Выше нас — одно море - Альберт Андреевич Беляев

— Полундра, держись! — вдруг закричал Пчелкин и бросился под высокий комингс трюма. Коля только успел поднять глаза, как бурлящий поток воды захлестнул его, сбил с ног и потащил по палубе. Захлебываясь горько-соленой водой, Коля судорожно цеплялся за палубу, но гладкие стальные листы ускользали из-под рук. Наконец напор воды ослабел. Коля поднялся на ноги и отчаянно закричал:

— Пчелкин! Пчелкин!

— Здесь я. Бежим скорее!

Цепляясь за натянутый вдоль борта толстый канат — штормовой леер, они побежали вперед, к носу судна. Коля зорко смотрел по сторонам и уже не думал ни о шторме, ни о качке — только не прозевать бы, уследить за уходящей из-под ног палубой, за очередным ударом волны.

И странно, исчезло ощущение неприятной тошноты, новое чувство захватило Колю — азартное чувство борьбы со стихией.

Матросы, обдаваемые потоками воды, закрывали трюм брезентом. Старший помощник капитана, увидев Мухина и Пчелкина у аварийного трюма, сердито вздернул брови и заорал на них:

— Куда вас черти принесли! Смоет за борт, потом хлопот не оберешься! А ну, топайте… — И вдруг пронзительно закричал: — Полундра!

Все бросились под высокий фальшборт, защищавший от прямого удара волны. Масса воды обрушилась на людей, но матросы крепко держались друг за друга и за штормовые леера. Поток с грохотом прокатился по палубе, потащив с собой тяжелый брезент. И снова матросы волокли его назад, закрывали горловину трюма. Работали напряженно и быстро. Изредка раздавались короткие выкрики:

— Тяни!

— Заклинивай!

— Бей!

Мухин до крови расцарапал руки, но не заметил этого. Он яростно тащил брезент, отплевываясь и что-то выкрикивая, бросался вместе со всеми под укрытие от волн и снова брался за работу.

Наконец трюм закрыли. Мокрые, озябшие матросы гурьбой ввалились в столовую.

Кто-то сбегал в кладовую, принес хлеба и большую миску соленых огурцов. Все молча принялись за еду. Пчелкин выбрал огурец побольше и протянул его Коле:

— Ешь, огурцы в качку полезно есть.

Коля кивнул головой и взял огурец. Ему снова не хотелось ни говорить, ни шевелиться.

Усталые матросы изредка перекидывались короткими репликами:

— Да-а, вот это поддает!

— А что еще впереди будет!

— Ничего, пройдет.

— Пройти-то пройдет, вымотает всех.

— Уж не без этого. Да ведь не привыкать!

— Кому как.

Мухин слышал этот неторопливый, серьезный разговор, жевал огурец и отдыхал.

Пусть отдохнет парнишка — сегодня он принял свое первое морское крещение. Впереди у него еще много штормов, но этот первый шторм он будет помнить всю жизнь.

И СНОВА В МОРЕ

Повесть

ДИПЛОМ НА СЕВЕР

Светлые сумерки северного города чуть приглушили весеннюю яркость дневных красок. Суда на реке словно глубже осели в воду, корпуса их стали длиннее, а дымовые трубы тоньше; замигали разноцветные огоньки створов на той стороне реки; в прозрачной тишине отчетливее стали слышны звуки, доносившиеся на берег с пароходов: глухой шум судовых машин, шипенье пара, звон рынд…

Тимофей Таволжанов неторопливо шел по набережной, совершая свою последнюю прогулку по вечернему городу. Завтра штурман Таволжанов уезжает в заполярный порт Мурманск.

Тимофей достал из внутреннего кармана пиджака тоненькую книжку. Осторожно развернул.

Диплом. С отличием. Почти пять лет жизни вместились в эти две, обтянутые черной материей, корочки.

«…Окончил полный курс… получил специальность штурмана дальнего плавания». Звучит? Еще как!

Тимофей спрятал диплом в карман и застегнул карман булавкой. Так надежнее.

Он свернул налево. Вот она высится среди низких домов — старинная кирха. Тимофей присел на каменную скамейку у входа в кирху, глянул снизу вверх… Была она когда-то красавицей среди деревянных домишек рыбаков. В тридцатые годы поубавили у кирхи высоту, облик церкви потерялся. Пропали стройность и стрельчатая устремленность здания ввысь, осталось нечто похожее на огромный каменный амбар, который перегородили на два этажа. На первом сделали столовую, на втором — клуб. Раньше в кирхе имелся и орган. Играть на нем приезжали в этот дальний северный город знаменитые музыканты. Но куда он подевался — никто не знал.

Столовая была, как говорится, не красна углами: обеденный зал оказался таким обширным, что света от узких высоких окон явно не хватало, и поэтому и днем в столовой горел электрический свет, в его лучах тускло поблескивал каменный пол, отполированный за долгие годы ногами прихожан бывшей церкви.

Зато клубный зал был отделан на славу. Огромную площадь пола еженедельно мыли и натирали воском до блеска.

Вчера в этом клубе Тимофею, как и другим выпускникам, вручили диплом. И банкет состоялся. Грандиозный банкет!

Тимофей сидел за столом судоводителей. Их было двадцать девять человек. Многие ребята пришли со своими подругами. Рядом с Тимофеем сидели Павел Федерякин и Костя Лосев. Это были отличные ребята, пожалуй, самые надежные его товарищи. Напротив Тимофея сидел Алешка Фурсов. Что бы ни случилось на курсе, какое бы происшествие ни возникло, единственный, кто всегда был в стороне, — это Фурсов. Учился он старательно, однако диплома с отличием не получил. Тимофей сторонился Фурсова, находя его неискренним. Сейчас они сидели друг против друга, и, поднимая рюмку, Фурсов улыбался Тимофею, подмигивал ему и что-то говорил своей соседке. Тимофей рассеянно кивал в ответ и думал о своем.

За столом было шумно. Шли разговоры о предстоящем разъезде по разным пароходствам. Уезжали в Ленинград, в Таллин, в Ригу, но большинство оставалось здесь. И лишь один Тимофей едет в Мурманск.

Тимофей думал о том, что эти вот ребята, сидящие сейчас с ним за праздничным столом, пойдут на суда загранплавания штурманами, а ему еще