Генерал Доватор - Павел Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В темноте нащупал рукой пряжку командирского ремня Биктяшева. Под ней оказалась ракетница. Держась за ее рукоятку, Алексей тихо сказал:
— Не дури, Хафиз! Драться будем вместе. — Выдернул из-за пояса у Биктяшева ракетницу. Круто повернувшись, пошел к разведчикам. — Нужно будет, умрем вместе!
Ошеломленный Хафиз с минуту стоял не двигаясь. Потом догнал Алексея, с усмешкой прошептал:
— Нервный ты человек, Алеша! Возьми-ка два ракетных патрона, — заряжен только одним... Да пулеметик прихватил бы ручной... Я даю, Алеша!..
Шли тихо. Впереди бесшумно двигался Яша Воробьев. Встанет он — замирает вся группа, присядет — то же делают и остальные.
Спят в сарае фашистские солдаты...
Алексей Гордиенков поднимает руку с ракетницей.
Не успели еще погаснуть свечки кумачевых ракет, как пулемет Дегтярева в крепких руках Яши Воробьева ударил по сараю.
Следом за ним заговорили трескучие автоматы, загремели выстрелы короткоствольных карабинов. Над сараем взвился столб кровавого пламени. Крышу сорвали гранатные взрывы. Послышались крики...
ГЛАВА 7Полковой трубач Трегубов, пробираясь на командный пункт пятого эскадрона, угодил на краю соснового бора под жестокий огонь и потерял коня. Чувствуя, что конь валится на правый бок, Трегубов с казачьей ловкостью вырвал ногу из стремени и соскочил на землю. Упав на живот, он слышал, как над его головой со свистом пролетел огненный веер трассирующих пуль. Трегубов все плотнее прижимался к земле, хвоя царапала ему щеки.
Когда огонь стих, Трегубов, приподняв голову, увидел конские ноги с блестящими потертыми подковами, дергавшиеся в предсмертной судороге. Он подполз к седлу, расстегнул переметные сумы, трясущимися руками стал перекладывать патроны в вещевой мешок.
«Ах, Мишка, Мишка», — шептал он, не утирая катившихся по щекам горячих, попадавших ему в рот слез. На шелковистой, кудрявой от пота конской шерсти выше передней ноги вздрагивала и билась холодеющая мышца...
Трегубов, кинув вещевой мешок на плечи, пошел навстречу грохотавшему бою. На фоне ржаного поля далеко была видна его фигура, а за его спиной, как цветущий мак среди колосьев перезревшей ржи, горел на трубе малиновый вымпел.
Чалдонов стоял на сером огромном валуне и смотрел в бинокль на горевший танк.
Он торопливо прочитал донесение, отрывисто сказал:
— Опоздали!.. — Скосив черные глаза, посмотрел на широкое, исцарапанное лицо Трегубова с грязными потеками на щеках.
— Коня... — заговорил было трубач. У него вздрагивала и тряслась нижняя челюсть.
Но Чалдонов не видел и не слушал его. Он снова поднес бинокль к глазам. Посапывая, тяжело дышал.
— Трегубов, — не поворачивая головы, крикнул Чалдонов, — быстро играй: «Коноводам первого эскадрона на галопе подать лошадей...»
— Да что вы, товарищ старший лейтенант! — Трегубов от удивления раскрыл рот.
— Играй, говорю! — властно крикнул Чалдонов. — Кони чтоб были здесь через пять минут!.. Ну? — Рванул от глаз бинокль и зажал его в кулаке. Он был страшен в эту минуту и красив.
Трегубов рукавом гимнастерки вытер дрожащие губы, приложил к ним трубу, надул щеки. «Трата-а-а-а! — резко взвизгнула труба и запела: — Коноводам подать лошадей!..» Звонко и далеко полились звуки, убегая в густую зелень леса, проникая в самые тайные его уголки.
Неизвестно, что могли подумать немцы, но казаки, забывая о свисте пуль, поднимали из окопов головы и с изумлением прислушивались.
Что-то необыкновенно волнующее было в этих певучих звуках, призывное, тревожное, ободряющее!..
Через двадцать минут эскадрон был на конях.
Чалдонов, оставив на поле несколько пулеметов, приказал выдвинуть их ближе к деревне и дать огонь по северной окраине, не выпуская немецкую пехоту. После крика «ура» — огонь прекратить. Сам же на широком аллюре повел эскадрон в направлении Подвязья — на юг. Но, войдя в ближайший лес, неожиданно круто повернул на восток. В лесу объяснил людям задачу, коням дал отдохнуть, оставленных для прикрытия пулеметчиков скрытно подослал к деревне на расстояние трехсот метров — и с клинками наголо, на сумасшедшем карьере ворвался в Устье с запада.
Темносерая, с черной гривой, похожая на мустанга, Нарта внесла Чалдонова в деревню первым. Немцы кинулись врассыпную по огородам. Трескуче щелкали выстрелы, рвались гранаты. Чалдонов, поблескивая клинком, носился по деревне. Уцелевшие два танка повернули и покатили в направлении Митьково, где их хорошо встретил посланный Доватором артиллерийский капитан с черными усиками. Третий подбитый танк спешенные казаки закидали гранатами. Взорвали десять автомашин. Не успевшие бежать немцы были порублены, один захвачен в плен.
Вся операция была проведена в течение получаса, без единой потери.
Вспоминая впоследствии эту операцию, Лев Михайлович Доватор шутя говорил газетным корреспондентам: «У меня есть такие хлопцы — в конном строю танки атакуют и клинком рубят...»
Бой утих. Казаки выводили трофейных куцехвостых бельгийских лошадей и по распоряжению Чалдонова запрягали их в немецкие, на высоких колесах, фуры. Трегубов с трубой за плечами уселся верхом на рослого битюга и нещадно колотил его шпорами по бокам. Лошадь слушалась плохо, шла неровной, тряской рысью. Трегубов, неуклюже и смешно подпрыгивая, подъехал к группе казаков.
Сюда же подъезжал и Чалдонов. Нарта, не успевшая остыть после боя, все еще всхрапывала, рвала повод, сверкая черными глазами, выгибая шею, сердито косилась по сторонам.
«Не конь, а чорт», — с завистью подумал Трегубов. Сравнявшись с группой казаков, Чалдонов поднял вдвое сложенную нагайку, повертел над каской и, медленно опуская ее к стременам, зычно подал команду: «По коням!»
Казаки быстро выводили коней.
— Товарищ комэска! Тут пленный! — крикнул кто-то.
Чалдонов повернул голову. Среди расступившихся казаков стоял в потертом, мутно-сером френче высокий, краснолицый, с рыжими усами немец. Рядом с ним, с автоматами в руках, выпачканные в грязи стояли Буслов и Криворотько.
— Где ж вы были? — крикнул Чалдонов, сдерживая кипевшую в груди радость. — Быстренько докладывайте! Времени у нас нет! — Чалдонов нетерпеливо постукал плеткой по передней луке.
Буслов не спеша счищал с рукава грязь. Сунув руку в карман, достал чистенький, аккуратно сложенный платок и начал протирать им автомат.
— Все сработали честь по чести, товарищ старший лейтенант! — докладывал Криворотько. — Засекли точки, автомашины, замаскированные около хат, подсчитали — девять штук. Вернулись обратно, лесочек прошли, на поле очутились — метров восемьсот осталось до вас. Буслов идет впереди, я сзади прикрываю. Смотрю, он встал и машет мне рукой. Подхожу, — режет ножом телефонный кабель. «Правильно», — говорю. Вырезали метров пятьдесят. Решили закурить. Рожь такая, — на коне можно спрятаться. Я быстро наглотался, а он сидит себе, покуривает — не торопится. «Пойдем», — говорю. «Подожди маленько. У нас, — говорит, — время еще есть». — «Откуда ты знаешь? Наши с тобой часы-то у мастера...» — «А я, — говорит, — по звездам знаю, — на охоту без часов хожу. Маленько посидим, — говорит, — связь придут чинить, мы живого немца и сцапаем...» Я ему говорю: «Нельзя, просрочим». А он свое: «Маленько просрочим — не беда! Комэска сказал, если будет возможность — поймайте немца. Надо попробовать». Ну и попробовали... Век не забуду!
Криворотько тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб и продолжал:
— Слышим — идут, бормочут по-своему. Немного — три человека вроде по голосам. На машине приехали, мотор гудит, а они слезли и идут. Буслов говорит: «Ты двух бей, а я одного схвачу». Так и решили. Ну, ждем, значит. Лежим. Слышу — собака: гав! гав!.. Меня даже мороз по коже подрал...
— Да!.. — Чалдонов выразительно покачал головой. Он понимал, что значит встретить сторожевую собаку.
— «Уходим», — шепчу я ему, а он меня цап за шиворот: «Куда?»
— Да разве можно от овчарки удрать? — вставил все время молчавший Буслов.
— Пока он меня за воротник держал, — продолжал Криворотько, — собака-то со всего маху на нас и налетела. Он стукнул ее прикладом, а немцы вот, рядом... Орут! Мать честная! Я из автомата свалил одного, Буслов другого, а этот бежит! — Криворотько показал на пленного. — Буслов догнал его и толкнул разок. Слышу — где-то рядом мотор во ржи тарахтит. Надо бы сматываться, — так нет, Буслов гранаты взял и пополз. Слышу: трах! Это он танкетку прикончил. А я с этим рыжим вожусь. Гляжу — Буслов бежит, а собака-то очухалась да опять на него. Ну, пристрелили ее, а уж уходить некуда: день. Так и сидели в лесочке, пока не услышали — наши «ура» кричат. Вот и все.
Поблагодарив разведчиков за службу, Чалдонов приказал Криворотько поставить станковые пулеметы на трофейные брички и двигаться вслед за эскадроном. Наскоро написал в штаб полка донесение и, протягивая Буслову, сказал: