Хроники Ордена Церберов (СИ) - Ясная Яна

Утренний туман рассасывался нехотя, укутывая и дорогу, и оставшийся позади город, скрадывая звуки: скрип тележных осей, голоса возниц, бряцание конской сбруи…

Спа-а-ать!

Весь дневной переход Солнышко вел себя как образцовый напарник и наставник: гонял меня в хвост и в гриву. 

Возницы посмеивались, обозная охрана благодушна усмехалась в усы, наблюдая за натаскиванием щенка. И даже когда Камень задержал обоз, чтобы замеченная мною неподалеку мелкая тварь решилась напасть, купцы ворчали, но больше для виду. Илиан пообещал отдать им трофей, и обозный старшина, соглашаясь, обронил:

—  Та нешто мы не понимаем? И молодых учить нужно, и дорогу чистить…

Но тушу твари, размером чуть по крупнее рыси, в уплату за неудобства все же принял.

Я-то сперва радовалась, исправно носилась вдоль обоза, высунув язык от старания, что твой сторожевой пес. 

Потом в головушку закрались подозрения: а чего это он вдруг так переменился? От той полянки у болота подобрел, что ли? 

Так навряд ли ему “полянок” не хватало, как я в Кремос приехала, у него как раз “полянка” была —  не должен был бы прям так уж оголодать… 

Может, внимание отвлекает? Вот я успокоюсь, перестану пакости ждать, а он ка-а-ак… 

Тут-то я и задумалась: а что —  как? По всему выходило —  ничего. Не станет он, пока мы с обозом идем, мне пакости делать… Да и все равно, где в следующий раз Солнышко взбрыкнет, мне не угадать, а над каждым его чихом думать, не злой ли это умысел против меня...  Пусть лошадь думает, у нее голова большая. Пока не дурит —  надо пользоваться. А как взбрыкнет —  тогда и у мной ответ не задержится.

С этой мыслью я и погнала маету прочь.

Привалом встали незадолго до сумерек —  и Камень, не вмешиваясь, наблюдал, как я обхожу кругом выбранное для ночлега место, оглядывая кусты, траву и деревья сквозь зелень заклинаний, проверяя на приметы присутствия чудовищ. Ничего не сказал. Пусть и не похвалил —  но и огрехов, в которые меня стоило бы носом ткнуть, не нашел.

Ночь пришла ясная, звезд высыпало щедро. 

Камень опять великодушно уступил мне первый черед, и я уселась на бревно у костра. Повозилась, мостя зад, выбирая положение, в котором телу будет удобно. И, примерившись, так поймала взглядом огонь, будто смотрю и на него —  и, одновременно, сквозь. Зрение рассеялось, расплылось. 

Теперь я видела и танцующее пламя в костре, и охранников, треплющихся неподалеку, и поставленные в круг телеги, под которыми спали возницы...

Потянулась к дару —  и толкнула его из себя вместе с выдохом. 

Зеленая дымка послушно растеклась, затопив поляну, поляну, людей, кусты близ поляны и деревья —  и вернулась ко мне со вздохом.

Я недаром чуть ли не носом перепахала место стоянки вечером —  вернувшийся поиск не принес дурных вестей.

Подперев руками подбородок поудобнее, я настроилась на долгое удержание поиска: вдох —  выдох. Вдох —  выдох…

И сила послушно следовала за дыханием: ко мне —  от меня. Ко мне —  от меня…

И текла ровно, плавно…

До тех пор, пока меня не коснулось хорошо знакомое ощущение чужого внимания.

Вот что тебе надо от меня, а?

Эти несказанные слова тут же потонули в ворохе других слов, бранных, но тоже не сказанных вслух. чтобы не всполошить охрану, когда знакомец подхватил мое заклинание, и понес, понес его, вытягивая лучом, куда-то дальше, туда, куда мне бы ни за что не дотянуться своей силой!

Выходя за пределы моих возможностей.

Моих телесных возможностей.

Я сопротивлялась: пыталась подчинить себе дар, оборвать заклинание, вынырнуть из плена… Я дралась, как зверь!

Я билась, как рыба: немая и бессильная против “лески” поймавшего меня рыбака.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ В ушах шумела кровь, стучали в висках незримые молоточки, предупреждая, что пора остановится, что вот-вот подведет, не справится тело. И дыхание стало рваным и частым, и сердце билось о ребра неровно…

И я сражалась, сражалась  с неведомым “поводырем” за свободу, за свою жизнь, за самое себя —  и проигрывала сражение.

И когда под носом стало горячо и мокро, когда в глазах потемнело, и даже свет костра не пробивался сквозь эту тьму, когда дыхание пресеклось и встало комом в горле, я поняла —  всё.

Это конец.

И в тот самый миг, когда я попрощалась с жизнью, всё прекратилось.

Меня отпустили.

Исчезла чужая воля, перехватившая мое заклинание, и давление силы, невозможное и невыносимое для человека, исчезло. 

Схлынула боль, ломившая виски, и внутри моей головы снова осталась одна я —  образы, схваченные моим-не моим заклинанием больше не теснились в ней, не распирали ее.

Выпрямившись на бревне, я спешила надышаться перед тем, как оборванный поиск хлестнет по мне отдачей —  и это будет всем отдача отдача, как бы мозг из ушей не хлестнул! —  и готовилась выстоять, да только особо на это не надеясь...

Сила вернулась журчащей речкой, быстрой, говорливой, норовистой —  но все же не обезумевшим потоком, собравшим воедино что воду, что землю, что камни.

Кто бы ни влез в мое заклинание только что, он позаботился о том, чтобы меня не перемололо его силой.

Тело слегка клонило в сторону, я выпрямлялась, садилась ровно —  но тут же понимала, что меня снова ведет.

Шум в голове сменился звоном, темнота в глазах отступила, но чувствовала я себя… Чувствовала я себя так, будто давешний болотный змей меня все же догнал и проглотил. И соратники меня все же отбили, но до того тварь долго-долго гойсала от них по трясинам, собирая брюхом все камни да коряги.

Что это было? Что это было и какого блазня именно со мной?

Касаясь дара снова, я чувствовала себя… неуверенно. Это чувство было мне внове и оно мне ужасно не нравилось. 

Мне было попросту страшно, что этот, непрошенный, может прийти опять и… и второй раз уже не смилостивиться. Не отпустить. 

Но это мой дозор. Это моя служба. Я несу ее честно.

Зелень поиска подсветила поляну и лес на полет стрелы вокруг стоянки. 

Ни чужих людей, ни тварей. Все чисто. Все хорошо.

А тошнота, что колыхнула внутренности, когда я с выдохом отправила силу в поиск —  ерунда, пройдет.

...и прошла.

Правда, когда проснувшийся без посторонней помощи Илиан пришел меня менять, в ушах у меня все еще слегка звенело, да и в ноги слегка подрагивали.

Дойдя до лежака, я с облегчением опустилась на нагретое Камнем место.

Никаких снов! Ведающий Тропы, молю тебя, пускай сегодня —  никаких снов!

Уже проваливаясь в сон, чувствуя, как по телу растекается блаженная нега, а в голове вяло толкаются прихваченные во время странного поиска образы, я прикинула: похоже, это я с подачи наблюдателя, аж до Закатного леса дотянулась…

Сны мне не снились.

Благодарю, Ведающий тропы!

Утренние сборы обоза остались позади: спутники нам достались бывалые, деловитые и знающие цену дорожному времени. Потому поднялись еще до света. Обиходили коней, позавтракали, ежась от утреннего тумана —  и рассвет встретили уже на ходу.

—  Илиан.

—  М? —  напарник, покачивающийся в седле, ко мне даже не повернулся, только бровь, рассеченная шрамом, вопросительно приподнялась.

—  Скажи… ты ночью, когда спал —  или когда проснулся —  ничего… странного не почувствовал? 

—  Где? —  тут же подобрался напарник.

—  Ну… 

Я вздохнула, поколебалась, да и выдала ему всё, что со мной стряслось прошлой ночью.

—  Танис.

—  М? —  откликнулась я со здоровой опаской. 

Да еще и на всякий случай шевельнула стременами, побуждая Коряжку отодвинуться от напарника. 

Что-то мне его  спокойствие не нравится.

Какое-то оно… не надежное!

Как полянка на болоте. Такая зеленая. Такая ровная. Такая… бездонная.

—  Танис, почему ты не разбудила меня сразу же, как только это произошло?