Сын теней - Джульет Марильер

Командир уже доставал из-за пояса нож. Это был острый нож, предназначенный для убийства.

— Давайте кончать с этим фарсом, — произнес он. — Вам с самого начала не стоило меня останавливать. От этого парня не будет больше проку. Он больше не может приносить пользу, ни здесь, ни где-либо еще. Вы только напрасно продлили его страдания.

Он слегка изменил положение, чтобы раненый не мог больше видеть его руки и покрепче перехватил нож. Остальные стояли вокруг и молчали. Никто не двинулся. Никто не произнес ни слова. Он поднял нож.

— Нет! — Я вытянула руку над тюфяком, закрывая шею раненого. — Вы не можете так поступить. Вы не можете просто… прикончить его, будто кролика, или овцу для жаркого. Он человек! Один из вас!

Командир слегка приподнял одну бровь. Линия его рта не изменилась. Глаза глядели холодно.

— Разве ты не сделала бы того же, если бы речь шла о твоей собаке, или соколе, или лошади, страдающей от неизлечимой раны? Ведь ты не хотела бы без причин длить их страдания?.. Хотя нет, я так полагаю, всегда под рукой оказывался мужчина и делал за тебя эту грязную работу. Что женщина может знать о подобных вещах? Убери руку.

— Не уберу, — ответила я, чувствуя, как во мне закипает гнев. — Ты говоришь, что от этого парня не будет больше проку так, будто он… какое-то орудие, или оружие. Ты говоришь, он не сможет приносить пользу. Для твоих целей — возможно, и так. Но он все еще жив. Он может полюбить женщину и родить ребенка. Он может смеяться, петь и рассказывать сказки. Он может наслаждаться плодами земли и кружкой доброго эля по вечерам. Он может наблюдать, как его сын растет и тоже становится кузнецом. Этот человек может жить. Будущее существует даже после… — я оглядела толпу мрачных мужчин вокруг себя, — даже после этого.

— Откуда ты знаешь о жизни? — без выражения спросил человек-ворон. — Из волшебных сказок? Мы живем по своим законам. У нас нет имен, нет прошлого, нет будущего. У нас есть задачи, мы выполняем их лучше всех. Для этого человека, как и для каждого из нас, вне всего этого жизни нет. И не может быть. Отойди от тюфяка.

Становилось все темнее, и кто-то зажег маленькую лампу. Безумные тени заплясали по изогнутым каменным стенам. Лицо командира таило угрозу столь же реальную, как нож в его руке. Я отчетливо понимала, какой ужас оно могло внушать врагам. В неверном свете свечи он и впрямь казался полувороном, чьи глаза опасно сверкали над завитками и спиралями тонко выполненного узора.

— Отойди, — повторил он.

— Не отойду, — ответила я.

И он поднял левую руку, словно желая ударить меня по лицу. Лишь могучим усилием воли мне удалось не отпрыгнуть. Я смотрела ему прямо в глаза и надеялась, что он не поймет, что внутри я вся дрожу от страха. Он тоже, не мигая, смотрел на меня своими светлыми глазами, а потом медленно опустил руку.

— Командир, — начал Альбатрос, слишком прямой, чтобы молчать.

— Придержи язык! Ты размяк, Альбатрос. Сначала умоляешь о двух днях пощады для парня, у которого явно никакой надежды, и который сам не захотел бы жить, даже если бы смог. Потом приводишь сюда эту сумасшедшую девицу. Где вы ее нашли? Язычок у нее острый, это бесспорно. Может, покончим уже с этим? У нас много работы.

Похоже, он надеялся, что я испугалась и буду молчать.

— У него есть шанс, — произнесла я, радуясь, что он передумал меня бить, поскольку голова у меня уже и так раскалывалась от предыдущего удара. — Небольшой, но вполне реальный. Руку он потеряет, тут я ничего поделать не смогу. Но я попытаюсь спасти его жизнь. Я не верю, что он хочет смерти. Он просил меня ему помочь. Позволь мне хотя бы попытаться.

— Почему?

— А почему нет?

— Потому что… проклятие, женщина, у меня нет ни времени, ни желания спорить с тобой! Я не знаю ни откуда ты пришла, ни куда шла, и мне совершенно не интересно ни то ни другое. Ты только мешаешь и создаешь неудобства. Здесь не место для женщин.

— Поверь мне, я здесь не по своей воле. Но теперь, раз уж твои люди притащили меня сюда, дай мне хотя бы попробовать. Я покажу тебе, на что способна. Семь-восемь дней… достаточно, чтобы как следует заняться этим человеком и дать ему достойный шанс. Вот все о чем я прошу.

Я увидела на лице Альбатроса явное удивление. И правда, теперь я полностью противоречила своим прежним словам. Возможно, я делала глупость. На лице у Пса расцветала надежда, остальные смотрели в стену, на руки, в пол, куда угодно, только не на своего вождя. Кто-то позади меня тоненько присвистнул, будто говоря: "Ну и ну!".

Человек-ворон несколько мгновений стоял неподвижно и, прищурившись, разглядывал, а после убрал нож обратно в ножны.

— Семь дней, — повторил он. — Думаешь, этого достаточно?

Я слышала тяжелое дыхание кузнеца и циничные нотки в тоне вопроса.

— Надо отрезать руку, — сказала я. — Прямо сейчас, сегодня. С этим мне понадобится помощь. Я могу рассказать, как это сделать, но у меня не хватит силы пилить кость.

После этого я им сама займусь. Десять дней, конечно, было бы лучше.

— Шесть дней, — произнес он спокойно. — Через шесть дней нам надо двигаться. Задерживаться мы не можем, нас ждут в другом месте, туда еще надо добраться. Если Эван не сможет к этому времени нас сопровождать, мы оставим его в лесу.

— Ты требуешь невозможного, — прошептала я. — И знаешь это.

— Ты хотела испытания. Вот твое испытание. Теперь, прости великодушно, но нам надо работать. Ты, Альбатрос, и ты, — он кивнул Псу. — Раз уж ваше безумие приволокло ее сюда, можете ей помогать. Достаньте, что она попросит, делайте, что она скажет. А все остальные… — Он обвел глазами мужчин, и они тут же смолкли. — Женщина — неприкосновенна. Думаю, вам не надо об этом напоминать. Кто ее тронет, вряд ли сможет назавтра поднять оружие. Она будет жить здесь, а снаружи постоянно будет стоять часовой. Если замечу хоть тень нарушения, вы об этом жестоко пожалеете.

Глава 7

Я старалась казаться спокойной, но внутри вся закаменела от страха. Я, девушка, мечтавшая тихо жить дома и собирать свои травы… Более всего на свете любившая вечером после ужина рассказывать и слушать истории в кругу семьи… Сейчас стану объяснять безжалостным незнакомцам, как правильно отрезать руку у умирающего и прижечь культю раскаленным железом? Я, дочь хозяев Семиводья, стою одна в логове Крашеного и его банды беспощадных убийц (ясно же, что это как раз те самые бандиты, о которых рассказывал Эамон!) и торгуюсь с мужчиной, который… как там говорили? Выполняет свою работу без гордости и верности? Теперь я была не вполне уверена, что это правильное описание. Мне казалось, что, наоборот, присутствует и то, и другое, правда, возможно, в ключе, непонятном Эамону. Этот человек был, вне всякого сомнения, исключительно неприятен. Но почему он согласился с моим предложением, раз был так уверен, что я заблуждаюсь?