Солдат по кличке Рекс - Борис Сопельняк

— Здравия желаю, — начал он, поднимая полог.

Смех мгновенно умолк. И вдруг в гулкой тишине раздался тонкий сип:

— К свету. Товарищ капитан, подойдите к свету.

Громов шагнул вперед.

— Если я не сплю, а вы не привидение, скажите, как меня зовут, — откуда-то из-под простыни прозвучал беспомощно-просящий голос.

Громов глянул вниз, увидел покрытое волдырями лицо и упал на колени.

— Седых! Дружище Седых! Ты что же, не узнаешь командира?

— Мой командир погиб. Пал смертью храбрых. Хоть и посмертно, но он Герой Советского Союза.

— Да жив я, жив! Уцелел каким-то чудом. Видно, за мгновение до взрыва упал на дно воронки. Взрывная волна пошла на танк, а меня засыпало. Потому и не могли найти, что воронка была под танком.

— А как же газета? Я сам читал, что посмертно.

— Ну, ошибка, Седых. Ошибка. Обещали исправить.

— Значит, это все-таки вы. Значит… Братцы, — насколько мог, приподнялся он, — это мой командир. Я его записал в покойники, а он — вот он.

— Это хорошо, — пробасил артиллерист. — По примете выходит, долго жить будет.

— А где наши? — спросил Громов. — С тобой же оставались…

— Все там, — ткнул он пальцем в крышу палатки.

— Выходит, от роты только мы и остались. Что же теперь делать? У меня приказ сформировать новую разведроту. А где брать людей?

— Найдем! Я знаю. За пятерых ручаюсь. Вместе бились на сахарном заводе. Вы только запомните: лейтенант Ларин. Он комвзвода. Парень что надо. И его ребят возьмите.

— Ларин? — переспросил Виктор. — Знакомая фамилия. Погоди, погоди, где-то я ее то ли слышал, то ли читал.

— У Пушкина, — вмешался прискакавший обратно парень на костылях. — Только там Ларина. Татьяна.

— Иди ты, утконос трехлапый! Не встревай! — взвился Седых. — Вы на него, товарищ капитан, не обращайте внимания. На бабах он помешался. Берется пасти всю Ивановскую область.

Сапер застеснялся, зыркнул на старшину и поковылял из палатки.

— Хорошо, Ларина я найду, — продолжал Громов. — А еще? Сам-то как?

— Я-то? Я, как пионер, всегда готов. Руки-ноги целы, голова на плечах, морда обожжена, но это даже хорошо — ни брить, ни мыть. Одеться не могу, вот что плохо.

— Ладно. Поговорю с врачами.

Громов вышел из палатки заметно повеселевшим.

«Ну вот, начало есть, — думал он. — Теперь нас двое. Да еще тех пятеро. Наскребем. Будет у нас рота, настоящая разведрота! Поработать, конечно, с ребятами придется, но не боги горшки обжигают».

Прежде всего Виктор разыскал Ларина.

— Рад видеть живым, — козырнул Ларин.

Громов досадливо отмахнулся.

— Седых столько о вас рассказывал, — продолжал Ларин. — Да и я вспоминал.

— Погодите-погодите, уж не вы ли тот лейтенант?…

— Я, — широко улыбнулся Ларин. — Это я провожал вас в ночь на третье.

— Ну конечно! Вы еще о лягушках говорили, об осоке…

— Так точно.

— И о пенечке с пулеметчиком.

— Вы его взяли?

Громов внимательно посмотрел на заострившееся лицо лейтенанта, пытаясь найти хоть какие-то черты запомнившейся ему миловидной юности, но все бесследно исчезло. Перед ним стоял пехотный лейтенант в выгоревшей, потрепанной гимнастерке. «Тело легкое, собранное, нога тонкая, быстрая, глаз внимательный, острый, рука сухая, твердая, медаль «За отвагу» тоже кое о чем говорит», — прикидывал он шансы Ларина стать разведчиком.

— Языком владеете?

— Французским, — развел руками Ларин. — Учу немецкий. По разговорнику, но кое-что уже понимаю.

— Это хорошо. Язык врага знать надо. И не только язык. Привычки, манеры, особенности характера, слабости — это в нашем деле тоже дорого стоит. Не хочу неволить, — неожиданно твердо сказал он. — Могу, но не буду. Воевать в разведке не каждому по плечу, бывало, помучившись с нами, офицеры просились в стрелковые взводы. Поэтому вопрос ставлю со всей ответственностью: хотели бы вы, лейтенант Ларин, стать командиром разведвзвода? Не торопитесь, подумайте.

— Я уже думал, — сразу ответил Ларин. — Даже жалел, что не могу прийти к вам лично. Но когда узнал, что вы живы, решил действовать. Вот рапорт с просьбой перевести в разведку, — протянул он аккуратно сложенный листок.

— Руку, лейтенант! — улыбнулся Громов. — Принимайте командование первым взводом и… начинайте его комплектовать.

Еще трое суток капитан Громов мотался по частям и наконец смог доложить, что разведрота пополнена. Именно так он сказал, считая, что, если от подразделения остался хоть один человек, оно не создается заново, а пополняется. Полковник Сажин попросил показать новобранцев. Во главе первого взвода стоял лейтенант Ларин. Второй принял пока что долечивающийся младший лейтенант Седых (полковник прямо в палатке поздравил его с присвоением офицерского звания). На правом фланге третьего — коренастый лейтенант-сапер с соответствующей росту короткой фамилией Зуб.

Фронтовиков видно сразу. Их примерно четверть состава. Распределил ветеранов командир так: в каждом взводе, в каждом отделении несколько по-настоящему обстрелянных солдат. На них и будут равняться новобранцы.

— Мы всегда гордились разведчиками, — сказал полковник Сажин. — Своими успехами дивизия во многом обязана хорошей работе разведки. Уверен, так будет и дальше.

XV

— Придется штурмовать, — решил капитан Громов. — Если не выбьем немцев из этой проклятой конюшни, атака захлебнется. Местность открытая, конюшня хоть и разрушена, а дот получился непробиваемый. Словом, пойдут добровольцы.

Вся рота шагнула вперед.

— Спасибо. Другого не ожидал. Но рота — это много. Пойдут два взвода: первый и третий. Второй будет молотить по конюшне, не давая немцам высунуться. Лейтенант Ларин и лейтенант Зуб, ко мне!

Когда командиры взводов подошли к Громову, он отвел их в сторону и сказал:

— Одновременно с вами прямо в лоб на конюшню пойдет стрелковая рота капитана Лохмачева. Ваше дело — обеспечить фланги и присмотреться к людям. Для многих — это первый бой. За десять дней мы их кое-чему научили, но не мне вам говорить, что такое первый бой. Новобранцев расставьте так, чтобы рядом были «старички», и накажите им опекать молодых: ненавязчиво, так, чтобы не обидеть, но присматривать и помогать, где словом, а где и делом.

После короткой артподготовки взлетела ракета, и в атаку поднялась пехота. Когда до конюшни оставалось метров триста, заговорили немецкие пулеметы, а потом подключились и минометы. Ряды атакующих смешались: где разведчики, где автоматчики — не понять. Солдаты расползлись по пшеничному полю, используя каждую ложбинку, каждый бугорок. Лейтенант Ларин оказался рядом с капитаном Лохмачевым. Тот сидел среди осыпающихся колосьев и ругался самыми распоследними словами. Ларин подполз ближе, и… ему стало плохо. У капитана ниже колена была оторвана нога, но голень держалась. На одной коже. А капитан костерил разорвавшуюся рядом мину и пытался оторвать перебитую ногу.

— Чего уставился?! — побелевшими глазами зыркнул он на Ларина. — Нож есть? Режь! Как это не можешь?! Режь, говорю! — схватился он за пистолет.

Ларин взмахнул ножом, аккуратно отложил в сторону ногу, обутую в стоптанный сапог, перетянул ремнем бедро, взвалил Лохмачева на спину и пополз к своим. Где-то на краю поля сдал его санитарам — и снова к своему взводу. Метрах в сорока от конюшни засел в воронке, но его обнаружили и не давали высунуться. И вдруг голос: «Лейтенант, давайте сюда!» Оказывается, разведчики пробились к конюшне и заняли левый угол.

— Прикройте! — крикнул Ларин, выждал момент, вскочил, бросок — и вот он у своих.

Пять контратак предприняли фашисты на левый угол конюшни, но разведчики их отбили. А в тот момент, когда рота Лохмачева пошла на решительный штурм, поднялись и разведчики. Рукопашная была упорной, в какой-то момент инициатива перешла к немцам. Но тут подоспел Громов со вторым взводом.

Все, за фланг дивизии можно быть спокойным. Громов отвел разведчиков в тыл. А вскоре началась мощнейшая артподготовка. Почти час все стонало и дрожало от грохота пушек и воя «катюш». Потом над самой землей пронеслись штурмовики, а под ними волна за волной шли танки. Так начался знаменитый прорыв у деревни Вяжи, открывший путь на Орел.

Батальон капитана Маралова застрял у какой-то безымянной деревеньки. Три разбитых домика, колодец и сложенный из камней лабаз. Но все это на высотке, прикрытой глубоким рвом и противотанковыми ежами. В бинокль хорошо видно, что высотку держат закопанные по самые пушки «фердинанды». Как их достать? Илы и то не смогли поджечь.

Своим батальоном Маралов был доволен. Новенькие «тридцатьчетверки» с более мощной пушкой, выписавшиеся из госпиталей экипажи — народ боевой, всякого лиха повидавший, но при всем том батальон топтался у деревеньки и даже не мог ее обойти — мешали глубокие овраги. Сколько ни ломал Маралов голову, ничего лучшего, чем использовать эти овраги, он не придумал. Сначала по ним прошли пешком. Механики-водители качали головой и скребли затылки. В конце концов решили так: две роты демонстрируют атаку в лоб, а третья под шумок полезет по оврагам. Если удастся выйти в тыл, две красные ракеты — и общий штурм.