Черная Книга Арды - Наталья Васильева

— Что ты здесь делаешь? — резковато спросил Курумо, захлопнув книгу.

Вопрос заставил девушку смешаться; она беспомощно пролепетала:

— Я?.. Я в гостях… у Учителя…

— Зачем?

Она с трудом справилась с собой:

— Просто… так вышло. Что ты читал?

Курумо пристально посмотрел на нее непроглядно-темными глазами: не ответил.

— Я чем-то ранила тебя? Прости…

— Вовсе нет, — он не отводил взгляда: кажется, ждал, когда она уйдет. И только когда закрылись двери, снова открыл небольшую книгу в переплете из темной тисненой ткани и принялся за чтение, в усилии понять неосознанно хмурясь.

…Идет по земле Звездный Странник, и заходит в дома, и рассказывает детям прекрасные печальные истории, и поет песни. Он приходит к детям и каждому отдает частичку себя, каждому оставляет часть своего сердца. Словно свеча, что светит, сгорая — Звездный Странник. Все тоньше руки его, все прозрачнее лицо, и только глаза по-прежнему сияют ясным светом. Неведомо, как окончится его дорога: он идет, зажигая на земле маленькие звезды. Недолог и печален его путь, и сияют звезды над ним — он идет…

По этому замку можно бродить часами. Просто ходить и смотреть, вслушиваясь в еле слышную музыку, стараясь унять непокой ожидания. Она поднялась на верхнюю площадку одной из башен, словно кто-то звал ее сюда…

…Он медленно сложил за спиной огромные крылья, все еще наполненный счастливым чувством полета, летящего в лицо звездного ветра и свободы. И услышал тихий изумленный вздох. Девочка протянула руку и, затаив дыхание, словно боясь, что чудо исчезнет, коснулась черного крыла. Тихонько счастливо рассмеялась, подняв глаза:

— Учитель… у тебя звезды в волосах, смотри!

Он поднял было руку, чтобы стряхнуть снежинки, но передумал.

— Пойдем. Так ты никогда не поправишься — без плаща на ветру…

…Менее всего Гортхауэр ожидал застать такую картину. Он знал, что его Тано непредсказуем; но то, что увидел теперь, настолько не вязалось с образом спокойного и мудрого Учителя, что фаэрни растерялся. Они… играли в снежки! Похоже, Мелькору доставалось больше прочих: разметавшиеся по плечам волосы его были осыпаны снегом, снегом был залеплен плащ. «Своеобразный способ выразить любовь к Учителю!» Впрочем, самому Мелькору все происходящее доставляло удовольствие. Он смеялся — открыто и радостно; подбросил снежок в воздух — и тот рассыпался мерцающими звездами.

— Учитель! — окликнул его Гортхауэр.

Тот обернулся и подошел к Ученику, на ходу стряхивая налипший на одежду снег.

— Что ты делаешь? Зачем?

Мелькор, едва успев заслониться от метко пущенного Рукой Мастера снежка, ответил:

— Чтобы понять людей, нужно делить с ними все: и горе, и радость, и труд, и веселье. Разве не так, Ученик?

— Да, Учитель, но все же… они же просто как дети, и ты…

— Почему бы и нет? — рассмеялся Изначальный. — Скажи честно: не хочется самому попробовать?

Гортхауэр смутился:

— Но ты ведь — Учитель… Как же они… Как же я…

Снежок, попавший ему в плечо, помешал фаэрни закончить фразу.

Гортхауэр нагнулся, зачерпнул ладонью пригоршню снега; второй снежок угодил ему в лоб.

— Ну, держитесь! Я ж вам!.. — с притворной яростью прорычал он. — Я тут по делу, а вы вот чем меня встречаете!

Увернуться Мастеру не удалось.

— А это от меня! — крикнул Мелькор, и снежок, коснувшись груди Сказителя, обратился в белую птицу.

Гортхауэр, повернув к Мелькору залепленное снегом лицо — Мастер Гэлеон в долгу не остался, — предложил, широко улыбаясь:

— Ну что, Учитель, покажем им, на что мы способны?

Мелькор кивнул, изящно увернувшись от очередного снежного снаряда.

В руках Менестреля снежок неожиданно обернулся горностаюшкой. Зверек замер столбиком на ладони эллеро, поблескивая черными бусинками глаз, фыркнул, когда его осыпали снежинки, и юркнул под меховую куртку Менестреля.

— Развлекаешься, Учитель? — рассмеялся Гортхауэр.

…К ночи собрались в доме вайолло Гэллора — греться у огня и сушить вымокшую одежду. Слушали песни Гэлрэна, пили горячее вино с пряностями. Мелькор, разглядывая окованную серебром чашу из оникса, дар Мастера Гэлеона, вполголоса говорил Гортхауэру:

— Конечно, Слова довольно, чтобы прогнать холод, высушить одежду; Бессмертные могут вообще не ощущать стужи. Но разве не приятнее греться у огня в кругу друзей, пить доброе вино — хотя, по сути, тебе это и не нужно, — просто слушать песни и вести беседу?

— Ты прав, Учитель, — задумчиво сказал фаэрни. — Я только одного не могу понять: почему в Валимаре тебя называют Отступником? Почему говорят, что добро неведомо тебе, что ты не способен творить? Прости, если мои слова оскорбили тебя… но разве не проще жить, если понимаешь других, не похожих на тебя самого? Если не боишься?

— Я понял тебя. Беда в том, что они не хотят понимать. Изначальные страшатся нарушить волю Эру. А союз со мной означает именно это. И, чтобы никто и помыслить не мог о таком, Валинор учат думать, что ничего доброго не может быть ни в мыслях, ни в деяниях моих.

— Но ведь это не так!

— А ты можешь считать злом того, кто умеет любить, как и ты; кто хочет видеть мир прекрасным, как и ты; кто умеет мыслить и чувствовать, как и ты; кто так же радуется способности творить? Кто, по сути, желает того же, что и ты?

— Какое же это тогда зло?

— В том-то и дело. — Мелькор отпил глоток вина.

— Знаешь, — после минутного молчания тихо сказал Гортхауэр, — я пытаюсь представить себе Ауле, играющего в снежки со своими учениками.

— И что? — заинтересовался Изначальный.

— Не выходит, — вздохнул фаэрни. — Он не снизойдет. Наверное, ему никогда не придет в голову превратить комок снега в птицу. Ведь пользы от этого никакой. Просто красиво, интересно, забавно… А он — Великий Кузнец, Ваятель, потому и должен создавать только великое и нужное. К вящей славе Единого. А от такого — какая слава? Просто… на сердце теплее, что ли? Не знаю, как сказать…

— Это не так, тъирни. Я расскажу тебе о Ваятеле. Только… не теперь.

… — Позволишь ли переночевать у тебя, Гэллор?.. У него не было своего дома в Гэлломэ; обычно к ночи он возвращался в Хэлгор, но сегодня ему хотелось остаться с Эллери.

Вайолло Гэллор просиял:

— Конечно, Учитель! Зачем ты спрашиваешь? Мы всегда рады тебе…

Гости уже разошлись, и они остались одни. Разговор затянулся допоздна. Гэллор был не прочь и продолжить беседу, но Изначальный с улыбкой остановил его:

— Довольно, пощады! Если бы я был человеком, ты вконец замучил бы меня: не торопись, ты хочешь узнать все сразу. Эллеро смущенно рассмеялся: