Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя - Эндрю Соркин

Сомневаясь, что правило повышения цены составляло серьезную проблему для Lehman, Донини от имени Фулда спросил: «Чего вы пытаетесь добиться, Джим?»

– Продажи вкороткую уничтожают великие компании, – ответил Крамер. – Они уничтожили Bear Stearns и пытаются разрушить Lehman. – И добавил, возможно, подыгрывая эго Фулда: – Я хочу это остановить.

– Если вы пытаетесь добиться этого, – ответил Донини, – и считаете, что шорты провоцируют проблемы, то я не верю, что правило повышения цены – правильный выход. – Донини объяснил Крамеру, что, по его мнению, реальная проблема на рынке была в необеспеченных продажах. Обычно, когда инвесторы продают акции вкороткую, они сначала занимают их у брокера, продают, а затем надеются, что те упадут в цене и инвестор сможет выкупить их дешевле, вернуть заимствованные акции и положить в карман разницу. Но при необеспеченной, запрещенной законом продаже вкороткую инвестор никогда не заимствует базового актива, что потенциально позволяет ему манипулировать рынком.

Крамер был заинтригован, но и озадачен ответом Донини. Он был приглашен на совещание, предложил помощь, а теперь его предложение было отклонено. Он попытался вернуть разговор к неприятностям Lehman. «Почему бы вам не дать мне ресурсы, чтобы я мог нарисовать положительную картину?» – спросил он.

Чувствуя, как нарастает напряжение, взяла слово Каллан. «Мы только что купили этот невероятный портфель у Peloton[212], и он сразу вырос», – сказала она, радостно транслируя то, что считала хорошей новостью.

Но Крамеру едва удалось скрыть неодобрение, потому что он слишком много знал о Peloton. Хедж-фонд был основан в Лондоне бывшим руководителем Goldman Роном Беллером, чья жена работала политическим советником премьера Гордона Брауна. Когда-то он был среди самых эффективных хедж-фондов в мире, но развалился, почти в панике распродав активы. «Боже, – ответил Крамер насколько тактично, насколько мог. – Я удивлен, что они хоть на что-то годятся, учитывая тот факт, что у них, насколько я знаю, был левередж тридцать к одному под плохие активы».

– Нет, – с энтузиазмом вступил в разговор Фулд, – мы получили их за бесценок.

– Вот что я не понимаю до конца, – ответил Крамер, которого не убедили слова Фулда. – Если вы поговорите с Goldman, компания всеми силами попытается уменьшить долю заемного капитала. Однако вы, говоря

«я сокращаю долю заемного капитала», на самом деле увеличиваете свой левередж.

– Мы покупаем действительно важные портфели, которые, по нашему мнению, стоят гораздо больше, и продаем те, которые стоят меньше, – недовольно заметил Фулд.

Каллан сказала, что Lehman быстро снижает долю заемных средств на своем балансе. И добавила: «На балансе есть активы, которые мы считаем сильно недооцененными». Следующие десять минут она рассказывала Крамеру об активах, обеспеченных жилой недвижимостью в Калифорнии и Флориде, наиболее пострадавших рынках и о том, что ожидается их восстановление в ближайшее время.

Придя к выводу, что любой союз с Крамером принесет только проблемы, Фулд быстро сменил тему и попробовал у него получить информацию: «Итак, что же вы узнали? Кто будет следующим?»

Фулд сказал, что убедился: два самых влиятельных финансиста страны, Стивен А. Коэн из SAC Capital Advisors в Гринвиче, штат Коннектикут, и Кеннет С. Гриффин из Citadel Investment Group в Чикаго, были в значительной степени ответственны как за атаку «медведей», так и за распространение слухов, правда, вслух имена не прозвучали.

– Они лжецы! – заявил про продавцов Фулд. – Думаю, что вы ничем не рискнете, если скажете, что они лжецы.

И пусть Крамеру многое нравилось, он дал понять, что не готов ставить себя под удар и поддержать акции Lehman, если только у него не будет больше информации. «Я могу сказать, что люди должны скептически относиться к слухам, – предложил он и добавил: – Почему бы вам не обратиться в правительство? Если вы думаете, что все так плохо, и считаете, что „медвежья“ атака реально существует, а люди об этом лгут, почему бы вам не донести это до Комиссии по ценным бумагам и биржам?»

– Почему бы вам просто не открыть мне имена людей, которые рассказывают вам о нас негатив? – распаляясь, стоял на своем Фулд.

– Слушайте, никто ничего мне не рассказывает, – покраснел Крамер. – Я сам делаю свою работу, и эта работа заставляет меня подозревать, что вы скупили много дерьма, но вы не продаете достаточно дерьма, так что вам действительно нужны деньги.

– Я могу только категорически это отрицать, – ответил Фулд, который не любил, когда с ним спорили. – Мы были полностью прозрачны. Нам не нужны наличные, у нас куча денег. Наш баланс никогда не был так хорош.

– Если это так, почему бы вам не найти способ перевести денежные средства в рост цены акций – например, выкупив некоторые из ваших облигаций? – по-прежнему скептично переспросил Крамер.

– Я член совета директоров Федерального резервного банка Нью-Йорка, – попытался отшутиться Фулд. – Зачем мне вам врать? Они все видят.

* * *

Была середина мая, и Дэвиду Эйнхорну пора было писать речь.

Эйнхорн, менеджер хедж-фонда, управляющего активами на шесть с лишним миллиардов долларов, готовился выступить на инвестиционной научно-практической конференции Айры У. Сона, где каждый год около тысячи человек платят по 3250 долларов[213], чтобы услышать, как видные инвесторы рекламируют акции или выкидывают их в карзину Слушатели получают несколько хорошо продуманных инвестиционных идей, зная, что плата за вход идет на благое дело – в Детский фонд будущего[214], благотворительный фонд для больных раком детей.

Эйнхорн, который в тридцать девять выглядел как минимум на десять лет моложе, сидел в своем офисе в квартале от Grand Central Terminal, размышляя над выступлением. У него в штате было всего семь аналитиков и несколько человек вспомогательного персонала, и в его фирме Greenlight Capital царила атмосфера как в спа-салоне. Никто не кричал в телефонную трубку, никто громко не приветствовал коллег.

Greenlight был известен своим вдумчивым подходом к инвестированию. «Мы начинаем с того, что задаемся вопросом, почему бумага, скорее всего, будет неправильно оценена рынком,[215] – однажды сказал Эйнхорн. – Как только у нас появляется теория, мы анализируем бумагу, чтобы определить, недооценена она или переоценена. Для того чтобы инвестировать, мы должны понять, почему возникла такая возможность, и убедиться, что у нас есть значительное аналитическое преимущество перед человеком с другого конца сделки». В отличие от большинства фондов Greenlight не использовал леверидж или заемные средства, чтобы повысить собственные ставки.

Аналитики Эйнхорна проводили дни, изучая отчетность в конференц-залах со странными названиями вроде «зал единовременных статей» – здесь, вероятно, содержался намек на бухгалтерский термин для любого дохода или убытка, который вряд ли повторится снова, компании иногда используют этот термин для приукрашивания отчетов. Для Эйнхорна это был флажок, используемый для выявления бизнеса, который он мог продать вкороткую. Среди компаний, выделенных им в последних исследованиях, присутствовал Lehman Brothers, который, по его мнению, был способен стать лучшей темой выступления. Хотя подвергать сомнению устойчивость Lehman, возможно, стало на Уолл-стрит модно, про себя Эйнхорн беспокоился о будущем фирмы еще с прошлого лета.

В четверг, 9 августа 2007 года, за семь месяцев до краха Bear, Эйнхорн проснулся за несколько часов до рассвета в Рай, Нью-Йорк, чтобы изучить отчеты и написать несколько писем. Последние новости показались ему странным. Все лето схлопывание рынка низкокачественных ипотечных кредитов отзывалось эхом на кредитных рынках, и два хедж-фонда Bear Stearns, у которых были уверенные позиции в ипотечных ценных бумагах, уже канули в небытие.

Теперь BNP Paribas, крупный французский банк, объявил, что остановил выплаты инвесторам[216] из трех фондов денежного рынка.

Как и Бернанке, Эйнхорн изменил планы на выходные, чтобы попытаться лучше понять, что же происходит на самом деле. «Эти люди – французские рабочие, у них есть счета на рынке краткосрочного капитала, но они не приносят денег. Их единственная цель – в нужный момент иметь под рукой наличность, для этого и существуют счета. Нельзя заморозить денежный рынок», – заявил он своей команде.

Эйнхорн позвонил семерым своим аналитикам, чтобы объявить о начале специального проекта. «Мы собираемся сделать то, чего обычно не делаем в своих исследованиях», – сказал он. Вместо традиционного кропотливого расследования деятельности какой-то компании они собирались в субботу или воскресенье проводить быстрые исследования финансовых компаний на предмет их позиции в субстандартных кредитах. Эйнхорн знал, что проб лемы начались именно там, но сейчас он пытался понять, чем это может кончиться. Любой банк с инвестициями, стоимость которых была связана с падающими ценами на недвижимость – а такие инвестиции, вероятно, аккуратно упаковывались как часть секьюритизированных продуктов, о существовании которых, как подозревал Эйнхорн, некоторые фирмы даже не догадываются, – может быть в опасности. Проект получил кодовое название «Кредитная корзина».[217]