Око Всевышнего (сборник) - Владимир Васильев

– Хозяин подумает. Мы забираем эту четверку с собой. А вам не советую сниматься с места, а то, знаете ли, в степи всякое случается…

Он поднялся. Даан перехватил его взгляд, устремленный на сумку, висящую на боку Су То. У Даана похолодело внутри. Что он знал об Оке?

Монахов и Ихо крепко взяли за локти и вытолкнули из-под тента. Су То тут же, не разбираясь, положил ближайшего степняка неуловимым «ударом грома», но когда у горла южанина оказался кривой, острый, словно зуб дарка, нож, осталось только замереть. Даан даже этого не успел: клинок уперся ему между лопаток. А из освещенного пузыря повозки на это смотрел удовлетворенный вен и бесстрастный горец-велш. Когда монахов утихомирили, из повозки выпихнули и островитянина.

Потом была недолгая скачка через степь. Руки Даана, Су То, Ихо и Матураны привязали к стременам, и они вынуждены были изо всех сил нестись рядом с резвыми степными лошадками. В темноте недолго было сломать или вывихнуть ногу, но всадникам на это было глубоко наплевать.

К стоянке Миина Кана они прибыли совершенно измотанными. Су То судорожно сжимал сумку с Оком, готовый умереть за нее, но умереть ему не дали. Огрели по затылку древком тулана и отобрали святыню. Даан смотрел на это чужими глазами. На что надеяться? На чудо?

Матурана отчужденно уставился в пустоту. Бородатый и толстый предводитель степняков, скаля неровные желтые зубы, принял сумку из рук одного из своих прихвостней и вынул Око Каома.

Даан даже дышать перестал. Миин взял Око голыми руками!

Дыхание вернулось, когда все степняки из своры Миина, сбившись в тесную толпу, стали передавать друг другу Око. Ненадолго, всего на несколько секунд. Они словно приносили какую-то клятву, хотя Даан не слышал ни единого слова. Но надежда тут же вернулась к нему: ведь касаться святыни могут только родившиеся весной в год Тигра-воина. Остальные люди умрут, прикоснувшись к ней. Не сразу, но неизбежно умрут. Степняки этого явно не знали. А значит, монахи, Ихо и чужеземец скоро останутся со связанными руками среди трупов. Если только степняки не убьют их раньше.

Даан обернулся к Матуране – едва заметная улыбка тронула уста островитянина. Он, конечно же, все понял.

Вершителей Обряда, связав попарно, оставили коротать ночь рядом с лошадьми. Запах пота и навоза впечатался в ноздри, но четверо измученных пленников скоро перестали его замечать. Миин явно не собирался говорить с ними, по крайней мере, до наступления утра. А до утра Око успеет раздавить здоровье нечестивцев мощью небес и тверди.

Засыпая, Даан разглядел на фоне заходящей луны странно знакомый силуэт. Пригнувшись, человек скользнул во тьму, растворился в густой ночи. Даан готов был поклясться: с этим человеком он встречался и притом недавно. Однако вспомнить его не мог, сколько ни напрягал память.

Тяжелый сон овладел им, как цунами прибрежной деревушкой.

Разбудил Даана луч солнца, что нагло ломился в глаза, не успевшие привыкнуть к свету. Был полдень. Пленников никто не удосужился разбудить. Некормленные лошади беспокойно топтались рядом. Даан пошевелился, потревожив Су То, к которому был привязан колючей просмоленной веревкой. Небось, степняки отобрали ее какого-нибудь торговца снастями, направлявшегося в один из южных портов… Су То тихо зашипел от боли. Волосы его слиплись от запекшейся крови, Даан видел это. Если скосить глаза, можно было разглядеть даже разбитое лицо южанина. Досталось ему вчера…

– Попробуем встать? – спросил Даан. Су То молча кивнул, забывая, что обращен к товарищу боком и тот может и не увидеть. Но Даан увидел.

С третьей попытки им удалось кое-как подняться и даже, пошатываясь, некоторое время простоять. Но путы и затекшие от долгой неподвижности мышцы не позволили простоять долго – они упали на колючие стебли степной травы, припорошенной рыжим песком, следом недавней бури. Впрочем, того, что Даан успел заметить, было достаточно.

Трое степняков недвижимо валялись у походного шатра, и сразу было ясно, что они мертвы. Либо на шаг от смерти. Око опалило их дыханием божественных сил, а выдержать такое могли лишь избранные.

Рядом закряхтел Ихо; Матурана не издал ни звука, хотя Даан понял, что чужеземец давно не спит. Безучастно вперившись в пустоту, он застыл, как каменный идол у ворот Храма. Даже выражение глаз такое же, словно глядит он внутрь себя, а не перед собой.

– Скоро Око убьет всех, – хрипло сказал Даан и закашлялся. – Кто нас тогда развяжет?

Матурана не ответил. Зато отозвался Су То.

– Попробуй ослабить веревки у меня на руках.

И легонько коснулся одеревеневших ладоней Даана пальцами. Даан попробовал. Получалось плохо, руки совсем не слушались.

«Проклятье! – подумал он. – Когда перемрут люди Миина, мы останемся одни посреди степи, совершенно беспомощные. Нас сожрут шакалы, если раньше не убьет жажда».

Без воды можно выдержать дня три. Это при том, что почти сутки как они не пили и жажда уже дает о себе знать. Вот-вот начнут докучать голод и солнце. Точнее, солнце уже начало: пекло немилосердно, и спрятаться от него шансов не было. Негде. Разве что в шатер Миина, но там скоро такая вонь стоять будет, что лучше уж солнце…

Из шатра донесся болезненный стон. Колыхая кожаный занавес у входа, один из степняков силился выйти наружу. Ноги едва несли его; шатаясь он выпутался из скрипящих складок, сделал несколько неверных шагов и рухнул лицом в землю. Жизнь уходила из него медленно и мучительно, но у осквернившего святыню быстро не осталось сил даже на то, чтобы стонать. Даан внутренне содрогнулся. Не приведи Каома к такой смерти!

К вечеру жажда стала нестерпимой. Попытки развязать или хотя бы ослабить путы ни к чему не привели – веревки стягивали запястья и лодыжки так же надежно, как и ночью. Ничего не вышло и из затеи доползти до шатра и поискать воду. Вдвоем Даан и Су То сумели лишь немного сдвинуться с места около лошадей, совершенно при этом обессилев. Солнце нещадно жгло непокрытые головы, вытягивало из пленников последнюю влагу. Лишь когда оно склонилось к горизонту, стало полегче, хотя духота казалась нестерпимой. Бунтовало иссохшее горло, а губы вдруг стали чужими и бесчувственными. Даан где-то в глубине души поражался: совершенно не замечаешь роли воды, если удается пить каждый день. Но стоит часов тридцать остаться без питья, и даже думать ни о чем другом не получается…

Несколько раз в шатре раздавались тихие стоны. Невозможно было определить – стонет это один человек или же смерть настигает степняков по очереди и стонут они перед последним шагом в этом мире – шагом за порог.

Удивительно, но степные лошадки покорно стояли у вбитого в землю кола, служившего коновязью, хотя нетрудно было понять, что жажда докучает и им. Пленники погружались в тяжелую, полную болезненного бреда ночь, с ужасом думая о завтрашнем дне, когда снова встанет солнце.