Моя фронтовая лыжня - Геннадий Геродник

Признаться, я здорово растерялся. Как перевязывать раненого бинтом из индивидуального пакета, я теоретически, конечно, знал. Но на мою голову сразу свалилось слишком сложное испытание. Тридцатиградусный мороз, темно, на Федорове уйма одежды. Как в такой обстановке к нему подступиться? Пока буду копаться, эшелон может пойти дальше, и я на неопределенное время останусь с раненым один на один.

Короче, я позвал на помощь. Рана Федорова оказалась смертельной. Тело его оставили военному коменданту Березайки. Впрочем, категорически утверждать не буду. Возможно, это сделали на одной из последующих станций. Принять участие в похоронах мы, однополчане, не имели возможности.

Меня, сменили на посту. В теплушке пришлось подробно и не один раз рассказать о том, как погиб Федоров, — и командиру роты, и политруку, и товарищам по взводу. Затем забрался на свою верхотуру и попытался уснуть. Но сон не приходил очень долго. Все думалось, думалось и думалось…

Первая смерть друга-однополчанина, который погиб рядом со мной, потрясла меня. Притом такая нелепая смерть: Дмитрий Михайлович не доехал до фронта, не принял участия ни в одном бою.

И опять — в который уже раз!. — вспоминаю капитана и писаря из Невьянского военкомата. Опять раздумываю о роли случайности во время войны. Вычеркнули бы Федорова из списка, и он сейчас учился бы на курсах политработников. А после выпуска его судьба, возможно, сложилась бы удачнее.

Ладно, допустим, Федоров уехал бы тогда на курсы. Как бы в таком случае развивались события здесь?

Меня назначили бы с другим напарником? И того поразила бы вражеская пуля вместо Федорова?

Вряд ли. Мой напарник мог присесть на соседний тюк сена. Но тогда на роковом тюке мог оказаться я… Вполне возможен и такой вариант.

Нет, скорее всего на пост назначили бы иную пару. Я оказался вместе с Федоровым потому, что комроты и старшина хорошо знают о нашей дружбе.

Так я и уснул, окончательно запутавшись во множестве предположений и различных вариантов. Не разобрался в них и в последующие дни. Университетский курс теории вероятностей ни капельки не помог мне.

Итак, первое скорбное извещение штаб 172-го ОЛБ отправил на далекий Урал еще до нашего прибытия на фронт.

Авиасабантуй первой категории

Видимо, начальник эшелона и комбаты не знали, на какой станции будем выгружаться. А если и знали, то не представляли себе, какая там обстановка. Во всяком случае, нам заранее подъема не устроили, о скорой предстоящей выгрузке подразделения не предупредили.

5 февраля. Только-только занимается позднее февральское утро. Подъезжаем к Малой Вишере. Мы ведем себя довольно беспечно: бреемся, кипятим на раскаленной до малиновой красноты печке воду, готовимся к завтраку.

Вахоня и Философ делят хлеб и колотый кусковой сахар. Пайки того и другого разложены на трех новых портянках. Вахоня, указывая вразброс рукой на кучки и ломти, спрашивает: «Кому?» Философ, отвернувшись и зажмурив глаза, отвечает: Фунину, Сеньке Белых, старшине, Мусе…

Голова состава остановилась как раз напротив вокзала, полуразбитого одноэтажного здания. Военный комендант ввел наше начальство в курс дела. Эшелон ждали ночью, он опоздал на несколько часов. А теперь самое опасное время: каждое утро немцы бомбят станцию. Немедленно выгружайтесь! Уводите людей вправо и влево от станции.

И вот уже минуты две спустя бежит вдоль состава дежурный и передает команду:

— Тревога! Срочная полная выгрузка! Хозяйству Касаткина собираться в районе разбитых каменных домов справа по ходу эшелона.

Тревога! У одного осталась недобритая щека, у другого — подбородок. Кто успел получить, торопливо заталкивает в «сидор» хлеб и сахар. Тревога! Надеваем подшлемники, ушанки и шлемы. Застегиваем ремни. Маскхалаты пока лежат в вещмешках. Тревога! Жаль, но ничего не поделаешь: выплескиваем кипяток в печку. Да, не забыть бы противогаз! В одной руке автомат, в другой — лыжи. В отличие от пехотинцев, мы, лыжники, — «двоеженцы». Тревога! Выпрыгиваем из вагона и мчимся по направлению к указанному ориентиру.

Не успели еще выбраться из полосы железнодорожных путей, как из-за леса на небольшой высоте вынырнули фашистские стервятники. Несмотря на сильный зенитный огонь, «юнкерсы» навалились на скопление эшелонов. И в первую очередь на наш, только что прибывший.

Прижимаясь к станционным зданиям и заборам, добираемся до указанной группы домов. Фактически домов уже нет: ни крыш, ни потолков, одни каменные коробки. Рассредоточиваемся между развалинами и соседними уцелевшими домишками. Теперь наше внимание приковано к эшелону.

Мы, ничем не обремененные, умотались быстро. А хозяйственники и дежурные взводы, которым поручено помочь выгружать имущество, застряли. Не успели перебросить в безопасное место мешки и ящики, замешкались с выводом лошадей. Дело осложняется тем, что перепуганные животные мечутся, встают на дыбы, боятся вступить на сходни. Даже издали видно, что уже есть жертвы. Одни бойцы выводят лошадей, другие выносят убитых или раненых товарищей.

Небо ясное, фашистские самолеты со стороны видны как на экране. Заходы на бомбежку делают тройками, шестерками и девятками. А всех их, пожалуй, не меньше тридцати. Впервые так отчетливо наблюдаю падение авиабомб. Не раз встречал в литературе сравнение: «От самолетов одна за другой отделяются черные капли бомб». Речь шла о крупных бомбах грушевидной формы. Сегодня «юнкерсы» бомбят Малую Вишеру мелкими цилиндрическими, похожими на огнетушитель «Богатырь». Они вываливаются из чрева «юнкерса» по нескольку и поначалу летят как попало, некоторые даже кувыркаются. Но скоро подчиняются стабилизатору, принимают вертикальное положение и с кровожадным воем устремляются вниз.

Одна такая бомба угодила в наш вагон с продуктами. Высоко вверх взметнулся фонтан из муки, крупы, соли и сушеной рыбы.

Появилось несколько наших истребителей. Несмотря на явное меньшинство, они смело ринулись в атаку. Однако «юнкерсы» не одни, они под охраной «мессершмиттов», которые кружат повыше. Завязался жаркий воздушный бой, началась такая кутерьма, что трудно разобрать, где наши и где немцы. Один «юнкерс» загорелся и, оставляя за собой длинный шлейф дыма, скрылся за лесом.

Поразила нас такая деталь. Еще не закончились бомбежка и воздушный бой, а на путях уже появились бойцы из каких-то тыловых подразделений — неказисто одетые, в обмотках и ватниках. Следом за ними из развалин вынырнули железнодорожники и другие местные жители. Они энергично оттаскивают убитых лошадей в более или менее безопасное место, тут же свежуют туши и делят мясо между собой. Некоторые женщины, поглядывая вверх, опытным взглядом оценивают воздушную обстановку и, улучив удобную минуту, делают стремительный бросок вперед, чтобы собрать в подолы и сумки разбросанную взрывом рыбу. Эта картина всем нам показалась очень поучительной.