По следу Черта - Данил Корецкий

— Закрой свой петушиный клюв! — зло прошипел Черт. — Это барыга, крыса, которая общак грызет! Я этой мрази предъяву сделаю. А вы держите его «шестерню», если что — гасите всех!

Посетителей в шашлычной с утра всегда мало. В углу четверо бедно одетых селян ели разогретый вчерашний шашлык. Князь развалился за своим столом и, ковыряя в зубах, громко разговаривал по телефону. От толчка ногой дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, так что посыпалась штукатурка. Первым в небольшой зал быстро вошел Черт, за ним Прыщ и четверо угрюмых парней, у одного из которых было перевязано лицо.

Князь все понял, побледнел и уронил телефон. Селяне испуганно вскочили. Прыщ пинками вытолкал их на улицу. Из кухни выскочил Батон с двумя «шестерками», но Носач с хрустом сломал Батону нос, а «шестерки», оценив ситуацию, мгновенно скрылись через черный ход. Шарик с обрезом блокировал кухню, Хрипатый с потертым «ТТ» стал у заднего выхода, остальные окружили парализованного ужасом Князя.

— Ч-ч-то сл-л-лучилось, Ч-ч-ч-чертушка? — запинаясь, еле выговорил он. Красное лицо покрылось крупными каплями пота.

— Халява кончилась, барыга позорный, пора ответ держать! — угрожающе проговорил Черт, нависая над толстым грузином. — Воровать перестал, в торгаша превратился, а за «крышу» не платишь?! Бабло немереное от рынка, автосервиса, заправки — в карман кладешь, а должен в общак загонять, на благо воровское!

— П-под-дожди, с-сейчас в-время д-другое, — выпучив глаза, пытался оправдаться Князь. — С-с-сейчас в-все т-так ж-живут…

— Какое время?! — голос Черта гремел праведным гневом. — «Закон» никто не отменял! Я тебе по «закону» предъяву делаю. Чем можешь ответить?

Достав скомканный платок, хозяин рынка принялся вытирать лоснящееся лицо. Платок мгновенно стал мокрым.

— Я… Я б-буду п-платить д-долю… Х-х-хочешь, т-тебе с-с-т-тану отстегивать… Т-ты в-вор ав-вторитет-тный…

— Нечем ему ответить! — Черт повернулся к Прыщу и обвел рукой остальных, будто призывая всех в свидетели. При этом финка вылезла из рукава, и, заканчивая свой жест, он всадил длинный клинок Князю в горло. Брызнула струя крови, запачкавшая и самого Черта, и тех, кто стоял рядом с ним. Прыщ и Носач, чертыхаясь, шарахнулись в стороны. А Черт принялся колбасить Князя куда придется: в шею, горло, живот… Стул опрокинулся, тяжелая туша грохнулась на грязный дощатый пол. Но Черт не оставил своего занятия: согнувшись, он продолжал работать клинком — будто гвозди забивал.

— Хр-р-р… Хр-р-р-р…

Утробные звуки и бульканье вырывались наружу вместе с воздухом из легких и струями крови, на которую Черт обращал столько же внимания, сколько пьяная красавица на струи обливающего ее шампанского.

Наконец, он распрямился и сделал шаг назад.

— Все! Власть переменилась! — тяжело дыша, сказал он, вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Уберите эту свинью и закопайте. Принесите чистую одежду! Да пусть пожрать дадут!

Черт плюхнулся на место, которое только что занимал Князь, окровавленной рукой схватил с его тарелки надкусанный кусок мяса, отправил в рот и стал жадно жевать. Окружающая обстановка его совершенно не смущала, хотя Прыщ был близок к обмороку, и даже видавшие виды налетчики заметно побледнели.

— Прыщ больше не Прыщ! — вдруг объявил Черт. — Это правильный пацан, пусть живет под своим прежним погонялом — Чикет! Да, и еще — обойдите всех, спросите: никто не против, что рынок теперь мой?

Возражающих не нашлось — ни на рынке, ни за его пределами. Уже к вечеру весь криминальный мир знал, что с Князя спросили, как с гада, за нарушение «закона», а его место занял достойный «бродяга», который имеет большой авторитет во всех зонах России. Только называли этого «бродягу» по-разному: кто Чертом, кто Черным, кто Червленым, кто Червнем, кто Червовым, а кто и вовсе Жилой… Но каждый клялся, что хорошо знает его именно под этим прозвищем, так как немало дней провел с ним рядом на нарах, в карцерах, штрафных изоляторах и пересылках — на юге, на Дальнем Востоке, на Крайнем Севере… Кое-кто говорил, что Черт-Черный-Червень-Червовый-Жила уже давно расстрелян, попал под поезд или умер в дальней северной колонии. Это было странным — человек, кто бы он ни был, не может иметь столько кликух, не может находиться одновременно в разных уголках тюремной России, а тем более — на том и на этом свете…

Но как бы то ни было, следующим утром новый хозяин рынка в сопровождении свиты обошел торговые ряды, а с обеда уже сидел в офисе и принимал посетителей, несущих щедрую дань.

Вечером в той самой бильярдной собралась авторитетная братва, и Гвоздь задумчиво произнес:

— Князь сам нарвался: влез в свою торговлю, как муха в паутину… Да и авторитет давно потерял… А Червень пацан серьезный, вся тюрьма за ним стоит… Пусть делает как хочет, нам война не нужна!

И все с ним согласились. Но ни одна отсрочка не помогает избежать войны.

— Гля, красиво! — заулыбался Чикет, выходя на веранду и рассматривая с шестого этажа кишащий людьми Арбат.

— Закрой дверь, холодно! — приказал Черт.

Тот послушно вернулся в комнату.

— Если бомбу кинуть — вот забегают! Кайфово придумал, босс?

— Завязывай пастью пердеть! — недовольно сказал Черт. Он сидел в гостиной, развалившись в глубоком кожаном кресле, и пил крутейший грузинский коньяк из коллекции Князя. — Ты на вечер все подготовил?

Чикет вставил ноготь большого пальца между передними зубами, дернул палец в сторону, ноготь щелкнул.

— Бля буду, босс, я же отвечаю!

Черт промолчал. Уже три недели он жил в пятикомнатной квартире Князя. За это время обзавелся «чистыми» документами, избавился от «паленой» тачки и купил в салоне новенький «X-шестой», накупил дорогой одежды, стал достраивать огромный дом Князя в ближнем Подмосковье… Часть доходов от рынка и другого бизнеса пошла в общак, Лешке Шлеп-Ноге и Худому спецом дал деньги на операцию, братва его уважает больше, чем Гвоздя, словом, жизнь наладилась.

И вдруг объявилась родня Князя, стала качать права, предъявлять претензии… Это бы беда небольшая, но они привезли пикового «законника»[21] Шалву Менешешвили, известного под погонялом Младший, а тот потребовал разбора. Это было уже серьезно, отмахнуться от такого требования невозможно, и сегодня в семь вечера такой разбор должен был состояться. И Черта это заботило.

— Сколько пацанов взял? — наконец, спросил он.

— Четверых. И трое в запасе, — быстро сообщил Чикет.

Он уже давно понял, что уважает своего пахана. Боится, конечно, до колик в животе, но уважает. Как ловко Черт его самого пристегнул, как на эту гопную бригаду вожжи надел, как Кабана и Князя в открытую зарезал! Красавец! Ведь никого не боится, на всех с большой колокольни плюет! А Чикета не обижает: бабла подкидывает достойно, шофером и телохранителем сделал, важные дела поручает, вроде адъютанта, короче…

И сам Червленый большими делами крутит: постоянно носится по Москве на своей шикарной «бэхе», гаишников презирает, на знаки не смотрит, как надо ему — так и едет, где нужно — там и останавливается! Все время в центровых кабаках с авторитетными людьми сидит, «перетирает»[22] что-то, пьет много, но пьяным не бывает…

Чикет всегда с завистью смотрит на пахана: на его дорогую машину, на клевый прикид, уверенную походку, наглые манеры… Правда, и странностей у того много: финка всегда при нем, в рукаве, иногда приходит ночью, а костюм порван в клочья, да еще в каких-то пятнах, ох, нехороших пятнах… Приказывает упаковать в плотную бумагу да вывезти на мусорку куда подальше… Чикет не мог понять — что это значит? В драки он встряет, что ли? Или врагов валит? Но такие дела авторитеты своими руками не делают…

Однажды, правда, Чикет эту загадку разгадал, да зря: до сих пор как вспомнит — к горлу рвота подступает. А было так: вечером вез босса домой, вдоль парка, и вдруг тот: «Стой!» А сам на бабу молодую уставился. Та идет быстро вдоль деревьев, жопой крутит, фигурка такая ладная, каблучки стучат — цок-цок-цок… Страшновато, видно ей, дергается, как на пружинках, оглядывается, спешит… Лицо у Черта и так страшное, а тут и вовсе зверским сделалось, выскользнул он ужом из машины, растворился в темноте — не рассмотришь, и бесшумно за ней!

Интересно Чикету стало, чем она пахана заинтересовала? Черт никогда с бабами не валандался, телок не «клеил», к себе никого не водил, в этом была еще одна странность: все думали, что он на крайнем севере яйца себе отморозил… Вышел он тоже в сумерки, двинулся осторожно следом, а тут крик — короткий такой, придушенный: это Черт ее за горло схватил и поволок под деревья, подальше от фонарей. Но недалеко затащил — метра на четыре, может, на пять… Потом навалился, зарычал, как волк, стал рвать одежду, драть тело ногтями, кусать… Жертва почти не сопротивлялась, только стонала, упиралась ногами и пыталась выползти из-под нападающего. Тут Черт и вытащил свою финку…