Лион Измайлов - Лион Измайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы меня, конечно, извините, но я хочу узнать, что такое коррупция. Я ведь в этих ваших эшелонах не шибко разбираюсь.
Сторож поддержал:
— Вот она что такое, эта коррупция, чтобы за нее сажать?
— Ну, коррупция, — сказал Егорыч, — это, понимаешь, взятки. Я дал, ты взял, — сказал он сторожу.
— Чего-то я не помню, чтобы ты мне дал, а я чего взял.
— Значит, у нас с тобой нет коррупции, — сказал Егорыч.
— А наоборот было, — продолжил сторож.
— А вот этого я не помню, — сказал Егорыч.
— Ну, это к примеру, — вступил Будашкин, обращаясь к Насте. — Вот мне, допустим, что-то от тебя нужно. Чего у тебя есть. А у меня нет. Я говорю: дай! А ты говоришь: подпрыгни! Тогда я тебе чего-то даю. Ты берешь. После чего и ты мне уже даешь, поняла?
— Поняла, — сказала Настя, — только все равно я тебе не дам, стар ты для меня.
Все засмеялись.
— Нужна ты мне больно, — сказал Будашкин, — это я тебе объясняю, что такое коррупция. Поняли теперь, мужики?
Мужики почесали головы, а один сказал:
— Вот это то, что ты у Настьки просил, раньше это по-другому называлось.
Все опять засмеялись.
— Ладно зубы скалить, — сказал Егорыч, — коррупция — это взятка. Ты мне, я тебе. Не подмажешь — не поедешь. И вот пришла бумага, чтобы мы боролись с теми должностными лицами, кто эту коррупцию насаждает. Иначе урожая нам не видать, а вам от меня кормов.
— Ну хорошо, — сказал конюх Митрич, — а вот, допустим, прихожу я к Будашкину…
— Только без конкретики, говори — к должностному лицу.
— Ну хорошо, к должностному, неудобно даже эту будку так называть. И говорю: мне бы справку насчет стажу, пенсию оформить. А он говорит: «Ты чего, козел, с пустыми руками пришел?» Я тогда на стол бутылку самогона, шмат сала. Он мне справку выписывает. Это как, значит, коррупция или взятка?
— Это магарыч, — сказал Будашкин.
— А магарыч — это не взятка?
Будашкин почесал в затылке и сказал:
— Магарыч — это магарыч.
— Ладно, — встала самая скандальная в нашей деревне тетя Маруся, — а когда я в прошлом году участок у деревни просила под сено, ты чего мне, гад, сказал?
— Кто гад? — возмутился Егорыч.
— Ну, не гад, а должностное лицо гадское. Что оно мне, граждане, сказало, это должностное рыло? Оно мне сказало: что, с пустыми руками хочешь лучший участок получить? И я тогда этой должностной роже огурцов соленых банку поставила, помидоров маринованных, капусты квашеной и три бутылки самогона. Это коррупция или чего?
Сзади крикнули:
— Это закуска!
Все опять засмеялись.
— Ну хорошо, — сказала продавщица наша Галя. — А когда некоторые должностные лица приходят ко мне в магазин, пьют чего хотят, едят чего хотят, а потом еще говорят: ложись, Галька, жить будем, а иначе житья тебе не будет. Это коррупция или разврат?
— Ну и чего, легла? — спросил кто-то.
— Шиш им!
— Ну, тогда это не коррупция, а разврат, — сказал кто-то.
И опять покатились.
— А когда мент наш по домам в субботу ходит, «наганом» трясет и всех опивает и обирает, это чего? — спросила доярка Настя.
— Чего у тебя обирать-то! — возмутился мент. — В прошлый раз, мужики, щей налила, а стакан пожалела, всего только рюмашку и поставила.
Зал возмущенно загудел. Всем стало противно, все-то менту обычно стакан ставили.
— А мешок картошки с меня содрали, когда машину давали за мебелью съездить, — завопила Дарья Кузьминична, — это чего за коррупция?
— Хочу, между прочим, сказать, — встал Будашкин, — что в даче взятки обычно участвуют два лица. Один — кто берет, второй — кто дает, а сроки получают оба. Какие еще есть предложения по коррупции?
Все затихли, и надолго. И тут на свою шею встал фермер Иващенко:
— А я не боюсь обвинений в коррупции, потому что есть еще вымогательство взятки. И когда вы с меня за самую последнюю землю содрали такие деньги, это уж точно называется коррупцией.
— А свидетели есть? — спросил Егорыч.
— Свидетелей нет, — сказал Будашкин.
— Так и запишем. Все слышали, что фермер Иващенко предлагал должностному лицу взятку?
Конечно, всем были глубоко противны и Будашкин, и Егорыч, но ненависть к свободному фермеру все же перетянула, и все закричали;
— Все!
— А кто видел, что мы эту взятку взяли?
— Никто, — сказал Будашкин. — Вот это и есть коррупция. И с нею мы сейчас будем бороться.
В решении собрания так и написали, что абсолютно согласны с борьбой против коррупции в верхних эшелонах власти и полностью поддерживают в этом и президента, и генерального прокурора, и в качестве почина в этой борьбе просим компетентные органы разобраться с фермером Иващенко, при всех признавшегося в нанесении взятки должностным лицам. А в конце добавили: «Чтобы больше не выпендривался». И все расписались.
На следующий день фермер Иващенко притащил Будашкину и Егорычу огромную бутыль самогона и закуски человек на десять. Сели все вместе, позвали мента, продавщицу и Настьку для красоты да напились так, что разорвали старый протокол собрания и написали новый, в котором клялись в любви как к товарищу Ельцину, так и к генеральному прокурору. Обещали все силы бросить на борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти. Но просили при этом не путать коррупцию в высших эшелонах власти с магарычом в низших. Потому что магарыч — это дело святое, и если его отменить, то жизнь в стране просто остановится!
Красна девица
В некотором царстве, в некотором государстве один мужик полюбил одну красну девицу и сделал ей предложение. Прямо так подошел и сказал:
— Выходи за меня замуж.
А та не будь дурой и говорит:
— А какой ты мне оклад положишь?
Мужик даже обалдел от неожиданности.
— Какой, — говорит. — оклад?
— А такой. Работать я на тебя буду? Значит, клади оклад.
Другой бы, конечно, после этих слов озверел и плюнул, а этот мужик то ли действительно влюбился, то ли просто пришибленный был.
— Хорошо, — говорит, — шестьдесят рублей тебя устроят?
— Нет, — отвечает, — я с высшим образованием.
— А, это другое дело, тогда восемьдесят, — говорит мужик.
— За знание языков накинь десятку.
— Девяносто, и ни копейки боле.
— Нет, замуж не пойду. Ты посуди сам, хозяин. Я тебе и постирай, и по магазинам побегай, и обед свари на кухне в тяжелых условиях. А потом, я ведь тебе еще и петь буду.
— Ах, ты еще и поешь? — удивился мужик.
— А как же, семь лет музыкалки. Десятку накинь.
— Без пения обойдемся.
— Хорошо, а как ты сам петь надумаешь?
— У меня слуха нет.