Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах - Юлия Винер

Но очень скоро стало ясно, что неоткрытых земель на свете уже не осталось и что географию она будет не делать, а преподавать нелюбопытным подросткам в средней школе. Неоткрытым оставался только ее остров, и она ревниво скрывала его ото всех.

В положенное время она вышла замуж, не за Аркашу Кузнецова, конечно, тот даже и не догадывался о ее чувствах, а за Мишу Бурштейна. Не сказать, чтобы по любви, но замуж выходить полагалось, а мама была очень довольна, Миша был из хорошей еврейской семьи, мама всегда говорила, что жениться и выходить замуж надо за своих. Он был зубной техник и прилично зарабатывал, Поля считала, что ей повезло, но взять его на свой остров ей и в голову не приходило. Она по-прежнему плавала в своем океане и летала на лианах с туземными ребятишками, а на полуголых молодых парней с гладкой темной кожей и прямыми черными волосами с грустью поглядывала только издали — ничего не поделаешь, она была замужем. Все они были хороши и стройны, но особенно она отличала одного, которого звали, как она считала, Тонто, широкоплечего коренастого юношу с мягким взглядом блестящих черных глаз. И он тоже всегда пристально смотрел на нее при случайных встречах, и она знала, что нравится ему. Но нет, она была замужем и должна была хранить верность своему Мише.

В положенное время у них родился сын, и его она, разумеется, брала с собой на остров. У него оказались слабые ножки, она закапывала его по пояс в нагретый песок, раскладывала вокруг него на пальмовых листьях игрушки, голыши, кусочки фруктов и овощей, и он смирно сидел так иногда по получасу. А сама она плескалась в прибрежных волнах, не спуская с него глаз. Только изредка она позволяла себе нырнуть и несколько секунд любовалась на разноцветных рыб с прозрачными радужными хвостами и на сине-розовые заросли подводных растений.

Иногда к берегу приставали на своих катамаранах молодые рыбаки и среди них Тонто. Если она сидела рядом с сыном, они гурьбой пробегали мимо, весело здороваясь на бегу, и Тонто пробегал и здоровался вместе со всеми. Но если она была в это время в воде, он неизменно подходил к ее закопанному в песок Толику, вытаскивал его из песка, окунал в теплую океанскую воду, давал мальчику немного попрыгать у него на коленях и закапывал снова. Поля держалась все это время в отдалении и, только когда Тонто уходил, возвращалась к сыну.

Ножки у мальчика быстро окрепли, он начал нормально ходить и бегать, а впоследствии стал даже отличным спортсменом.

Миша хотел еще детей, двоих, троих, но, рассуждал он, ему даже на двоих как надо не заработать. Они жили в тот хаотический переходной период после бескровной советской революции, когда людям без особой предприимчивости и без цепких партийных или криминальных связей с трудом удавалось держаться на плаву. Семья, конечно, отнюдь не голодала, зубы у людей портились по-прежнему и даже быстрее, но денег на оплату тонкой фарфоровой работы у них не было, да и оборудование было устарелое, и Миша перебивался стряпанием простых, грубых и дешевых протезов. А детей, говорил он, надо растить в хороших условиях и заранее позаботиться об их образовании.

В один прекрасный день он сказал Поле:

— Мы уезжаем.

— Да? — сказала Поля. — А куда?

— Туда, где много детей — это не проклятие, а всеобщая радость, благословение Божие. Туда, где им обеспечено пристойное будущее. В Израиль.

Даже если бы Поля была против, это ничего бы не изменило. Она часто была против того, что хотел делать Миша, но ее попытки возражать ему никогда не приводили к добру и не достигали цели. И она давно уже перестала возражать. Но на этот раз она была не только не против, а, наоборот, обрадовалась. Она и сама не раз думала о переезде, только боялась разозлить Мишу.

Израиль представлялся ей вторым лучшим местом на земле после ее острова. И даже во многом походил на него. Теплое море, мечтала она, субтропический климат, пальмы и апельсины. И люди, смуглые от южного солнца, трудяги кибуцники, герои-солдаты, простецкий первый их вождь Бен Гурион с седыми вихрами, в белой рубашке с короткими рукавами и отложным воротничком. Все бесхитростные, добродушные и приветливые. Евреи ведь добродушный, приветливый народ? Кроме своих родных, Поля евреев знала мало, а по родным, понятное дело, судить никак нельзя.

Мама сказала, вы делаете большую глупость. Я понимаю еще, в Америку или на худой конец в Германию, но на Ближний Восток, к арабам! Чего вы там не видали, терактов? Этого и у нас хватает. И вообще, жизнь постепенно улучшается, самое худшее позади, и скоро будет совсем сносно.

Но Миша никого не слушал, он был самостоятельный мужчина. Толику шел пятнадцатый год, впереди ему грозила армия, в Америку или в Германию уехать было долго и хлопотно, а в Израиль легко и быстро. Кроме того, Миша уже носил маленькую еврейскую шапочку на макушке, что означало, что он поверил в Бога. Какая связь между этой шапочкой и Богом, Поля не знала, но спросить не решалась, Миша был все это время озабочен и раздражен, разговаривал с ней еще суше, чем обычно, и не раз напоминал ей, что еврейская женщина должна знать свое место.

Поля знала, где ее место. Оно всегда было на острове, а теперь будет в Израиле. И может быть, с островом придется распрощаться? Не навсегда, конечно, она сможет там бывать, когда захочет, но постоянно жить уже не будет. У нее будет теперь свое постоянное место жительства — так ведь и в документах было написано: «На постоянное место жительства», — свое место, не хуже острова, ну разве что чуть-чуть.

Перед отъездом Поля решила попрощаться с дорогими своими туземцами, начиналась новая жизнь, много хлопот, и она не знала, когда у нее будет время снова с ними повидаться.

Теперь, перед расставанием надолго, можно было поговорить и с Тонто, теперь это было неопасно. Он был все такой же стройный и мускулистый, с гладкой темной кожей и ласковыми глазами, а Поля сильно постарела и подурнела, но на острове к ней всегда возвращалась молодость.

— Почему ты все последние годы не приводила с собой сына? — Тонто хорошо и чисто говорил по-русски, хотя его лично она никогда не обучала.

На острове не принято было пользоваться увертками и отговорками, а тем более лгать. Если человек не хотел отвечать на вопрос правду, он так и говорил — не хочу, или не могу, тебе ответить. И Поля уже хотела так сказать, разговор о сыне не радовал ее, но она помнила, как Тонто возился с маленьким Толиком, и решила, что он заслуживает ответа.

— Он вырос не такой… Он не подходит для нашего острова… Да и не захотел бы… Он вырос похожий на отца…

— И тебе это не нравится? Ты не любишь его отца?

К этому вопросу Поля не была готова. Она отвернулась от Тонто и собралась сказать положенное «не могу ответить», но к горлу подступил комок, и она пискнула что-то невразумительное.

Тонто взял ее за плечи и повернул к себе:

— И ты хочешь ехать с ним на новое место? Ты веришь, что тебе там будет хорошо?

— Я надеюсь, — ответила Поля, опустив голову. — Это хорошее место… чудесное…

— Такое же хорошее, как наш остров?

— Похожее…

— Что ж, поезжай. Но помни, что всегда можешь вернуться к нам. Ко мне.

В Израиле Миша довольно скоро оставил Полю. Поначалу он требовал, чтобы она носила длинные платья и юбки, блузки с закрытой шеей и руками даже в самую жару, чулки на ногах, а на голове вязаную сетку, похожую на авоську. Поля слушала молча, даже не спрашивала зачем. Но не надевала всего этого. Наоборот, купила себе легкие широкие брюки и тесную маечку с голыми плечами и большим вырезом. Фигура у нее до сих пор была неплохая, и она получала удовольствие от своего нового наряда, от взглядов мужчин, от прикосновения горячего воздуха к обнаженной коже. И она сделала себе модную стрижку с длинными неровными прядями. Миша ругался, один раз даже замахнулся на ее.

— Ты еврейка или кто? Или ты шикса патлатая, гойская поблядушка?! — кричал он. — Сорок лет скоро, вся грудь наружу! Не слышала такого слова «цниют»? Скромность?

Поля молчала и делала по-своему. Развода она не просила, ждала, чтобы это сделал Миша, — она догадывалась, что у него это получится быстрее и легче, чем у нее. Он и сделал. Раввины пытались примирить их, Поля и здесь не возражала, но знала, что примирения быть не может, и только удивлялась, почему все это не произошло раньше, еще там, а здесь пошло так быстро.

Не миновало и полугода, как Миша женился на вдове, которая одевалась точно так, как ему хотелось, и пищу тоже готовила как надо, по правилам, которые для Поли были непостижимы. У вдовы было двое детей, а через год у них появился третий. И дальше ежегодно рождался еще один, Поля уже не знала, сколько их всего.

Развод вызвал у нее смешанные чувства. Ей было жаль прожитых вместе лет, жаль было считать их потерянными. И конечно, жаль было Толика, который сразу ушел жить в семью отца. Он тоже носил уже на бритой голове с завитыми прядками вдоль ушей маленькую тюбетеечку под названием кипа, а сверху большую черную шляпу и прошел болезненную хирургическую операцию, которая, как считалось, сделала из него настоящего еврея, вступившего в союз с Богом. Звали его теперь не Анатолий, а Амнон, но это ничего, говорила себе Поля, тоже красивое имя. И ее утешало сознание, что его место именно там, что ему там хорошо, лучше, чем с ней. А вновь обретенная свобода принесла такое облегчение и упрощение жизни, что она была почти счастлива.