Жизнь как матч - Мишель Платини

Наконец я слышу знакомый шум, который усиливается резонансом кирпичных стен, и вот в беспорядке в раздевалку вваливаются после своей капитуляции игроки сборной Франции. Их футболки – мокрые от пота, глаза сверкают гневом. Доказательство того, что матч проигран вчистую.

Но меня ожидает еще одно испытание: послематчевая пресс-конференция, которая превращается в балаган. Я должен отвечать на идиотские вопросы, отделываясь туманными ответами общего характера: «Да, я разочарован… Да, публика имеет право свистеть… Нет, я не показал себя с достойной стороны. Да, я постараюсь взять реванш… Нет, ждать долго не придется» и т. д. и т. п.

Я не хочу выставлять на всеобщее обозрение то состояние, которое я испытываю при поражении, тем более учитывая настроение всеобщей враждебности по отношению ко мне. Кроме того, те 30 минут, которые я провел в одиночестве в окрашенных охрой каменных стенах раздевалки, были, по-моему, самыми трудными во всей моей карьере.

Во время пресс-конференции я чувствую, как на меня бросают утешительные взгляды Тигана и Баттистон. Взгляд Идальго, словно у побитой собаки, а по глазам отца, который, конечно, переживает меньше, чем я, все же видно, как он сильно страдает.

По правде говоря, я терпимо отношусь к критике. Я понимаю, что можно освистать игрока. Но не до такой же степени, чтобы принудить его добровольно уйти с поля…

Эти «откровения» о моей ежемесячной зарплате несомненно привели к возникновению в среде наименее выдержанных болельщиков фронды «анти-Платини».

Уже в который раз за несколько месяцев я вынужден всенародно оправдываться. Объяснять, что мои неспортивные доходы не имеют ничего общего с моей ежемесячной зарплатой.

Но расскажу все по порядку.

В свое время я принял решение разрешить использовать мое имя в рекламе жареной рыбы, детской футбольной формы, обуви и конфет. Четыре превосходных контракта.

Затем благодаря усилиям Бернара Женестара, который превосходно исполняет свою роль поверенного в моих делах, на коллекции готовой одежды для детей в возрасте от шести до шестнадцати лет (джинсы, куртки, водолазки) появились факсимиле моей подписи и мой игровой номер. Я внимательно слежу за этой коллекцией, разработкой которой руководит Даниэль Эштер.

Став игроком международного класса, я всегда хотел создать собственную «марку», как, например, у теннисиста Рене Лакоста. Однако все мои усилия в этом направлении навлекают на меня поток саркастических замечаний со стороны тех, кто никогда ничего серьезного не создавал. Футбольный мир, по крайней мере его руководство, искоса поглядывал на появление в моем лице продюсера различных спектаклей. Именно Женестар организовал первые праздничные представления с участием Колюша,[24] Клода Франсуа, Тьерри де Люрона и Мишеля Сарду.[25] Они еще не были звездами. От итальянской до испанской границы все спортивные арены были, так сказать, уже у него в кармане. Мы с Женестаром очень быстро заключили контракт. Но как только узкий мирок футбола узнал о том, что он является консультантом в этом вопросе для дюжины игроков-профессионалов, среди которых Мариус Трезор, Дидье Сикс, Жан Пети, Делио Оннис, Альбер Эмон, Бернар Гардон и т. д., не говоря уже о Яннике Ноа и Дидье Пирони, «большие» начальники из федерации возмутились. Они просто его боялись. Они считали, что он сманивает большую часть профессиональных игроков. Он должен был с ними объясниться. Уточнить, что все его влияние ограничивалось главным образом помощью при составлении контрактов. Но он их совершенно убил, когда вдруг неожиданно сравнил меня с Джонни Холлидеем. Он им сказал: «По сути дела, нет никакого различия между Платини и Джонни Холлидеем. Это суперзвезды. Мне, например, известно, что вся комната сына Джонни – Давида увешана плакатами с изображением Платини… в то время, как там нет ни одного фото его отца…»

Такой явно неспортивный подход к делу, вероятно, вызвал возражения и даже определенную зависть.

В итоге все это привело к страшной буре, которая разразилась во время крушения сборной Франции во встрече со «Штутгартом» в «Парк-де-Пренс».

Публике вбивали в голову идею о моих фантастических заработках, и ей не понравилась моя спокойная игра, они даже не делали скидки на то, что я мог быть в то время не в форме.

Должен сказать, что мне пришлись не по нутру шумные манифестации, устроенные болельщиками в тот памятный вечер. Нож гильотины Парижа опустился на мой затылок.

Вечером того же дня я вернулся в Сент-Этьенн на самолете нашего клуба. Мы приземлились в час ночи в аэропорту «Бутеон». Там я с одним из моих друзей по команде осушил бутылочку шампанского. Мы весело смеялись, стараясь забыть прошлое. Затем я возвратился домой.

Телефон трезвонил не умолкая.

Всем просто не терпелось поговорить со мной. Вероятно, звонили друзья или знакомые.

Я не поднимал трубку. Не хотелось.

Я не подавал признаков жизни.

2 часа ночи… Я по-прежнему в одиночестве. Хожу по комнате кругами.

Кристель с детьми, Лораном и Мариной, проводят каникулы в Ла Буль.

Не стоит их будить в столь поздний час.

Наконец принимаю решение лечь спать.

Почему эта проклятая кровать так широка?

Почему я здесь в полном одиночестве?

Почему меня так злобно освистали?

Не могу уснуть.

Ожидаю, когда займется день.

Утром с воспаленными от бессонницы глазами вскакиваю с постели и мчусь к телефону.

Вызываю Ла Буль.

Кристель перепугана насмерть. Она уже слышала по радио первые комментарии. Она знает все. Она обращается ко мне со словами, полными любви и ободрения.

Она хочет вернуться домой. Увидеть меня как можно скорее. Несмотря на свое угнетенное состояние, я прошу ее не прерывать каникулы с детьми, по крайней мере подождать еще сутки… Я ей позвоню… Я сообщу ей все новости.

Я все еще в одиночестве. Я решил отрезать себя от мира, от других людей. Не включаю радио. Не отвечаю на телефонные звонки. Никаких газет. Включаю видеомагнитофон, и все время прокручиваю ленты с Луи де Фюнесом. А в памяти воскресает та злосчастная 63-я минута матча сборная Франции – «Штутгарт».

Кто-то звонит в дверь. Это приходит Баттистон.

Я силюсь улыбнуться, черпая новые силы в его добродушной улыбке.

Он везет меня в Сен-Эан, расположенный высоко в горах, в небольшую гостиницу, которая вот уже несколько лет является «генеральным штабом» Доминика Рошто. Мы обедаем вдвоем. Без свидетелей.

Я постепенно прихожу в себя. Я все острее чувствую в себе растущее желание увидеться. с Кристель и детьми.

И вот я принимаю безумное решение. Я резво сажусь за руль своего «рейндж-ровера» и направляюсь в Бретань. Несмотря на сотни километров, которые надо преодолеть, несмотря на физическую усталость, на подавленность духа, я витаю в облаках. Передо мной уходящая в голубизну дорога…

Вечером в четверг я останавливаю машину возле своего дома, но теперь уже со мной Кристель, Марина и Лоран.

Телефон по-прежнему надрывается.

Первый раз за три дня поднимаю трубку. Звонят из Нанси мои родители. Они сообщают о том, что их буквально завалили посланиями, призывающими их мужаться и не терять духа.

На стадионе «Жёффруа-Гишар» мой почтовый ящик также завален ободряющими телеграммами: «Держись, Мишель! В Париже они ни черта не поняли».

В Лансе, в пятницу, мы выигрываем со счетом 5:2. Легко и изящно, в привычной для нас манере.

Я выхожу из штопора.

«Сент-Этьенн» будет участвовать в Кубке европейских чемпионов. Я вступаю в борьбу с радостью и гордостью, так как это – самое престижное соревнование континента.

Но опять не везет: как дважды два четыре, так и шестнадцать и шестнадцать составляют тридцать два – именно такое число команд необходимо для проведения одной шестнадцатой финала, которая должна была играться 16 и 30 сентября.

Но нас оказывается тридцать три. Албания, постепенно выползая из своего средневекового обскурантизма, направляет сборную на этот бал чемпионов…

Но тридцать три означает, что одна команда лишняя…

Как бы там ни было, УЕФА все предусмотрела: две команды по жребию устроят маленькое представление и откроют, таким образом, этот турнир.

Можно всласть подрать глотку.

В принципе у нас тоже есть шанс попасть в эту компанию, один из шестнадцати (с половиной)… Он выпадает нам и «Динамо» (Берлин). Мы должны первыми принимать у себя команду ГДР.

Но в «Сент-Этьенне» многие хромают: Гардон (операция на колене), датчанин Нильсен (растяжение связок), Ларио (пубальгия[26]), Кастанеда (разрыв сухожилия колена)… 26 августа Эрбен выпускает на поле команду, укрепленную юниорами Мийо, Законом и Примером.

Ничья, довольно разочаровывающая (1:1), так как победа ускользает от нас на 82-й минуте, когда посланный мной мяч попадает в штангу.

Шесть дней спустя мы приезжаем в Берлин. И проигрываем…