Выкуп за мертвеца - Эллис Питерс

— Значит, вот как было дело, — многозначительно протянул Овейн, обменявшись взглядом с Тудуром, и не выразил ни сочувствия, ни осуждения. Тудура связывала с принцем личная дружба, и он наверняка рассказал Овейну о признании Кристины. Теперь они узнали и о другой стороне дела. — А это случилось после отъезда Эйнона?

— Да, после. Выяснилось, что юноша пытался переговорить с Жильбером, но брат Эдмунд велел ему удалиться. Когда девушка об этом услышала, она обвинила Элиса в убийстве.

— Но ты так не считаешь. И Берингар, по-видимому, тоже.

— Нет никаких доказательств, что это сделал именно он. Возможно, он и впрямь заходил к Прескоту с целью, о которой говорит. Кроме того, была еще эта золотая булавка. Мы не знали, что она пропала, пока вы, милорд, не уехали домой. Но у Элиса ее не было, и он не имел возможности ее спрятать до того, как его обыскали. Следовательно, в комнату заходил кто-то другой и унес булавку.

— Но теперь, когда мы знаем, что случилось с моей булавкой, — сказал Эйнон, — и уверены, что Анион не убивал, разве подозрение в убийстве не падает опять на Элиса? Впрочем, это как-то не вяжется с тем, что я о нем знаю.

— Кто из нас не совершал недостойных поступков, которые не вяжутся с тем, что знают о нас друзья? — мрачно вымолвил Овейн. — И даже с тем, что мы сами знаем о себе? Я не исключаю возможности, что любой человек раз в жизни способен на большую низость. — Принц взглянул на Кадфаэля. — Брат, я припоминаю твои слова о том, что тебе нужно отыскать еще одну вещь, прежде чем ты найдешь убийцу Прескота. Что это за вещь?

— Это ткань, которой задушили Жильбера. Ее сразу можно будет опознать, если она найдется. Дело в том, что, когда ею заткнули рот и нос Жильбера, он вдохнул пару шерстинок и пару ниток мы нашли в бороде. Это не простая ткань. Когда Элис вышел из лазарета, в руках у него не было ничего подобного. Обнаружив эти нитки, мы обыскали все аббатство, но не нашли ничего подходящего. Пока мы не узнаем, что это за вещь и что с ней стало, мы не узнаем, кто убил Жильбера Прескота.

— Вы и впрямь извлекли эти нитки из носа и бороды мертвеца? — спросил Овейн. — И ты думаешь, что узнаешь ту самую ткань, которой его задушили?

— Да, я так думаю, потому что эти нитки яркого цвета, и краски эти необычные. Нитки в этой коробочке. Но ее надо открывать очень осторожно, потому что эти ниточки тоньше паутинки. — Кадфаэль передал принцу коробочку. — Не здесь. Их может сдуть поток теплого воздуха от жаровни.

Овейн отошел в сторону, к лампаде, и при ее свете принялся изучать содержимое коробочки.

— Вот золотая нить, она закручивается. А остальные — шерсть, это видно сразу. Тут два цвета — темный и светлый. — Пристально вглядевшись, принц покачал головой. — Я не могу сказать, что это за цвета, и различаю только золотую нить. Должно быть, это толстая, тяжелая ткань — вон как закручиваются шерстинки. На эту материю ушло много таких тоненьких волосков.

— Позвольте мне взглянуть, — попросил Эйнон и, прищурившись, заглянул в коробочку. — Я вижу золото, но что до других цветов… Нет, это мне ничего не напоминает.

Тудур взглянул и тоже отрицательно покачал головой:

— Тут мало света, милорд. Днем эти нити будут выглядеть иначе.

И то сказать, при мягком свете масляных лампад волосы принца казались темно-золотыми, почти каштановыми, тогда как при дневном свете они были цвета примулы.

— Пожалуй, лучше отложить это дело до утра, — согласился Кадфаэль. — Даже если бы освещение было лучше, что можно сделать в столь поздний час?

— Этот свет обманывает глаза, — сказал Овейн, закрывая коробочку. — А почему ты решил разыскивать эту ткань здесь?

— Раз мы не нашли ее в аббатстве, надо искать там, куда уехали люди, которые во время убийства находились в аббатстве. Лорд Эйнон и два капитана уехали от нас до того, как мы обнаружили эти нитки, и была слабая надежда, что они увезли эту вещь с собой, сами того не ведая. При дневном свете мы увидим цвета такими, каковы они на самом деле. Возможно, вы вспомните, где видели такую ткань.

Кадфаэль забрал коробочку и положил в сумку. Надежда на то, что утром что-то прояснится, была слабая, но все же она оставалась. От этих тонких, трепетавших при легком дуновении шерстинок зависела жизнь человека и его душевное здоровье, и брат Кадфаэль был их хранителем.

— Завтра, при Божьем свете, мы попробуем разглядеть то, что не смогли разглядеть при свете рукотворном, — сказал в заключение принц.

Той же ночью, в предрассветный час Элис проснулся в темной камере Шрусберийской крепости. Он лежал, напряженно прислушиваясь и удивляясь, что могло разбудить его, когда он так крепко спал Он уже привык ко всем дневным звукам в крепости и к ночной тишине, которую ничто не нарушало Но сегодня эту тишину что-то нарушило и прервало его сон, единственное прибежище от дневных печалей. Что-то случилось. Элис прислушивался к отдаленному шуму и голосам.

Камера не была заперта, так как их слову верили. Элис осторожно приподнялся на локте и прислушался к дыханию Элиуда, спавшего рядом. Тот спал крепко, но сон его был тревожным. Элиуд повернулся на другой бок, не просыпаясь, дыхание его стало прерывистым. Затем оно выровнялось, и Элиуд погрузился в спокойный сон. Элис не хотел беспокоить брата. Ведь это из-за упрямства и глупости Элиса, пошедшего за Кадваладром, Элиуд стал пленником. Что бы ни случилось с самим Элисом, он не должен подвергать опасности друга.

Голоса звучали неподалеку, но толстые каменные стены приглушали звук. И хотя слова различить было невозможно, чувствовалось, что говорившие взволнованны, в воздухе ощущалась паника. Элис осторожно поднялся с постели и с минуту постоял затаив дыхание, чтобы убедиться, что Элиуд не проснулся. Затем он нащупал в темноте куртку и порадовался, что спал одетый и сейчас ему не придется отыскивать остальные вещи. Он непременно должен выяснить причину тревоги, тем более что страх за Мелисент мучил его день и ночь. Все, что нарушало привычный распорядок дня, внушало опасения.

Элис отворил тяжелую дверь, открывавшуюся почти бесшумно. Ночь стояла безлунная, но ясная. На небе, видневшемся в промежутках между башнями и зубцами крепостных стен, сияли звезды. Элис прикрыл за собой дверь и вышел. Теперь он понял, откуда доносились голоса, — разговаривали в караульном помещении. А шум, который он слышал в камере, оказался цокотом копыт по булыжникам двора. Всадник — в такой час?

Элис пошел вдоль стены на звук голосов. В темноте заржала лошадь. Постепенно проступали очертания предметов, на фоне неба темнели башенки и зубцы. В запертых воротах сейчас зияла длинная узкая щель, в которую мог проехать всадник, — калитка для всадников была отворена. Всего несколько минут тому назад через нее во двор крепости проехал гонец со срочным донесением, и калитку еще не успели закрыть.

Элис подобрался поближе. Дверь сторожки была приоткрыта, и отблеск факелов, горевших внутри, дрожал на темных булыжниках. Голоса то становились громче, то затихали. Элис урывками различал слова.

— …сожгли ферму к западу от Понтсбери, — рассказывал гонец, все еще запыхавшийся от бешеной скачки, — и там остались… Они разбили лагерь на ночь… Еще один отряд огибает Минстерли, чтобы присоединиться к ним…

Другой голос, резкий и ясный, — по всей видимости, это был опытный сержант — спросил:

— Сколько их?

— Всего… если они объединятся… Говорят, сотни полторы…

— Лучники? Копейщики? Пехота или конница? — Этот вопрос задал не сержант — голос был молодой. От тревоги и напряжения он звучал выше, чем обычно. Алана Хербарда подняли с постели. Значит, дело серьезное.

— Милорд, в основном пехота. Есть у них и лучники, и копейщики. Они могут осадить Понтсбери… им известно, что Хью Берингар на севере…

— Враг на полпути к Шрусбери! — прозвучал взволнованный голос Хербарда, которому впервые предстояло командовать в бою.

— На это они не осмелятся, — вмешался сержант. — Им нужна добыча. Фермы в долине… ягнята…

— Мадог ап Мередит еще не отомстил за свое поражение в феврале, — сказал гонец, который все еще не отдышался. — Они близко… Там, в лесу, не такая уж богатая добыча… Но боюсь…

Если валлийцы на полпути к Шрусбери, то им еще ближе к ручью в лесу, где в феврале нападавшие потерпели поражение. А добыча…

Элис прижался лбом к холодному камню и задохнулся от ужаса. Горстка женщин! Вот когда пришло возмездие за его глупую браваду! Теперь там его возлюбленная — молодая, красивая, стройная, как ива, с волосами светлыми, как лен. Коренастые темноволосые валлийцы из Повиса будут из-за нее драться и убивать друг друга, а вволю натешившись, убьют и ее.

Он вышел из своего укромного уголка, прежде чем осознал, что делает. Терпеливая понурившаяся лошадь могла его выдать, но она стояла тихо, и он прокрался мимо. Элис не решился вскочить на нее, так как, услышав стук копыт, стражники выскочат во двор. От боков усталой лошади шел пар. Она ткнулась носом в протянутую руку Элиса. Потрепав лошадь по шее, он вышел в открытую калитку.