Елизавета. В сети интриг - Мария Романова

– Дорогая моя, я не смел и надеяться… Сказать, что я люблю вас – это ничего не сказать. Елизавета, вы – жизнь моя, дыхание мое…

Теплые губы мягко коснулись ее лба, скользнули по щеке вниз. Его поцелуй был нежен и длителен, и Елизавета почти потеряла сознание, растворяясь в его ласках. Она не знала, сколько прошло времени, и, когда он наконец оторвался от нее, почувствовала сожаление.

– Мне будет очень не хватать вас. Возвращайтесь же поскорее.

– Я вернусь через шесть месяцев – это долгий срок, но не бесконечный. Верьте мне, Елизавета, и ждите меня.

– Вы увезете с собой мой портрет?

– Право, я думал оставить его вам на память, но не в силах расстаться с ним.

– Для меня будет большим удовольствием, если вы возьмете его с собой. Надеюсь, глядя на него, вы будете вспоминать меня…

– Милая моя, конечно же, я буду вспоминать вас. Я вынужден уехать и еду только потому, что обстоятельства не допускают другого решения. Но душой я всегда буду с вами и никогда вас не забуду.

– Вы тоже навсегда останетесь в моем сердце, Карл…

Глава 10. Услыши и помилуй…

– Помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей, молим Ти ся, услыши и помилуй… Еще молимся о упокоении души усопшия рабы Божия, Екатерины, и о еже проститися ей всякому прегрешению, вольному же и невольному…

Елизавета стояла рядом с Меншиковым. В черном траурном платье она казалась очень бледной, рыжеватые волосы были уложены в высокую прическу. Сейчас, казалось Александру Данилычу, она очень походила на свою мать, какой она была в молодости, в расцвете своей красоты. Лицо цесаревны хранило выражение скорби, но скорби столь величественной, что всесильный граф изумился. Это уже не была маленькая беззаботная девочка, какой он всегда знал ее, возле него стояла истинная наследница российского престола, холодная, спокойная, гордая даже в своем горе.

Опять, как и после смерти батюшки, подавленная, растерянная, убитая горем Елизавета плакала одна в опочивальне. Как никогда, ощущала она вокруг гнетущую пустоту. Здесь, в России, не было больше ни одного родного человека. Обессилев от слез, она, как ребенок, свернулась калачиком на кровати и затихла. Так она лежала некоторое время, не думая ни о чем и ничего не чувствуя, и незаметно задремала. Сон был неглубок и чуток; она проснулась от какого-то легкого стука за спиной и некоторое время не могла сообразить, почему лежит поверх покрывала одетая и почему так ломит затекшую руку. А вспомнив все, она вдруг тихо, жалобно застонала и сама удивилась, поняв, что это был ее стон – скулящий, как у брошенной несчастной собачонки…

«Милый друг мой, Карл! Не могу передать словами, как я несчастна и как тяжело мне писать это письмо. Больше нет на свете моей любимой матушки, и теперь только ты остался у меня на белом свете, у тебя ищу поддержки и помощи. Больше всего желала бы сейчас тебя увидеть – хоть ненадолго, хоть на одну-единственную минуточку. Но расстояние, разделяющее нас, столь велико, что это невозможно, посему остается только молиться об исполнении моего наизаветнейшего желания. Единственное, что согревает меня сейчас, – память о твоем пребывании здесь и надежда на скорейшую встречу. Всей душой жду того мгновения, когда мы воссоединимся и сможем всегда быть вместе. Чувства мои к тебе вовек неизменны…»

– От всей души разделяю твое горе, дорогая Лизанька. – Глаза Меншикова были участливы и серьезны. – Однако следует подумать о будущем. Нет никаких причин откладывать твой брак с Карлом Августом, и, думаю, даже полезно всемерно его ускорить.

– Вы знаете, что я могу только радоваться этому, Александр Данилыч.

– Дружба с Голштинским герцогством ценна для нас. И твой брак, как и царствование твоего племянника Петра, который, бог даст, в скором времени взойдет на престол, только укрепят эту дружбу.

– Я буду всегда способствовать этому. Главное мое желание сейчас – чтобы милостию Божией процветали и были счастливы и милый моему сердцу Петруша, и дорогой Карл Август.

– Новость о нашей утрате уже достигла Европы.

– Я и сама писала ему о смерти матушки.

– В таком случае, уверен, он очень скоро приедет в Россию.

– Я надеюсь на это. Однако понимаю, что неотложные дела, заботы, его долг правителя будут еще некоторое время удерживать его в Голштинии. Посему постараюсь набраться терпения и ждать его столько, сколько потребуется.

– В горькие минуты особенно важна поддержка и помощь друзей, Лизанька. Ты можешь располагать моим домом как собственным. Ты знаешь, что моя Мари очень любит и тебя, и Петра.

– Благодарю, Александр Данилыч. Я тоже питаю самые добрые чувства к милой Мари. Однако же сейчас мне уютнее всего здесь, в матушкином дворце.

– В любом случае я всегда к вашим услугам, ваше высочество…

Прошло всего несколько дней после похорон Екатерины, но Елизавете казалось, что минул по меньшей мере год. Стояло жаркое лето, сад был полон буйной зелени, ярких красок, на деревьях заливались трелями птицы, а ей вспоминались холод церковных стен и голос диакона, гулко разносящийся под сводами… Контраст был столь ярким, что Елизавета порой сомневалась, вправду ли все это происходило с ней – прощание с матушкой, отпевание в мрачной церкви… Думалось иногда, что она наблюдает со стороны за чьей-то чужой жизнью.

Совсем скоро она покинет Петербург и отправится в Голштинию, навстречу неведомому… Елизавета не страшилась неизвестности: чего бояться, если рядом будет любящий супруг? Новая жизнь, новые впечатления, новые радости… Им будет очень хорошо вдвоем с Карлом. Потом появятся дети… Тут уже бесстрашия у Елизаветы убавлялось – беспокойство рождалось в глубине души, постепенно охватывая ее всю, но почти сразу отпускало – веселая уверенность в том, что все будет хорошо, просто отлично, плохо быть попросту не может, если с ней Карл, придавала бодрости.

«Как-то же женщины справляются с этим! Сколько было нас у матушки с батюшкой… А осталась одна я… Я молода, здорова, мы с Карлом любим друг друга, так отчего же беспокоиться?»

Потом дети подрастут, и можно будет путешествовать с ними вместе по всей Европе! О, она непременно посетит Париж – тот Париж, который когда-то дал ей от ворот поворот. Она будет блистать там – герцогиня Голштинская, и все заносчивые французы, и король в том числе, будут поражены ее красотой и изяществом. Она всем им вскружит голову, но милый Карл не рассердится, он будет только рад ее успеху, ведь он, как всегда, будет уверен в ней, иначе и быть не может, потому что только он один живет в ее сердце и он знает об этом.

Потом они поедут в Италию – обязательно в Италию, говорят, там море синее, как небо, и такое же бескрайнее… А потом нужно посетить Англию: Карл говорил, что эта страна – не что иное как остров!