Путешествие Черного Жака - Андрей Егоров

Впоследствии, продолжив путешествие вместе, мы крепко подружились. Я назвал птицу Кеш. Очень скоро он выучился говорить: «Кеш — хорошая, умненькая птичка!» и звучно выкрикивать: «Жак — дурак!» Этому я его не учил. Слово «дурак» он узнал где-то прежде и срифмовал мое замечательное имя с этим постыдным прозвищем. Некоторое время я пытался заставить его замолчать, но никакие увещевания и наказания не помогали, тем более что довольно сложно наказывать птицу, которая выше тебя ростом. Кеш выкрикивал и другие слова. Как на знакомом мне языке, так и на странном северном диалекте.

Хорошо, что ведьмы заставляли меня внимательно штудировать лингвистическую учебную литературу: я без труда понимал речь почти всех мест, где оказывался, и мог легко объясниться. Исключение составлял разве что край Гейрог, где мне суждено было участвовать в военной кампании… Но и там из обрывков слов мне удавалось извлечь смысл сказанного.

По большей части я перемещался теперь верхом. Поначалу Кеш воспринял мою попытку на него взобраться как посягательство на личную свободу. Он даже попытался ущипнуть меня клювом — я едва успел увернуться, — но очень скоро он привык к всаднику, и хорошо ходил под седлом. Он вообще обучался всему с немыслимой скоростью. Никогда не думал, что птица может быть такой умной.

Были, конечно, и некоторые проблемы с его использованием в качестве скакового животного. Пробираясь через лес, Кеш забирался на дерево, цепляясь за ствол могучими лапами и клювом, а потом, разбросав крылья, спархивал на землю или на следующую ветку. Подобный способ передвижения через короткое время сильно утомил меня. Вцепившись в перья гигантской птицы, я в ужасе заваливался назад, пока он карабкался вверх, а потом стремительно летел в пропасть. Через некоторое время я почувствовал в себе присутствие разгневанного желудка, который настаивал на том, чтобы опорожниться.

Несколько дней ушло у меня на то, чтобы заставить птицу идти по земле. Наше путешествие несколько замедлилось, но зато мои внутренние органы теперь были в порядке, я мог удержать внутри себя ту скудную пищу, что удавалось добыть в дороге. Несколько раз я обнаруживал гнезда мелких птиц и разорял их — питательный желток поддерживал во мне силы. Кеш с завидной ловкостью отыскивал большие и вкусные семена и ягоды, несколько раз предлагал мне полакомиться древесиной, но я неизменно отказывался.

Путь наш был омрачен проливными дождями, которые, начавшись, уже больше не прекращались. Вода лилась с неба нескончаемыми потоками. Моя монашеская одежда превратилась в мокрые тряпки, облепившие тело. Кеш отряхивался время от времени, и тогда я едва не слетал с его сильного загривка, а брызги от пахнувших птицей перьев летели мне прямо в лицо. Во время одного из таких встряхиваний я выронил карту брата Жарреро. Мне пришлось заставить Кеша вернуться. Полдня я прочесывал местность и наконец нашел пергамент с нанесенными на него ориентирами… За то время, что я искал ее, карта сильно отсырела, некоторые названия расплылись, но в целом чернила оказались очень стойкими, так что она могла бы послужить мне. Но, к сожалению, карта теперь представляла для меня куда меньшую ценность, потому что, сбившись с пути, я забрел за пределы тех мест, которые были изображены на ней…

Родственников Кеша мы не встретили. Другие птицы в лесу были совсем небольшого размера: самая крупная — с ладонь.

Мне представилось, что мой спутник — странный каприз природы. Впоследствии мне суждено было убедиться, что это не так.

Первыми, кто заметил меня и Кеша, были несколько мальчишек, болтавшихся на лианах у самой опушки леса. Увидев нас, они здорово струхнули. Всадник, заросший темной спутанной бородой, с гривой почти черных волос, рассыпавшихся по плечам, и диковинная птица яркой расцветки, чей клюв угрожающе пощелкивал, заставили их сорваться с места и броситься прочь с криками ужаса. Этим они здорово меня позабавили. Я дал Кешу указание прибавить ходу, и очень скоро моему взору предстала уютная маленькая деревушка. Одноэтажные мазанки с соломенными крышами и деревянными крылечками стояли вразнобой. Между ним пролегала хорошо утоптанная дорога.

Проехав по ней недалеко вперед, покачиваясь на спине гигантской птицы, я вдруг услышал настойчивые удары колокола и невольно обернулся. На небольшой часовенке женщина в темных одеждах била в набат, с силой дергая длинный темный язык колокола. Похожее, она возвещала о моем прибытии. Это насторожило меня.

Люди встретили мое появление как-то странно. Они выходили навстречу, прижимали ладони к груди, начинали кланяться, старались заглянуть в мою немытую и заросшую физиономию.

Я дернул за оперение шеи, и птица остановилась. Ловко спрыгнув на землю, я поправил капюшон монашеской рясы. Он соскользнул мне на голову и несколько испортил эффектное приземление.

— Привет вам! — выкрикнул я. — Жак — мое имя!

Но местные жители и не думали представляться. Они продолжали кланяться и держались от меня на почтительном расстоянии. Люди выходили из домов медленно и, как мне показалось, с некоторым опасением. В толпе, которая все прибывала, я заприметил парочку весьма симпатичных селянок. Их поклоны, адресованные мне, внушали некоторые надежды на приятное времяпровождение. Выделялся своей мощной фигурой также деревенский староста, бормотавший приветствия.

Женщина, бившая в колокол, наконец спустилась. Расталкивая людей, она пробиралась ко мне. Вблизи на ее лице я рассмотрел разноцветные татуировки: узор из магических символов — следы причудливых древних верований.

Она упала на колени. Приятно, конечно, но даже мне показалось, что это уж чересчур.

— О посланник богов! — выкрикнула татуированная на смутно знакомом наречии, глядя на меня совершенно безумными глазами. — Как давно мы ждем тебя… и вот ты наконец среди нас…

— Хм, — смутился я, — давно ждете? Действительно, и вот я среди вас…

Следом за странной татуированной женщиной прочие мужчины и женщины тоже стали преклонять колени. Они протягивали ко мне руки и что-то гортанно выкрикивали. Должно быть, это были обращения к посланцу богов.

— Ладно, ладно, будет вам, — с приятным чувством в сердце принялся я поднимать их на ноги, — я тоже очень рад, но не до такой же степени…

— Священная птица, — различил я один из голосов и обернулся к своему пернатому приятелю.

«Ну да, животному посланца богов следовало быть сосудом святости».

Когда приветственная лихорадка потихоньку стала спадать, местные жители занялись более полезными делами. Сначала меня плотно накормили, а потом устроили на ночлег в одном из глиняных домиков. Кешу досталось место в конюшне. Селяне притащили ему бочку грецких орехов, и он принялся с наслаждением их разгрызать, оглушительно щелкая клювом.