужен всего-навсего сильный южный ветер.

Нансен и лейтенант Юхансен прибыли в Стокгольм, чтобы в день Веги, 24 апреля, получить медаль «Веги».

После вручения медали я на одном из банкетов оказался за столом как раз напротив Фритьофа Нансена. Справа от него сидел молодой талантливый художник и литератор Альберт Энгстрём.

— Что ты думаешь о замысле Андре лететь на Северный полюс на воздушном шаре? — спросил Энгстрём.

Нансен поразмыслил и ответил:

— Андре вверяется ветрам.

— Другими словами, он последний дурак.

— Он беспросветный глупец и невежда, — сказал Нансен.

Андре выступил с приветственной речью. Потом краткую ответную речь произнес Нансен.

— Ваша экспедиция, — говорил он, — самая отважная изо всех экспедиций, какие когда-либо замышлялись. Вы зависите от южных ветров. Я знаю, вы полетите, если ветер не подведет. Вам не занимать мужества и решимости. И я желаю вам всяческого успеха! Уверен, что вы за несколько суток на летящем аэростате соберете такие данные по географии Арктики, такие фотографические данные, которые по важности и достоверности превзойдут отчеты сотен уже состоявшихся полярных экспедиций, включая и мою собственную.