Всяко третье размышленье - Джон Барт

И тут-то он (не будь он Джорджем) получил, как сообразил/понадеялся/пожелал/решил и объявил сначала себе, а затем — за послеполуденной пиццей (пеперони с грибами) в «Боззелли», между двумя семинарами Манди, — своей супруге:

Видение/греза/глюк/все что угодно № 4:

Хмуря лоб, посыпая свою половину пиццы орегано и жгучим перцем, она, спутница его жизни, прочитала распечатанные им полторы страницы, произнесла: «Не-а» — и впилась зубами в первый клинышек лакомого блюда.

— Что значит «не-а»? Этот текст просто-напросто выстрелился нынче утром из моего пера! Я в жизни не испытывал такого облегчения!

— Даже в Канкуне, когда нас обоих прошибла динамитная диарея? Серьезно, Джи: я понимаю, что, махнув рукой на дерьмовое Всяко-Третье, ты мог испытать облегчение высшего порядка — опорожнение, испражнение, все что угодно…

— Ты не могла бы сменить терминологию?

Впрочем, он сразу понял: Манди, как обычно, права.

— Ну прости: омовение души, годится? Но Видение тут ни при чем. Ладно: ты изготовился к бою; сбросил балласт…

— Подтер задницу? Спустил в туалете воду?

— Начал с чистой страницы, милый; заплатит по светам. Теперь осталось пополнить перо чернилами и страницу перевернуть… — Свободной от пиццы левой рукой Манди бросила распечатку текстом вниз на далеко не чистую пластиковую столешницу, выставив напоказ его девственно-белую задницу, простите Дж. за сей образ. — Вдохни поглубже. Выдохни. Расслабься, и, с дозволения Музы, ты получишь не просто еще одну галлюцинацию, но самое что ни на есть вдохновение, которое и родит долгожданный Meisterstück Джорджа Ирвинга Ньюитта: венец его карьеры! Извини, что была так строга, любовь моя. На что ты смотришь?

И вправду, пока он обдумывал ее действительно строгий отзыв, взгляд его не отрывался от Белой Голой… verso[91], сказали бы мы: не такой уж, на самом-то деле, и девственной, указал он теперь Идущей-Как-Всегда-Прямо-К-Цели Манди, но замаранной или как-то иначе по меченной пятнами томатного соуса, которым испачкали стол предыдущие сидельцы их кабинки. Метафора, быть может применимая даже к самому оригинальному и новаторскому автору? И то сказать, удалось ли хоть какому-то барду начать с чистой страницы?

— Мысль, достойная поэтическом воплощения, — радостно согласилась его жена, воздев большой палец свободной от пиццы руки и пристукнув под столом ногу мужа носком туфельки, как делала обычно, если ему удавалось сказать что-то умное. — Вернусь на работу, попробую. А ты посмотри, не удастся ли превратить эту мазню — под чем она разумела, похоже, не перепачканную пиццей verso, но испещренную проклятиями recto[92] его утренних трудов — в новейший шедевр Дж. И. Ньюитта.

А вот это уже смахивает, сообщила Манди, когда они вышли из пиццерии на улицу и холодный северо-западный ветер принудил их поднять воротники, на карикатурную переделку Эзрой Паундом «Sumer is icumen in, / Lhude sing cuccu», Автор Неизвестен. Дж. Ее помнит? «Winter is icumen in, / Lhude sing Goddamm…»[93]

— «Raineth drop and staineth slop, — процитировал Рассказчик, указывая со вздохом и пожатием плеч на замаранный манускрипт. — And how the wind doth ramm! Sing: Goddamm!»[94] Паунд так и пишет — Goddamm вместо Goddamn[95]; попробую-ка и я, когда буду пересматривать написанное сегодня.

Прощаясь у их стоявших бок о бок машин (ее «хонды-сивик», его «тойоты-королла», обе помнили по две Олимпиады) перед тем, как разъехаться в разные стороны: она к «Дому Шекспира», что был когда-то Его домом, он — сделать несколько пустяковых дел перед послеполуденной разминкой в спортзале колледжа, каждый сжимает правую руку в кулак и по-товарищески пристукивает им по кулаку другого (другой): стиль Обамы. А затем:

— Забудь о пересмотрах, — советует Аманда. — Пришла пора предвидений. Бери свой goddamm и двигайся дальше.

Да, наверное. Ладно. Может быть? Там видно будет.

Надвременной постскриптум:

«Последние вещи»

Хм?

Ну хорошо.

21 декабря 2008 года: конец осени и начало зимы в Стратфорде/Бриджтауне. То же самое можно сказать и об умученной напастями глобальной экономике, и о претерпевшем множество изменений опусе, над которым сейчас «работает» Джордж Ирвинг Ньюитт, и о времени жизни, которое еще осталось у него, повинного в появлении этого опуса на свет. В кампусе, в окружающем его старом городе и на окружающих таковой сельских просторах вся столь ярко сверкавшая листва кленов, берез и иных листопадных деревьев давно опала и лишь на дубах уцелело по нескольку цепких дармоедов из тех, что будут изо всех сил держаться за них до самой весны, напоминая (по сообщению Манди) давнюю метафору Роберта Фроста: через силу входящий в гавань потрепанный бурей корабль с изодранными в клочья парусами («Он знал, что где-то в „Стихотворениях Роберта Фроста“ этот образ присутствует, — вспоминает она, видевшая поэта еще в аспирантские годы, когда тот незадолго до смерти посетил ее университет, — но где именно, вспомнить так и не смог»). Собственно говоря, несколько зимних бурь успели уже пронестись от Сиэтла до Новой Англии Фроста, но лишь немногие из них запорхнули к нам, в округ Эйвон, где все те же Никогда-Не-Думай-О-Смерти (или все-таки А-Может-Мы-Уже-Померли?) «уцелевшие» липнут к изможденным голым сучьям, напоминая Рассказчику о нескольких пока что не «сброшенных» листках «Всяка третьего размышленья»: изначально эти слова были названием утраченного романа его утраченного друга, затем начатых Дж., но вскоре брошенных воспоминаний об авторе такового, затем («по Зрелом Размышлении») столь же бесплодных усилий Дж. перевообразить и воссоздать сам этот роман и наконец — воистину наконец, по Перезрелом Размышлении! — э-э… чего? Какого-то собственного Meisterstück’a Рассказчика? Прощального, быть может, но тем не менее полного свежести, оригинальности, вдохновения и энергии творения Престарелого-Однако-Все-Еще-Бодрого Автора Дж. И. Ньюитта? Или же просто последков его хилой попытки рявкнуть последнее «ура»?

Возможный автор этого повторяет: Там видно будет.

В десять оставшихся календарных дней так и продолжающий падать ИДД будет болтаться в близких окрестностях 8К. Многое множество тружеников лишится работы в ходе худшего с детской поры ДжИНа экономического спада, угрожающего — в пору его Второго Детства — стать Великой депрессией II. «Большая Тройка» автопроизводителей США попросит у федерального правительства выдать ей тридцать четыре миллиона долларов, без которых она нипочем не выпутается из беды. Выяснится, что Бернард Мэдофф создал колоссальную финансовую пирамиду, позволившую ему выкачать из своих клиентов-инвесторов примерно половину названной суммы. Сокращение спроса ненадолго снизит в стране цену на рядовой бензин — с октябрьских четырех с хвостиком долларов за галлон до двух без хвостика. А Израиль, доведенный до отчаяния все учащающимися хамасовскими ракетными обстрелами из сектора Газа, предпримет массированную контратаку — танки, бомбежки и тяжелые потери среди гражданского населения.

С Новым годом!

Мы, Тодд/Ньюитты, должным образом приветствуем его — не в полночь последнего дня года, поскольку имеем привычку спать ложиться пораньше, но примерно в десять пятнадцать, распив полбутылки калифорнийского брюта, — подняв тост и за приближающийся финальный сезон, метафорически говоря, жизни Дж., хотя (предположительно) ни в коем разе не финальный календарный сезон таковой, поскольку пребывает он в добром здравии (если не считать все учащающиеся «провалы в памяти») и до Второго Детства ему еще не рукой подать, так же как время солнцеворота, о котором мы тут толкуем, несколько отстоит от вышеподнятого новогоднего тоста. Его мы тоже приветствовали, по обыкновению нашему, двумя бокалами шипучки, выпитыми на закате субботы 21/12: первой половиной бутылки (не совсем еще выдохшейся, как и ее употребители), затем закупоренной и возвращенной в холодильник, где она и простояла до конца декабря. И опять-таки по обыкновению нашему, мы поразмыслили, как то подобает в случаях столь значительных, и пришли к заключению: «Нам повезло» — и то сказать: сидим себе бок о бок на кушетке в нашем съемном жилище (владельцы его пока что не приняли, как сообщили они из южной Флориды, решения о продаже, но определенно склоняются к ней, даром что нынешняя конъюнктура рынка недвижимости выгодна для покупателя гораздо больше, чем для продавца), в одной руке у каждого бокал с шампанским, другая сжимает руку спутника (спутницы) жизни, — мы не только живы и материально благополучны, несмотря на ущерб, нанесенный нам торнадо, но за спиной у каждого чертовски удачная, в конце-то концов, карьера и прекрасная супружеская жизнь.