Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

Конечно, это еще далеко не полярная ночь — но это уже явление, очень ясно указывающее на существование таких ночей, длящихся неделями и месяцами. Человек в Петербурге оказывается в преддверии таких мест — то есть в преддверии мест, где жить человеку не следует.

Где бы ни обитал человек — у него всегда существует представление о местах, где ему следует обитать, и о местах, где жить вовсе не обязательно. Конечно же, представление о таких местах очень зависит от того, в каких именно местах и в каких ландшафтах живет человек.

У каждой культуры есть представление о «правильных» ландшафтах — и всегда эти ландшафты на поверку оказываются попросту «своими» ландшафтами. Лев Гумилев блестяще показал, что культура (Лев Николаевич упорно называл ее «этносом») возникает в совершенно определенных точках географического пространства, на стыке нескольких ландшафтов[57]. Эти ландшафты становятся для культуры «своими».

В сущности, что такое «свой» ландшафт? В первую очередь это ландшафт понятный и знакомый. Обитая в нем десятками поколений, человек представляет, чего он может ожидать, чего надо бояться и на какие приятные стороны обитания в нем можно рассчитывать. В этом ландшафте могут подстерегать опасности, но и сами эти опасности понятны, предсказуемы и потому не особенно страшны.

Уссурийский тигр гораздо слабее бурого медведя. Если эти два страшных хищника нападают один на другого, практически всегда побеждает бурый медведь. Но русские казаки, которые регулярно охотились на медведей, панически бежали от уссурийского тигра. Причина не в том, что этот зверь настолько страшен; пройдет несколько поколений, и потомки казаков начнут охотиться на тигров, и даже ловить живых тигрят для зоопарков. Но пока что тигр настолько пугает их, что в панике бегут матерые воины; бросают оружие люди, берущие бурого медведя «на берлогах», рогатиной и ножом.

На этом примере хорошо видно, как люди могут освоить новый для них ландшафт и сделать его «своим». А до этого буквально все в новом месте вызывает напряжение и страх: ведь неизвестно, чего надо бояться. В наборе новых для него ландшафтов человек оказывается в том же беспомощном положении, которое приписывают своим героям многие фантасты, описывающие освоение чужих планет. У читателя могут быть свои вкусы, я напомню ему, как мастерски делает это Р. Хайнлайн, у которого смертельно опасные «стоборы» оказываются вовсе не хищниками «крупнее льва», а зайцеподобными и к тому же вкусными зверьками[58].

Как и во многих других случаях, фантасты просто переносят в космос чисто земные проблемы. Европеец в тропиках берет в руки смертельно ядовитую раковину-конус и с интересом наблюдает, как жало моллюска выползает из-за края раковины и впивается ему в ладонь. Он идет купаться в романтическую лунную ночь, привлекая к себе внимание акул-людоедов всего Тихого океана. Но этот же европеец в панике вскакивает, услышав крики безвредных обезьян-ревунов, нервно вздрагивает при виде совершенно не опасного для человека лемура-долгопята, вызывая хохот туземцев, и так далее.

Я посвятил специальную статью описаниям того, что для людей каждой культуры мир устроен в виде концентрических кругов, и чем ближе к центру — тем все окружающее сильнее изменено человеком, и человек чувствует себя все надежнее, спокойнее, увереннее[59].

В художественной форме лучше всех описал этот архетип Пол Андерсон в своей книге «Три сердца три льва»[60]. В этой книге получается так, что чем ближе к центру Империи, тем труднее прорваться туда «силам хаоса» — великанам, чудовищам, ведьмам, черным магам и прочей пакости. К границам Империи «силы хаоса» усиливаются, а за пределами Империи лежат области, целиком подчиненные этим силам.

Места разрывов, пороговые места в этой картине мира — места резких изменений ландшафтов. Если даже территория «не наша», но ландшафты знакомые, люди не предполагают неприятных неожиданностей. В незнакомых ландшафтах человек всегда ждет чего-то нехорошего, опасного… И хуже того — ждет такой опасности, с которой он не умеет справляться, о которой у него нет никаких сведений.

При этом о местах очень отдаленных человек всегда предполагает, что там все устроено «не так», непривычно, и следовательно — из этих отдаленных мест подсознательно ожидает вторжения каких-то неприятных созданий или новых неведомых опасностей. Это не такое уж неверное представление, потому что из глубин степной Азии вырываются орды Атиллы и Чингисхана, приходят чума и оспа, проникает в Европу серая крыса, а из Африки двигается СПИД.

С накоплением знаний прежде неведомые земли становятся хорошо знакомыми; ландшафты, пугавшие дедов, превращаются в места отдыха внуков. Но принципиально ничего не меняется, потому что тогда «страшные» ландшафты, местности и существа попросту отодвигаются в более далекие области пространства.

В Средние века Африка и Мадагаскар были обиталищем людей с собачьей головой, деревьев-людоедов, лемний с глазами на груди и так далее — то есть чудовищ. Позже пришлось переместить место обитания опасных чудищ в самые отделенные места суши, а для надежности — в глубины океана.

В XX веке на Земле просто не осталось достаточно подходящего места, чтобы можно было мотивированно, серьезно бояться… Но как раз к тому времени человечество осваивает все ландшафты Земли и «обнаруживает» себя в космическом пространстве, о котором уж вовсе ничего не известно. Очень поучительно наблюдать, как привычные «страшилки» переносились с Земли в космос и как это происходило в самой развитой тогда культуре Земли — в англосаксонской. Британцы первые осознали, что на всей Земле они, некоторым образом, дома и что в любом ландшафте земли не могут чувствовать себя хозяевами. Если даже колониальный полковник не знает чего-то в Китае, кто мешает позвать на помощь другого, который служил как раз в Гонконге? Но именно эта культура первой «пугается» космоса!

Ранний Г.Уэллс пугал читателей то ядовитыми разумными муравьями из Амазонии, которые к 1950 году «откроют Европу»[61], то неведомыми и жуткими летучими тварями, живущими на острове Ява[62], то орхидеями-людоедами[63].

Повзрослевший же Г. Уэллс написал не менее жуткую историю «войны миров»[64] — такой же по смыслу, но уже космический «жутик».

Сегодня напугать марсианами можно разве что жителей самых глухих уголков Африки, и вот Р. Хайнлайн переносит действие на какой-то из «спутников Титана» — оттуда нападают на землян отвратительные слизняки, подчиняющие человека своей воле[65].

В принципе места неведомые и потому опасные могут переноситься бесконечно долго и на любое расстояние от Земли, от этого ничего не изменяется.

Север лежит за пределами освоенных человеком земель… По крайней мере, за пределами земель, освоенных цивилизованным человеком. Это — типичная «неведомая Земля». Драматичнейшая история исследования Севера, бесконечной «борьбы со льдом»[66] даже в начале XX века не привела к «покорению» Севера. Еще в середине — конце XIX века высокие широты «украшало» здоровенное белое пятно, а Жюль Берн с полным основанием заставлял своих героев обнаружить, что окрестности Северного полюса совершенно свободны ото льда, — для таких предположений были все основания. Говоря попросту — могло быть решительно все, что угодно[67].

Уже в самом конце XIX — в начале XX века скачки к Северному полюсу Пири и Кука в 1906 году, попытки Ф. Нансена достичь его на корабле «Фрам» в 1900-м, а генерала Нобиле на дирижабле в 1928 (!!!) доказывают одно — даже в это время, и даже самой цивилизованной части человечества Север предельно плохо известен.

Если посреди Ледовитого океана может быть свободное ото льда море, а посреди Гренландии — теплый оазис и при нем — поселок бежавших от цивилизации разбойников, то ждать с Севера можно всего, что угодно.

И уж тем более ждать с Севера можно всяких… ну, будем выражаться мягко — всяких необычных существ. И действительно: на протяжении всей истории Европы Север всегда был источником разного рода мифов о всевозможных неприятных существах, а в античное время рассказывали даже о Севере как области, где действуют другие физические законы.

И уж, во всяком случае, историй про чудовищ типа одноногих людей, волосатых великанов с наклонностями к людоедству, гигантских троллей, троллей менее зловещих разновидностей, про пульпа, Снежную королеву, Короля Мрака и других невеселых созданий ходило невероятное количество в Средневековье, продолжало ходить в Новое время и продолжает ходить до сих пор.