Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если в целом, то… – начал было я.
– Но дальше и начинается самое интересное, – не слушая, увлечённо продолжил Саша. – Государство вместо того, чтобы самоликвидироваться, после революции только усиливалось. Появился Сталин со своими репрессиями, начали зажиматься свободы… Всякие эти посадки за анекдоты попёрли и прочая ерунда. Буквально повторилось предсказание одного философа – Герберта Спенсера. Не слышали о таком?
– Кажется, нет… – пожал я плечами.
– Ну это известный такой чел, очень популярный в своё время. Его Лев Толстой обожал, в «Воскресении» постоянно цитировал, Джек Лондон тоже идеями проникся: прочтите, например, «Железную пяту» или там «Морского волка»… И вот у этого Спенсера была статья «Грядущее рабство», где он буквально по косточкам разложил коммунизм. Писал, что если государство, как представляли тогдашние сторонники коммунистических идей, станет контролировать все ресурсы, то превратится в страшное чудовище, чиновники станут всесильной элитой, ну и всё такое. Короче, плюс-минус как оно у нас было при совке, и как в более жуткой форме существует сейчас в какой-нибудь, не знаю, Северной Корее. Но почему так произошло-то? Почему после революции государство не самоуничтожилось как мечтал Владимир Ильчич? Да просто потому, что он, блин, ошибся, и на 1917-й год производственных сил ещё не хватало на коммунизм, понимаете? – Саша пытливо заглянул мне в глаза. Я поспешил кивнуть. – Не по зубам он был человечеству! Формула коммунизма же какая? От каждого по способностям, а каждому – по потребностям. То есть делай что можешь и бери что хочешь. Но тогда, в начале двадцатого века, для этого время ещё не настало. Нельзя было предоставить людям бесконечную материальную свободу. Ресурсов-то было ограниченное количество – обглодали бы сначала всё кругом, а затем и друг друга до косточки. Поэтому волей-неволей большевикам после революции пришлось сохранить ресурсно-распределительную систему, то есть государство. Назвали эту новую систему «социализмом». В итоге и получилась эта грёбаная половинчатость: с одной стороны, вроде как шагнули к коммунизму – уничтожили частную собственность на средства производства, всё стало общим. С другой – не разрушили административную систему, и этим «общим» стали распоряжаться вполне конкретные люди, получившие в руки огромную власть. И бинго – как и предсказывал старина Спенсер, люди оказались рабами всесильного, ну пусть и гуманного в виду человечности самой идеи, монстра! Ленин и Маркс хотели уничтожения государств, а они укреплялись, мечтали о самороспуске репрессивного аппарата, а он только разрастался, давя всё положительное, честное да смелое, что производила идея! – Саша всё больше распалялся, его голос задрожал. – Куда бы мы только ни дошли, если б не эти палачи, если б не изморённый голодом Вавилов, не расстрелянные Баженов с Афанасьевым! Этот уродливый нарост, эта грёбаная опухоль на теле страны и сгубила в итоге зачатки великого общества! И, главное, сгноила мечту всех обездоленных мира, надежду подняться на ноги, увидеть зарю новой свободы над заснеженным кладбищем рабов капитала! Скажешь сегодня – коммунизм, и что представляется миру как не бараки ГУЛАГа? А ведь это враньё, чёрт побери, это убожество энкавэдэшное, эта опричнина гнилая – результат не естественного развития идей Аристотеля, Мора и Гегеля, а плод ошибок, страхов и разочарований! И, что особенно дико, эта сволота нагло выдаёт себя за настоящие Советы, рядится в тоги тех, кто…
– Ты хотел об ультракоммунизме, – напомнил я разошедшемуся и даже побледневшему от негодования молодому человеку.
Глава двенадцатая. Третья волна
– Да, извините, увлёкся, – виновато улыбнулся Саша. – Продолжаем разговор, как говорил Карлсон. Сейчас и об ультракоммунистах будет. Короче, я сказал уже, что Ленин ошибся, и в 1917-м коммунизм был ещё не по силам человечеству. Но как тогда вообще определить, что время для него пришло? Да и что вообще придёт когда-нибудь? – азартно качнулся ко мне парень. – Да очень просто – для этого у нас есть прекрасный инструмент – та самая диалектическая философия. По Марксу ведь общественные формации меняются после того как появляется новое поколение производственных сил, верно? Последовательность их смены нам тоже хорошо известна: рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, империализм и коммунизм. Сейчас мы на стадии империализма. Следовательно, когда случится новая техническая революция, тогда и можно говорить, что коммунизм не за горами!
– И когда же это произойдёт?
– А уже произошло! – торжествующе улыбнулся Саша. – Новая эра на пороге. Одни называют её информационной, другие – постиндустриальной. Слышали, небось? Лично мне больше всего нравится термин, введённый американским социологом Элвином Тоффлером: «Третья волна». Он не только удобен, но и очень многое объясняет… Вот погодите-ка, сейчас…
Он перегнулся через стол, схватил из стопки книгу в истёртой синей суперобложке и протянул мне. Я покрутил томик в руках и перелистнул несколько страниц, исчёрканных примечаниями, сделанными красными чернилами.
– Вы возьмите себе, почитайте! – Саша указал пальцем на книгу. – Умный мужик был. Предсказал появление домашних компьютеров, мобильников, интернета, социальных сетей, три-дэ принтеров. Он же в восьмидесятом году прошлого века написал вот этот вот самый труд, который вы держите в руках – «Третья волна». По Тоффлеру вся история развития человечества описывается как смена технологических волн. Смотрите: сперва, мол, была Первая волна – аграрная, когда человека кормил в основном собственный физический труд. Она включала в себя такие общественные формации как рабовладельческий строй и феодализм. Вторая волна – индустриальная, пришла на границе шестнадцатого и семнадцатого веков.
