Ведогони, или Новые похождения Вани Житного - Вероника Кунгурцева

Включил мальчик фонарик — и ведет Степаниду Дымову под ручку, где какая кочка или выбоина, щипками предупреждает… И вдруг соловей слетел Ване на плечо и зачивиликал:

— Ой, убивают! Ой, Златыгорку убивают! Убьет, гад, хозяюшку нашу! Ой, на бой она снарядилася, полетели–ко скорей — может, вместе одолеете супостата!

Ваня споткнулся, чуть десантницу не уронил. — Но — ура! — не сплеснулось вещее варево! — и ни словечка не проронил, даже не охнул!

— Чего ты молчишь‑то, падаль? — выдал целую трель соловей. — Али воды в рот набрал? Али травы забудьки нажрался, язык наш понимать перестал?!

Молчит Ваня, думая про себя: панику разводит птица. Непонятно, с кем надумала сражаться посестрима, - но только не родился еще тот, кто одолеет могучую девушку. Хорошо Стеше — ничегошеньки не разумеет, чего гуторит соловей. А тот уж из себя выходит, драться изготовился — крылышками в лицо метит, того ведь гляди глаза начнет выклевывать! Ваня знаками показывает злой птахе, дескать, веща у нас в котле, вон башня — нам туда, сию минуту поднимемся наверх, спроворим дело - и бегом за тобой! Погоди, дескать, ради Бога, чуток! Нет, ничего не понимает птица, махнула разочарованно крылышком, напоследок покрыла Ваню такой отборной вороньей бранью, что у мальчика уши повяли, — и сломя голову улетела. Но из‑под тучи напоследок донеслось:

— Ежели надумаешь, стервец, так прилетай на поле, под которым Змеиный ход, тама–ко они!

А Ваня, прибавив шагу, но стараясь глядеть под ноги, чтоб опять не споткнуться, ведет слепушу… Вон и дверь в башню… Постучал три раза, пауза… три стука, пауза… а после еще раз — как договаривались. Открылась на знаки дверь — там уж их няньки да мамки встречают, светят факелами, подхватили девочку под другую руку. Ох, по лесенкам‑то тяжело с закрытыми глазами подыматься, и ступеньки‑то никак не кончаются… Как бы не грохнулась десантница да не разлила вещее варево!

Но с грехом пополам одолели крученую лестницу, поднялись на верхотуру, вошли украдкой в горенку Соколины, а девушка‑то спит, раскинулась, ничего не чует… Вынул мальчик пахучий базилик из‑за пазухи, окунул в котел, который Стеша держала, — и окропил девицу, так что та спросонок‑то заверещала! Теперь уж Степанида Дымова могла распахнуть глазки. Соколина‑то раскричалась, чего вам, дескать, тут надо, выдворять принялась из башенки…

Няньки да мамки бросились к Соколине, успокаивают, для твоего же блага, де, стараются, чужане! Ваня велел Стеше вылить вещу в бочку с колодезной водой, стоявшую наготове, помешала девочка зелье своей девственной рукой, покрыла бочку белым полотном со своей головушки — вот и всё, дальше уж не их дело. Теперь мамки да няньки искупать должны в чародейной воде Змееву полюбовницу…

Дернул Ваня десантницу за руку, побежали, де, — и помчались они вскачь по башенной лесенке, а на бегу‑то мальчик принялся пересказывать соловьиные вести.

Глава 6. Златыгорка и кузнецы

На какую уж битву отправилась посестрима — не могли ребята взять в толк. А вдруг Змей объявился, да не такой, что днем человеком бывает, — ведь уж рассвело, розовые облака восточную сторону расцветили! — а круглосуточный, навроде Горишняка?.. Не из Деревни, выходит, Змей‑то, как они было подумали, — чужой, вражий! Зоритель! Да, скорее всего, так! Кого еще могла испугаться Златыгорка? Или не посылала она соловья за помощью, а сам он полетел?!

Надо было снарядиться по–боёвому, ежели хотят они помочь посестриме, а кони‑то их у Колыбана на конном дворе! Как их оттуда вызволять?! Подумает старик, что слинять решили чужаки, — и не отдаст коней, а объясняться долго! Или же скликать всю Деревню на бой со Змеем?! А вдруг ошибаются они — и нет никакого Змея? Вначале поглядеть надо, а потом, ежели что, — бежать за подмогой!

Когда мимо Колыбанова двора проходили, Ваня, понадеявшись на авось, стал насвистывать мелодию из «Генералов песчаных карьеров» — и помогла песенка! Уж за ограду Деревни выскочили — глядь–поглядь: бежит косматенький Бурушко! Молодец, конек! Жаль только, что не оседланный.

По пути‑то забежали в избушку бабушки Торопы, где оружие с доспехами оставалось. А старуха у печи возилась, и, глядя, как снаряжаются чужане, закричала, чего, де, это случилось‑то? Тут надысь Мохната Кочка прибежала да ни с того, ни с сего спрашивать принялась, какого полу было дитё у Чурилы–кузнеца, вот то Горбушино… А потом умчалась, как вихорь, — и вернулась уж с оленцом своим рогатыим, снарядилась, всё оружие боёвое собрала, скочила на оленя — и была такова!

Ваня ничего понять не может, что тут к чему, а Степанида Дымова закричала:

— И какого полу ребенок был у кузнеца: мальчик али девочка?

— Известно кто, — жмет плечами старушка, — девка была.

— А как звали? — не унимается десантница.

— Вот, вот, — загоношилась Торопа, — и та точно так же стала спрашивать. А мне‑то откудова знать–помнить… Уж сколь времени прошло… Да что случилось‑то?

Но ребята уже во дворе были, и тут лешачонок проснулся с хортом своим, Ваня первым на Бурушку скочил, десантница за спину ему взлезла, а Березай заорал:

— И я с вами! — и дубину свою тащит. А за ним‑то Забой, спущенный с цепи, бежит.

А Бурушко уж через ворота сиганул — и мимо золотых хлебов мчится. Березай же сзади бежит–отпыхивается, почти ведь и не отстает, и черный хорт вровень с ним.

Попытался мальчик выспросить у девочки, что всё это значит, а та не объясняет, там увидишь, де. Вот ведь — решила реванш взять за то, что вечно всё последней узнаёт из‑за незнания инотварных языков!..

Подбегают к реке, к обрывистому берегу, на поле, под которым подземный ход прорыт, — но нет тут никого… Неужто опоздали! Или в другое место переместилось сражение, или соловей что‑то понапутал?..

Ваня лег на край обрыва, голову вниз свесил, а десантница, ловко цепляясь за выступы да кустики травы, к дыре спустилась, покричала: эге–ге–гей! — но из подземелья никто не отозвался… И вдруг Ване на голову кто‑то сел, встряхнулся мальчик — соловей к его ногам упал, глянул: перебиты у птаха оба крылышка… А тут и жаворлёночек объявил о себе — клюнул его прямо в нос.

— Больно ведь! — Ваня‑то кричит.

— А ей не больно было?! — орет заполошная птица. — Оборотить бы тебя червяком — склевал бы и даже не задумался! Эх ты!

— Да где Златыгорка‑то? — Ваня уж чуть не плачет. А лешачонок развеньгался:

— Посестлима моя милая, где она–ко?

И Забой вторить ему принялся — завыл, прямо как волк.

Жаворонок же слетел к лежащему на земле соловушке и запел:

— Как сражался‑то! Как налетал‑то! Птица Рух — не соловей! А вы!!!

Глянул Ваня — а и у жаворлёночка лапка подбитая! Хорт‑то подбежал, обнюхал нахохлившихся птичек — но и только! Тут Степанида Дымова вылезает из обрыва, смотрит на полудохлых пташек. — Что случилось? — орет. — Где Златыгорка?! Ванька! Спроси скорей птиц!!! Нет, наплюй мне сначала в рот — я тоже хочу знать! Скорее же!

Рот с готовностью раззявила — и Ваня, ни слова не говоря, плюнул девочке в зев, аккурат на гланды попал. Стеша чуть не поперхнулась — но выдюжила, проглотила чужую слюнку, собралась с силами — и ему ответно плюнула в рот. И сколько надо плевков приняла в себя десантница — а научившись птичьему языку, головой стала трясти, видать, разбирать стала в постороннем‑то птичьем гомоне всяки–разные слова, да всё не про то. Свои‑то птички молчком сидели.

— Что же вы! — кричит девочка. — Отвечайте, что тут произошло?!

И вдруг Бурушка, пасшийся в траве, прянул в воздух на две сажени и громкуще заржал. Глянул Ваня в ту сторону: возле старой головешки — это они костер тут жгли, когда из подземного хода‑то вылезли — лежит кожаная заклёпистая перчатка… Златыгоркина! Подбежал Ваня, глянул — может, мерещится?! Не пустая перчатка‑то… Нагнулся, чтоб поднять, — и увидал: внутри обрубленная рука… Заорал мальчик не своим голосом. Стеша подскочила, увидела — и в обморок хлопнулась, знать, в разведшколе‑то такого не показывают!.. Тут жаворонок вспорхнул в воздух — и полетел, но недалеким был его полет, опустился птах на что‑то и зовет его, мальчик побежал на птичий зов: валяется в густой траве высокий сапог посестримы, и тоже не пустой… Ой–ё–ё–ёй! Побрел, шатаясь, сам не зная куда…

Степанида Дымова в себя пришла, сидит на земле, голову в колени уткнула, слезами умывается. В сердце мальчика холод вступил. Всё, всё пропало! Зачем, зачем он не бросил эту затею с отсушкой, зачем сразу не побежал за соловушкой!

— Кто, кто это сделал?! — заорал Ваня и ногами затопал. — Убью гада!

Побежал куда‑то — да наткнулся на очередной кровавый ошметок, упал на землю — и зажмурился. А на плечо‑то ему жаворлёночек сел и гуторит в ухо: