Статика - Владимир Данихнов

Смутно помню, как я оказался в своей кровати.

Меня разбудил стук в дверь. Я долго еще лежал, надеясь, что он прекратится, однако этого не происходило. Кто бы не находился по ту сторону двери, но он колотил все настойчивей и настойчивей.

Козел.

— Есть же звонок! — заорал я, а потом вспомнил, что переехал. В этой квартире еще много чего не установлено. Звонок — в том числе. И домофон тоже. И видеоком, кстати.

— Сейчас! — крикнул я, садясь на кровати. Голову стянуло стальным обручем (с шипами вовнутрь! ), и я зашарил по тумбочке в поисках антиалкоголя. Однако его там не было — наверное, вчера я проглотил последние две таблетки.

Стук в дверь становился невыносимым — они что, уже ногами колотят?

— Сейчас! — снова заорал я, пытаясь попасть ногой в левую штанину. — Уже иду, черт возьми! Что у вас там, убили кого-то? Тело разлагается?

В дверь ударили чем-то металлическим — так ее и выломать недолго!

Матерясь, я все же сумел натянуть штаны и, держась за стенку, отправился открывать.

— Уже иду! — сказал я, проводя своей карточкой по магнитному замку.

Стук прекратился.

А когда дверь открылась я почему-то сразу оказался на полу — лицом вниз, придавленный кем-то сверху. Рядом с собой я заметил черные полицейские бутсы. Почему-то казалось, что их обладатель очень желает пнуть меня в лицо.

— Господин Лукин Герман Петрович, — сухо произнес парень, который сидел на мне сверху. — Вы обвиняетесь в убийстве господина Савина Кирилла Владимировича…

— Что?! — возмутился я, еще не до конца соображая, что мне инкриминируют. — Какого на фиг Кирилла Владимировича?..

Нажим сверху стал сильнее — позвоночник угрожающе затрещал: я почувствовал, как на моих руках защелкнулись наручники — по рукам прошло легкое покалывание, и кисти полностью онемели.

Мне прочитали все права, что полагаются по случаю и рывком поставили на ноги. Вывели на площадку.

На лестницах было полно любопытствующих — я заметил Антона, Толика, Леру, Алешу… Все угрюмо смотрели на меня. Лера, кажется, плакала. Четверо полицейских сдерживали их напор, еще двое ждали нас у лифта.

Прежде чем меня втолкнули внутрь и захлопнулась дверь, я увидел около стенки распростертое тело Кирилла Савина. Вся грудь у него была в крови, остекленевший взгляд бездумно уставился в потолок.

Рядом валялся мой пистолет.

«Целитель».

Пока мы летели в полицейском «форде», я отдыхал. Плевать на то, что по бокам — двое угрюмых легавых. Я сидел в мягком кресле, прислонив голову к спинке — головная боль постепенно утихала.

Потом «форд» сел, и меня невежливо вытолкали наружу.

Сердце оборвалось и ухнуло куда-то в область пяток.

Утреннее солнце слепило глаза, но ошибиться было невозможно — меня привезли в «Черную Дыру» — фабрику боли и унижений. Я глотал воздух, словно рыба, которая только что спокойно плавала в речке и вдруг очутилась на горячей сковородке.

Причем без всякой видимой причины.

В будке перед входом нас встретил сержант. Помнится, дней пять назад, я слегка его приструнил.

Сержант оказался злопамятным. Он перекинулся парой слов с моими конвоирами, потом обратился к парню, что держал меня за правый локоть.

— Можно?

Конвоир кивнул.

— Эй, подождите, я не… — начал я.

Приклад обрушился мне на подбородок — по диагонали и вверх, апперкотом. Я упал на колени.

— Сволочи, голова же болит… — прошептал я.

Меня волоком потащили на территорию тюрьмы. На вахте нас встретил офицер. Я его помнил с прошлого пребывания в Дыре — капитан Семенов, один из самых главных садистов тюрьмы.

— Лукин? — спросил он.

— Он самый! — кивнул конвоир.

Как он любит кивать, урод…

— Мне уже сообщили по видеокому, что вы прибудете, — сказал офицер и наклонился ко мне: — На этот раз у тебя серьезные проблемы, Лукин. Ты пристрелил сыночка министра обороны, ты это-то понимаешь, пьянчужка? Тебе дадут три пожизненных заключения, если Савина раньше не выцарапает твое гнилое сердце. Но я надеюсь этого не случится — и тогда мы с тобой позабавимся, Лукин. Ты слышишь меня?

Я поднял голову и посмотрел на него. Во рту стоял солоноватый привкус, языком я нащупал очередной зуб, который покинул насиженное место.

Я собрался и харкнул в лицо недоноску — кровь вперемешку со слюной стекала с переносицы вниз по скуле Семенова. Мой зуб — правый клык — зацепился за правую ноздрю офицера.

Капитан никак не ответил. Только брезгливо поморщился, достал носовой платок и промокнул лицо. Стряхнул зуб на пол.

— Я отвечу попозже, — пообещал мне Семенов.

— Зарегистрируйте Лукина, — сказал он конвоирам, — и можете быть свободны.

Капитан удалился, а конвоиры подвели меня к вахте, оставили каждый по отпечатку большого пальца на регистраторе и ушли. Мною завладели тюремщики.

Сначала меня провели в душевую, где я, подгоняемый пинками, разделся (наручники не сняли) и под прицелами винтовок принял сначала горячий, а потом холодный душ. Вместо моей мне выдали тюремную одежду — легкую шелковую рубаху голубого цвета и штаны из того же материала — и повели по длинному узкому коридору, по бокам которого располагались камеры.

— Один видеофонный звонок! — заорал я, вспомнив о своем неотъемлемом праве.

— Дать ему? — спросил первый тюремщик у второго.

— Из мэрии звонили. Никаких звонков, — буркнул второй и толкнул меня в спину: — Чего застрял, пошевеливайся давай! Когда там «Пери и Хрыч» начинается? — спросил он у первого стражника.

Тот взглянул на хронометр:

— Через десять минут.

Тюремщики втолкнули меня в свободную камеру — небольшое помещение два на три метра, с креслом посередине и голопроектором напротив. Сквозь очень маленькое окошко у потолка пробивались слабые лучики солнца. Меня засунули в крайне неудобное металлическое кресло. Потом один из стражников снял наручники, а второй в это время стоял напротив, направив дуло линейной винтовки мне на кончик носа. Капелька пота медленно поползла по переносице — чрезвычайнейше хотелось смахнуть ее, но я боялся, что это будет последнее удовольствие, которое я доставлю своему носу в этой жизни.

— Руки на подлокотники! — приказал тюремщик. Я повиновался, и в тот же миг из кресла выскочили металлические зажимы, которые крепко прижали мои руки к креслу.

Второй тюремщик подкатил тележку с капельницей и прочими малоприятными приспособлениями для поддержания жизни заключенным.

— Это ж возни на полчаса, Вася, — скривился первый стражник. — Да и не наша эта забота — где эти проклятые медики?