Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов

— А мы пехота. Пластуны по-нашему. Можем и конным, и пешим строем. Но пешим сподручней.

— Так всё же сможешь войско поднять? — не унимался офицер. — Или мне самому?

Атаман почесал свежий чуб. Что-то прикинул. И пошёл поднимать народ. «Готовит какую-то каверзу, — настороженно, но беззлобно подумал капитан. — Ладно, посмотрим».

Примерно через час, но не тот «час», что у хохлов да донцов означает «минуту», а самый натуральный, в шестьдесят минут, войско было выведено. Кого-то расталкивали, кого-то выпинывали. А некоторых, особо «уставших», пришлось вынести и бросить мордой в сугроб. Но всё же, с русско-украинскими матюжкамн и плюхами, народ удалось вывести из тепла на свет божий, где уже начиналась лёгкая метель.

Когда ополченцев удалось построить (строй получился косой и пьяный!), то капитан Еланин стал осматривать вооружение. С холодным оружием проблем не было. Козаки были увешаны дедовскими саблями, кавказскими шашками и кирасирскими палашами. А вот огнестрельное… Несколько человек имело английские ружья. У кого-то были карабины образца 1805 года (списанные из регулярной армии из-за неудобства). Но в основном присутствовало охотничье оружие. Да ещё пара козаков имела фузеи времён Петра Великого, а один сгибался под тяжестью пищали, помнившей ещё Стефана Батория. «М-да, с таким вооружением против регулярных стрелков и десяти минут не выстоим, — грустно подумал офицер. — Но, как говорят в Малороссии, «Шо е, то е!».

— Здравствуйте, казаки, — торжественно обратился капитан к войску. — Понимаю, что сегодня вы ответить не в состоянии. Но впредь хочу от вас слышать в ответ: «Здравия желаем, Ваше благородие»! Понятно моё требование?

— От жены требуй, — послышался из строя нахально-пьяный голос.

Такого спускать нельзя ни трезвому, ни пьяному. Особенно в первую встречу. Если сразу не поставить весь этот сброд на место, то можно проситься в обоз. А лучше — сразу стреляться… Павел Николаевич «выделил» взглядом говоруна — матерого мужичину с красной рожей. Кажется, одного из тех, кто «обрабатывал» Мотрю-«меркитанку». Подошёл к нему и очень ласково заговорил:

— Жены, братец, у меня нет. А требовать как командир я буду с тебя. И не то, что ты у Мотри требуешь, а службу…

Народ весело загоготал, а мужик нахально улыбнулся и приготовился сказать ещё какую-нибудь скабрёзность. Но капитан опередил наглеца:

— А скажи-ка, ко-за-че, — издевательски протянул Еланин, — что ты умеешь делать, кроме как у Мотри требовать? У тебя сабля-то для чего? У баб под подолом щупать?

Ополченцы ржали, как лошади. Рожа у мужика из красной стала багровой — хоть прикуривай! Он уже открыто стал вытаскивать саблю из ножен. Капитан Еланин отступил на шаг и снова заговорил:

— А что, любезный, давай-ка, помаши сабелькой. Покажи, на что способен. Или же, — сделал капитан издевательскую паузу, — сабля у тебя только промеж ног?

Павел рисковал. Конечно, в юнкерском училище фехтование было одним из ведущих предметов. Да и конная джигитовка была поставлена хорошо. Рубить лозу на скаку и принимать на пику кавуны он мог бы хоть сейчас. Но всё же офицеру пехоты саблей в бою пользоваться приходилось редко. Казак между тем полностью вытащил клинок и ринулся в бой. Капитан не спеша обнажил свой и парировал крепкий рубящий удар. Понял, что казака чему-то учили. И учил его кто-то из дiдов, что почитали силу удара выше умения. Примерно так когда-то рубились и викинги, и славяне. «Эх, хорошо, что не стал наряжаться в парадный мундир», — подумал Еланин. Хотя была изначально такая мысль. Но тогда пришлось бы цеплять не саблю, а шпагу. А шпажонка от таких ударов сломалась бы на раз.

Так или примерно так думал Еланин, а рука тем временем работала почти бездумно — отражала удары. Сам он пока не спешил атаковать. Изучал противника. Но всё же если долго махать саблей против такого бугая — рука отвалится. Поэтому, в очередной раз парировав клинок казака, капитан сдвинул свой эфес к чужому. А потом провёл нехитрый приём, коему его учили: «обернул» своим клинком чужое лезвие и выбил оружие. Точнее — не выбил даже, а выдернул, как пробку из «Мадам Клико». Миг — и остриё уже упёрлось в кадык верзиле. Тот, не успевший даже осознать, что остался без оружия, дёрнулся было и… замер с распахнутыми в сторону руками.

— Ну что, братец, — доброжелательно обратился победитель к побеждённому, отведя жало клинка, — теперь понимаешь, что такое настоящий бой? Быть бы тебе без головы… А вообще — молодец. Возьми оружие и встань в строй.

Красномордый уважительно посмотрел на капитана, обалдело потряс башкой и, подобрав саблю, вернулся на своё место. Строй (ну, нечто похожее на строй) замер от удивления. Похоже, этот мужик считался хорошим бойцом. Но тут из второго ряда выскочил совсем молодой парень или, как сказали бы в Малороссии — парубок. И, сбрасывая с себя полушубок, задорно выкрикнул:

— А что, благородие, на кулачках не слабо?

Капитан подошёл к хлопцу. Строго посмотрел ему в глаза и заговорил:

— Командира следует звать «Ваше благородие». Понял? И без его разрешения из строя выходить нельзя. А уж биться на кулачках — и подавно.

А так как сабля ещё оставалась в руках, то Павел просто стукнул выскочку эфесом. Не сильно (в четверть силы) и не в висок, а в лоб. Там кость толстая. Но парень отлетел в сторону и растянулся на снегу. От подобного действия строй заволновался. И тогда капитан, беря инициативу в свои руки (ох, как давно хотелось это сделать!), рявкнул-таки командирским голосом:

— Молчать! Смирно стоять! Мы — отряд регулярной армии, а не бандиты. Раз вы пришли к нам, значит, хотите свободы. А путь к свободе лежит через сражения. Чтобы сражаться и побеждать, нужна железная дисциплина. Вы кичитесь тем, что деды ваши были запорожцами. А разве запорожцы не блюли дисциплину? Но мы — не вольница. Значит, дисциплина будет ещё крепче. Иначе нас разобьют. Я назначен быть вашим командиром. И мне плевать, нравлюсь я вам или нет. Моя задача —