Заметки о Гитлере - Себастьян Хаффнер

В 1942 — 1945 годах во всем мире было живым осознание того, что гитлеровские массовые убийства были не просто «военными преступлениями», а уголовными преступлениями, и именно преступлениями неслыханного прежде масштаба, цивилизационной катастрофой, которая в известной степени начинается там, где прекращаются обычные «военные преступления». К сожалению, это осознание было затем снова стерто Нюрнбергским «процессом над военными преступниками» — злополучным представлением, о котором сегодня никто больше не вспоминает охотно.

У этой юстиции победителей было множество недостатков: главный обвиняемый отсутствовал, поскольку он скрылся от какого бы то ни было земного правосудия; закон, по которому выносились приговоры, был специальным законом обратной силы; но прежде всего: собственно гитлеровские преступления, то есть массовое истребление в промышленных масштабах поляков, русских, евреев, цыган и больных, представляло пункт обвинения совершенно между прочим, вместе с принудительными работами и депортацией в качестве «Преступления против человечества», в то же время главное обвинение звучало как «Преступление против мира», то есть война как таковая, а «военные преступления» были определены как «нарушения законов и обычаев ведения войны».

Такие нарушения естественно — в более или менее тяжелой форме — присутствовали у всех сторон, а ведь войну вели также и державы–победительницы. Таким образом, было легко сказать, что здесь виновные правили суд над виновными, и в действительности обвиняемые были приговорены за то, что они проиграли войну. (Британский фельдмаршал Монтгомери открыто высказывал эту мысль после процесса). Нюрнберг привнес много путаницы. У немцев — именно у немцев, у которых было больше всего причин, чтобы раскаиваться и стыдиться — он вызвал менталитет встречных претензий, манеру на каждый упрек держать наготове» tu quoque«- «А ты что же, быть может, не делал такого же?» У держав–победительниц, во всяком случае у западных, он оставил угрызения совести, особенно в Англии, в которой начинают появляться абсурднейшие оправдательные тезисы для Гитлера. Сегодня действительные преступления Гитлера, которые тридцать пять лет холодят людям кровь в жилах, следует заново усердно отобрать из мусора и отделить от того, что можно назвать обычной грязью войны. Лучше всего начать с исследования того, что из злодеяний Гитлера не принадлежит к этим преступлениям — при наличии опасности того, что многие читатели могут углядеть в этом попытки обелить Гитлера. Дело обстоит совсем наоборот.

Начнем с «Преступлений против мира». На Нюрнбергском процессе война как таковая (во всяком случае, спланированная и желаемая агрессивная война) была — в первый и до сих пор также и в последний раз — объявлена преступлением. Существовали тогда мнения, которые в «Преступлениях против мира» видели даже самый важный пункт обвинения, который в основном уже включал все остальные, и приветствовали криминализацию войны как эпохальный прогрессивный шаг человечества. Эти голоса сегодня изрядно примолкли. Война и убийство, слова, которые так легко слетают с языка — это совершенно разные вещи. Это демонстрируется как раз в случае с Гитлером.

Конечно, отношение к войне по крайней мере западных народов в этом столетии сильно изменилось. Прежде война прославлялась. Еще в Первую мировую войну участвовавшие в ней народы — и не только немецкий — вступали с восторгом и воодушевлением. Это миновало. Уже Вторую мировую войну все народы — не исключая немецкого — воспринимали как несчастье и испытание. С тех пор развитие средств массового уничтожения еще больше усилило всеобщий защитный страх перед войной. Но война не была упразднена. Способ отменить войну еще не найден. Объявление её преступлением, как это произошло в Нюрнберге, явно не является таким способом.

На это указывают многие войны, которые с тех пор произошли и происходят, и на это указывают неслыханные суммы и ресурсы, которые те же самые державы, что объявили в Нюрнберге войну преступлением, с тех пор ежегодно тратят на то, чтобы оставаться готовыми к войне. Они не могут поступать иначе, ведь они знают, что война все еще возможна в любое время и при определенных обстоятельствах может стать неотвратимой.

Правда уже перед Второй мировой войной большинство стран, которые потом вели её, пактом Келлога[22] подписывали праздничное заявление об отказе от войны, а с 1945 года подобные заявления об отказе от войны стали принадлежать к нормальному содержанию международных договоров, начиная заседаний ООН и заканчивая Хельсинкским Актом. Но все правительства знают, что серьезно на них нельзя полагаться, и ведут себя соответственно. Никто не будет по этой причине объявлять все правительства бандами преступников. Неприятное, но неизбежное явление объявлять преступлением также не помогает. С таким же успехом, как и военные походы, можно объявить преступлением походы на унитаз.

Самый краткий обзор мировой истории, как до эпохи Гитлера, так и после него, учит как раз тому, что войну можно упразднить из государственной системы с тем же успехом, как и выделение отходов из биологической системы человеческого тела, и требуется лишь простейшее размышление, чтобы понять, почему это так. Войны ведутся между государствами; и они принадлежат к государственной системе, поскольку и до тех пор, пока государства являются высшей существующей на Земле инстанцией власти и насилия. Их монополия на насилие неизбежна; это является необходимым условием того, что внутренние групповые и классовые конфликты его граждан могли бы разрешаться без насилия. Но это делает одновременно неизбежным, что конфликты самих государств в случае обострения могут разрешаться только насильственным путем, а именно посредством войны. По–другому было бы только в том случае, если бы над государствами была еще одна высшая инстанция власти: единственное, властвующее над всей Землей универсальное государство, которое бы подчиняло государства подобно тому, как федеральное государство подчиняет входящие в него субъекты. Такое мировое государство хотя и является всегда идеалом великих завоевателей и основанных ими великих империй, но эта цель до сих пор ни разу не была достигнута. Пока политический мир состоит из множества суверенных государств, имеют силу следующие слова Шиллера:

… Война страшна,

Как божий бич, но волею небес

Война во благо может обратиться.[23]

Криминализация войны, как пытались это сделать в Нюрнберге, может сделать её только лишь ужаснее, потому что проигрывающий в этом случае не будет больше сражаться за победу или готовиться к поражению, но он будет сражаться за жизнь, альтернатива которой — смерть.

Возможно, кто–то возразит, что в Нюрнберге ведь не любая война приравнена к преступлению, а только лишь агрессивная и захватническая война. То, что Гитлер вел такую войну, по крайней мере на Востоке, никто не отрицает. Иначе, чем в случае Первой мировой войны, для Второй едва ли встает вопрос о «виновниках войны». Гитлер планировал, стремился и вёл эту войну с последующей целью основания Великого Рейха под главенством Германии, а качестве дальней цели — и достижения мирового господства.

Но и это нельзя сразу же обозначать как преступление, и именно в том случае, когда придерживаются мнения, что войны следует отменить, поскольку человечество со своей нынешней техникой не может больше позволить их себе.

Если войны именно в мире суверенных государств неизбежны и если они с другой стороны в технический век стали угрожать самому существованию человечества, тогда в логике ситуации человечества лежит «war to end war», война за окончание всех войн. Но мы только что видели, что собственно единственным средством отменить войну как учреждение политики является мировое государство, а на пути к мировому государству явно нет никакого другого пути, кроме успешной мировой завоевательной войны. Во всяком случае, исторический опыт не показывает нам никаких других.

То, что такие учреждения, как Женевская Лига Наций или ООН в Нью — Йорке не устраняют войну, является несомненным. С другой стороны: наиболее продолжительному и стабильному миру, о котором мы знаем, «Pax Romana»[24] первых четырех столетий нашего летоисчисления, предшествовала целая серия целенаправленных завоевательных войн, и он стал возможен только посредством этих завоевательных войн. Римская империя и «Римский мир» были одним и тем же. Приведем менее масштабный, но исторически более близкий пример: между государствами Германии в течение столетий всегда были войны, среди которых и столь опустошительные, как Тридцатилетняя война, пока Бисмарк не объединил Германию — войной. И как же обстоит дело с самой Второй мировой войной? Не превратилась ли она для обеих главных держав–победительниц, России и Америки, в конце концов тоже (вольно или невольно) в захватническую войну, основывающую империи? Разве не являются НАТО и Варшавский Договор в определенном смысле американской и русской империями? Разве в холодной войне, которая последовала за Второй мировой войной, прежде чем она была подавлена до поры до времени атомным патом, не шла уже исподтишка речь о мировом господстве? И не следует ли признать, что русская и американская зоны господства, которые установились как результат Второй мировой войны, сегодня представляют единственные части мира, внутри которых царит прочный мир? Это звучит парадоксально, но успешные завоеватели и основатели мировых империй, к числу которых хотел принадлежать Гитлер, сделали в истории для мира больше, чем все бумажные заявления об отказе от войны. Не в том, таким образом, состоит преступление Гитлера, что он хотел сравняться с ними — или, если посмотреть иначе, что он безуспешно попытался сделать то, что затем успешно воплотили в жизнь его американский и русский победители, которых он подтолкнул.