В постели с Президентом - Владимир Романовский

Он разделся, почистил зубы, и после тщательной инспекции одежды Гвен, каждый предмет по отдельности, уснул в единственном в номере кресле, вытянув поперек комнаты ноги.

Гвен проснулась через четыре часа и уставилась сонно на человека в кресле, со стоячим членом на виду.

— Эй! — сказала она. Затем повторила, громче. Вылезла из постели и, чуть поколебавшись, тронула Лероя за плечо.

— Ммм? Что? — спросил он.

— Я думала, вы будете следить, нет ли опасности, а не спать, — сказала она с трудом, сонная.

— Я слежу, — парировал он. — Все это время я держал уши открытыми.

— Вы голый.

— Я всегда сплю голый. Прошу прощения. Вас это беспокоит?

— По-моему, вы сумасшедший.

— Хорошо.

— Я хочу кофе.

— До завтра нельзя подождать?

— Нет. Хочу сейчас. И хочу выйти на улицу.

Лерой встал, рыча. Гвен опасливо отступила.

— Что это вам не спится? — неодобрительно сказал он, ища трусы. — Почти одиннадцать часов по местному времени. Кофе… Кофе она хочет!.. Где мои джинсы? А, вот они. Хорошо, пошли пить [непеч. ] кофе, раз вы настаиваете. Мне сюда его принести, или вы спуститесь со мной? Вы нисколько не изменились. Еще в школе были неприлично требовательны.

— Что? — она нахмурилась.

— Да так, ничего. Я знаю о вас больше, чем вы думаете. Жил-был такой парень, звали его Арчи.

— Как, простите?

Порассматривав рубашку, он подозрительно понюхал ее, прежде чем надеть.

— Вы с ним спали в колледже. Он был на последнем курсе, а вы на втором. У него еще безумная такая стрижка была, как будто он обиженный дикобраз.

— Откуда вам это известно? Кто вам сказал?

— Гейл.

— Гейл ничего не знает о моих университетских годах, маньяк!

— Почему вы не одеваетесь?

Глаза ее горели. Она топнула ногой.

— Хорошо, — сказала она. Пройдя к двери, она положила руку на бронзовую ручку и остановилась. — Я…

— Да идите же! Ну и дела! — сказал он. — Никто вас там не ждет, по крайней мере сейчас. Но все-таки попытайтесь одеться быстро.

Она сверкнула глазами. И вышла. Дверь в ее номер открылась и закрылась. Почти сразу раздался ее отчаянный крик.

Лерой вылетел из номера и пинком распахнул дверь в следующий, готовый бросится на того, кто смел расстраивать Гвен, кто бы он ни был.

— Черт, — сказала Гвен. — Это занавеска. Я думала там стоит кто-то. Не знаю. Вон, посмотрите на очертания.

— Очертания в точности совпадают с очертаниями стандартной занавески на французском окне, — сообщил ей Лерой.

— Но силуэт…

— Одевайтесь. Сейчас же. Я тут посижу и посмотрю задумчиво в окно, как Наполеон.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. РАССВЕТ НА МОНМАРТРЕ

Город, некогда бодрствовавший круглые сутки, Париж последние лет двадцать стал придерживать поводья. Всего несколько заведений оставались открытыми за полночь, и меньше чем дюжина предлагала услуги после часу. Ле Конти, бар внизу, традиционно не закрывавшийся до четырех утра, изменил интерьер дабы угодить вкусам менеджеров среднего эшелона и музыка там играла очень громко. Заведение напротив, Ла Буши, некогда презираемое интеллектуалами, пользовалось теперь успехом у эпикурейцев, любителей поговорить о смысле жизни ночью, не пытаясь при этом перекричать динамики.

Лерой заказал коньяк себе и черный кофе Гвен.

— Вы платите, не так ли? — спросил он, заметив, что она не собирается платить.

— О… — сказала она, вспомнив.

Некоторое время они пили молча.

— Может, пройдемся немного? — спросила она.

— Ну конечно же, — согласился Лерой. С энтузиазмом, как она заметила.

Они шли в молчании до Пляс Сен Мишель, затем через мост на Сите, вдоль набережной до Пон Нёф, по нему на Правый Берег, через Риволи и дальше, углубляясь неминуемо в трущобы. Гвен не помнила, чтобы она когда-либо здесь ходила, этими темными улицами. Половина фонарей не работала. Кругом пустынно.

— Здесь не… не опасно? — спросила она.

— Понятия не имею, — ответил Лерой. — Может и опасно. Я люблю опасные места.

— А куда мы идем?

— На Монмартр, если, конечно, у вас нет других планов.

— А что на Монмартре?

— На Монмартре Сакре-Кёр. Кафедральный собор и базилика.

— Это я знаю! Зачем мы туда идем?

— Я думал, что вам хочется прогуляться. Мы именно этим сейчас и занимаемся. Мы прогуливаемся. Почему вы никогда не бываете удовлетворены?

— Почему мы идем именно по этой улице?

— А, теперь, стало быть, улица виновата в чем-то. В чем виновата улица?

— Здесь темно.

— Здесь интересно. Посмотрите на строения. В основном шестнадцатое столетие, но то тут, то там неоклассический стиль.

— Как, простите?

— Неоклассический. Девятнадцатый век. Во времена Реконструкции, или незадолго до нее, по всему городу такого настроили. Вы что, нервничаете?

— Ну да.

— Не нужно. Слушайте, это для вас редкая возможность. Вы идете через плохой район — но вы в полной безопасности. Такое не часто бывает, не так ли. Взбодритесь.

Она подумала и не нашла аргумент Лероя убедительным.

— Откуда вам известно про Арчи?

— Что? А, это. Да так… — ответил он. — А вот что вас на самом деле удивит… мягко говоря… так это то, что я знаю, что у вас была фотография Кристофера Аткинза в шкатулке, которую вы прятали под кроватью в дормитори.

— Что?

— Вы правы. Шкатулки не было. Но у чемодана было второе дно, и в нем было многое спрятано.

— Все так делали.

— Но не все держали там янтарный браслет, да еще спрятанный в роман Стендаля. Специально выковыряна дырка в страницах, почти насквозь. Вы не любите Стендаля, да?

— Кто вы такой? — спросила она. — Как вам все… Мы знали друг друга в прошлом? Кто вы такой, черт вас возьми? Просто скажите, кто вы такой.

— Детектив Лерой, к вашим услугам.

— Как?

— Что — как? Не понял.

— Как вы узнали про янтарь? И вообще — про все?

— Профессия такая — знать чужие тайны.

— Никто не знал про янтарь, — с уверенностью сказала Гвен, кусая губы. — Даже Арчи не знал.

— Магда Висконти тоже не знала? Вы с ней делились многим.

— И Магда не знала… Магда! Вы и про Магду знаете!

— Успокойтесь.

— Хорошо, — сказала она. — Слушайте. Мы с вами вместе учились, что ли?

Он улыбнулся.

— Подумайте, — сказал он. — На ваш взгляд — похож я на человека, с которым вы могли вместе учиться?

— Нет.

— Ну и вот.

— Но я не понимаю.

— Всего понять невозможно, Гвен, — сказал он заговорщическим тоном. — Некоторые вещи должны оставаться непонятыми. Типа, шшш! — Он приложил палец к губам. — Понимаете?

— Вы меня пугаете.

— Нет, нет, пожалуйста, Гвен. Пожалуйста поверьте мне. Со мной вы в безопасности. Я никому не позволю вас обидеть.

Опять они некоторое время шли молча.

— Почему? — спросила она наконец.

— Что почему?

— Почему вы никому не позволите меня обидеть?

— Ах, уж я и не знаю даже…

— Это что же, это…

— Признание в любви? Нет, мисс Форрестер. Совсем нет. Да вы не беспокойтесь. Расскажите мне про Гейл.

— Гейл?

— Гейл. Именно так я и сказал. Гейл.

— Гейл Камински?

— Про нее самую. Расскажите.

— При чем тут Гейл?

— Из всех потенциальных лонгайлендских домохозяек, почему вы выбрали именно Гейл?

— Для чего выбрала?

— Для одаривания временем и деньгами. Вы дважды внесли за нее месячный взнос банку, за дом. Кто так поступает?

— Откуда…

— Почему вы выбрали именно ее?

— А кого я должна была выбрать, вас?

— Мне просто любопытно.

— Это не любопытство, это бестактность. И я вас боюсь. Что вам нужно от меня?

— Нет, любопытство. Можете не отвечать, хотя предупреждаю, что если мне долго не угождать, я могу… э…

— Что? Что вы можете?

— Ох не знаю, — он огляделся. — Могу отдать вас вон тому суровому чудику, который торчит на углу.

Презрительное ругательство чуть не вылетело у Гвен, но она вовремя себя остановила. Все-таки они находились сейчас в очень плохом и страшном районе, и Лерой был действительно ее единственной защитой, единственной связью с уютным и безопасным цивилизованным миром. Когда они проходили мимо чудика, тот вдруг ступил на середину тротуара и обратился к ним по-французски с сильным акцентом.

— Что он сказал? — спросил Лерой.

— Он хочет узнать, как мы себя чувствуем.

Внезапно Лерой круто повернулся и направился к чудику. Последний объяснил, что он ничего такого не имел в виду, никаких проблем, отступил спиной, повернулся, и пошел прочь. Лерой ухмыльнулся. Возвратившись к Гвен, он взял ее за руку. Это было невежливо, такая фамильярность, и Гвен захотелось отобрать руку, но передумала. Касаясь руки Лероя, она чувствовала себя так спокойно, как не чувствовала многие годы.