Френдзона: Выход (СИ) - Волкова Дарья

— Как красиво, — Рома завороженно смотрел на накрытый стол.

— Да, мне тоже нравится твоя посуда.

— А я не про посуду.

Выглядело все и в самом деле ярко. Сочный оранжевый тыквенный суп с россыпью семян по поверхности — льна, подсолнечника, кунжута и самой тыквы, куда ж без нее! И второе яркое пятно — красно-бело-зеленое разноцветье салата из руколы, черри и моцареллы.

— Садись. Там еще фриттата в духовке.

— Что в духовке? — Рома послушно сел за стол, не сводя озадаченного взгляда с тарелок.

— Ну это что-то среднее между яичницей и запеканкой, — рассмеялась Марфа. — Быстро и просто. Время позднее, особо не разгуляешься. — Она взяла в руки бутылку вина. — Риоха. Люблю Риоху, а ты?

— И я, — согласился Рома, забирая у нее бутылку.

— За твое кулинарное вдохновение.

— Пусть будет за него. Хотя я бы выпила за балет. Как он там без нас?

— Не знаю, как он без нас, а мы без него — прекрасно.

— Очень вкусно.

— Спасибо.

— Нет, правда, очень вкусно. Безумно вкусно. Я просто от сытной еды окончательно отупел. А мне еще… Тут просто срочный запрос поступил. Ты извинишь меня, если я чуть-чуть поработаю?

— Вообще не вопрос. Тебе сварить кофе?

— Не надо. Просто… Спасибо. И за ужин спасибо.

— Пожалуйста.

В квартире было тихо, только негромко шумела водой посудомоечная машина. Ромка, судя по всему, уединился со своим запросом в кабинете. Может, и Марфе поработать? Она взяла в руки телефон, открыла электронную почту. Вот и то, чем можно заняться — менеджер по закупкам прислал отчет.

Марфа открыла отчет — и через несколько секунд закрыла. Нет. Несмотря на то, что еще сегодня в семь вечера она была готова работать всю ночь — вникать, разбираться, задавать вопросы, вот такое Марфой владело нетерпение от желания как можно скорее все понять и узнать про «госТИНцы» — сейчас мысли ее неуклонно сворачивали в другую сторону.

К Роме.

Домашний ужин его явно изумил. Да, Ромочка, сегодня у нас день удивления. Ты удивляешь меня, я — тебя. Причем ты меня удивляешь уже не в первый раз. А я тебя? Марфа пыталась думать. Но не очень получалось. Она за сегодня и в самом деле устала. И ужин поздний и плотный. Наверное, она могла бы повторить слова Ромы про сытную еду.

Интересно, он закончил работать?

Ромка работу закончил самым радикальным образом. Он уснул. В лучших традициях сегодняшнего дня — уснул не совсем традиционно. Точнее, поза была традиционной — в кровати, на спине. Антураж вот только был необычным. Ворох бумаг на тумбочке, часть из которых упала на пол, раскрытый ноутбук, устроенный прямо на груди спящего человека. Из расслабленных пальцев вот-вот выскользнет авторучка.

Марфа долго и молча смотрела на эту картину. А потом бесшумно прошла по ковру. Подняла и собрала в одну ровную стопку бумаги со страшно официальными синими печатями и гербовыми реквизитами. Аккуратно подняла с мужской груди ноутбук — он у Ромки тонкий и совершенно невесомый, закрыла, отнесла вместе с документами в кабинет. Забрала оттуда чашку с пленкой кофе на дне, отнесла на кухню, по дороге выключив в спальне свет.

После душа Марфа долго стояла в темноте спальни, давая себе привыкнуть к отсутствию освещения. А потом решительно стянула с себя пижаму. К черту завтрашний суд и банк. Всех к черту. Но она сегодня не может лечь с Ромой в постель, как два почти незнакомца, в пижамах и на разных концах кровати. То, что она увидела сегодня в машине, когда Рома спал, положив голову на руль, сработало, словно в паззле элемент-перевертыш, который разом меняет всю картинку. Или словно поменяли направление света — и все стало выглядеть совершенно иначе. Или просто этот свет включили.

Марфа не знала ничего, кроме того, что не обнять Рому она сейчас не может. Ей необходимо. Обнять. Прижаться. Что-то сказать.

Для начала хотя бы просто обнять. Но она отчего-то медлила. Может, она зря сняла пижаму? Господи, какая глупость! Они взрослые люди. Они уже были близки, как мужчина и женщина. У них даже ребенок был, в конце концов. Самое время переживать, что ты голая у него в постели!

Марфа судорожно вздохнула. А потом быстро подвинулась по гладкой сатиновой простыне, прижалась сначала щекой к Роминому плечу, а потом, в отчаянном броске воли — всем телом. Положила ладонь ему на грудь — Рома, в отличие от нее, в футболке и пижамных штанах! — и замерла.

Он вздрогнул. Рука его тут же легла на ее — ту, что прижималась раскрытой ладонью к его груди, сжала.

— Мрысь… — его голос все так же низок спросонья. — Все в порядке? Что случилось?

Марфа не имела ни малейшего представления, что ответить на его вопросы. Прижалась крепче к нему обнаженным телом, коснулась губами мягкой бархатной мочки уха.

— Ромка… сделай мне еще одного ребенка.

День удивления перешел в ночь удивления. Что она сказала?! Зачем?! Но обдумать это Марфа уже не успела, потому что мгновенно оказалась на спине. Рома навис над ней. В полутьме черты его лица казались совершенно незнакомыми, так же, как и низкий хриплый голос.

— Любой ваш каприз, моя госпожа.

Он поцеловал ее. И это все же был ее Ромка. Его губы, его язык, его горячие руки, стиснувшие ее талию.

Все сомнения исчезли. Она все сделала правильно. С ними сейчас все происходит правильно.

Их первый раз… их единственный раз… был бурным. Кажется, скоротечным — но Марфа не помнила отчетливо. Она вообще не помнила никаких деталей — кроме оглушающего наслаждения. И острого стыда — потом.

Сейчас же никакого стыда быть не может. И никто никуда не торопился. Нет, Марфа бы уже как-то форсировала процесс. А вот Рома был явно настроен иначе.

На долгую прелюдию.

Раздеться его Марфа уже практически умоляла — потому что все ее тело горело от его смелых прикосновений. И утолить этот пожар мог только он.

— Ромка, — со всхлипами шептала она, пытаясь стянуть его футболку. — Ромочка, пожалуйста…

Ну наконец-то! Оказывается, она помнила это. Вот это сладостное чувство, когда он, обнаженный, вжимает ее в матрас. Пройтись ладонями по гладкой теплой коже спины. Почувствовать его твердое горячее возбуждение. Марфа заерзала под ним.

— Тише-тише, — Рома лизнул ее в угол рта. — Мы никуда не торопимся.

— Ромка… — беспомощно выдохнула Марфа.

Его рука опустилась и легла на ее бедро.

— Сейчас я буду любить тебя, девочка моя.

Марфа задохнулась этими словами. И потом так и не смогла вспомнить толком, как дышать.

Касания жадных губ — вниз по шее до груди. Теплый упругий язык ласкает соски, гладит самым кончиком. Потом тесный плен рта. Пальцы, их прикосновения сначала нежные, затем сильные, требовательные. Подчиняющие.

И вниз. Бедра разошлись сами собой, позволяя ему все. Все это: горячие поцелуи, бесстыдная и прекрасная ласка языка между ног, снова жадные поцелуи и снова язык — там, Рома точно знает, где и как надо. Чтобы наслаждение сбилось в самом низу живота в горячий пульсирующий клубок, и ему становится так тесно в ее теле, что оно начинает истекать из нее. И лишь в самом конце, мокрая от наслаждения везде, где только можно, включая лицо — Марфа поняла, что плачет. От пережитого только что острого удовольствия. И от того, что внутри тянула и требовала чего-то еще пустота.

Отсутствие его. Такого необходимого.

— Ромка… — Марфа потянула его на себя. — Ромочка, пожалуйста…

Он ни хрена не помнил, как у них все было в первый раз. Ничего не помнил, кроме оглушающего чувства ликования от того, что Марфа теперь его. Что она нуждается в нем. Хочет его.

Теперь все было иначе. Его буквально трясло от желания снова пережить это чувство обладания ею, чувство принадлежности Марфы ему, только ему! И, одновременно с этим, не покидало чувство страха. Спугнуть. Испортить. Сделать больно, в конце концов! Черт его знает, как там у девочек все бывает после всего, что перенесла Марфа. После потери ребенка.