Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под помощью. Когда я слышу подобные заявления, мне хочется сделать одно: снять с человека груз вины, помочь ему двигаться дальше. Считаю ли я, что где-то в глубинах ее памяти скрывается воспоминание, которое можно вытащить на поверхность? Я не думаю, что память настолько просто устроена. Как бы там ни было, это не моя специализация.

– А какая у вас специализация?

– Помогать людям справиться с тем, что у них внутри: со страхами, желаниями, ревностью, печалями…

– А как насчет того, чтобы помочь найти пропавшего мальчика?

– Своим пациентам я предоставляю место, где они чувствуют себя в безопасности.

Карлссон огляделся.

– Это хорошее место, – заметил он. – Я могу понять, почему вам не хочется покидать его и выходить в наш лишенный порядка мир.

– Знаете, работать с беспорядком в умах не так уж и безопасно.

– Вы обдумаете мою просьбу?

– Конечно. Но не особенно надейтесь, что я позвоню.

В дверях он сказал:

– Наши профессии очень похожи.

– Вы находите?

– Симптомы, улики… Ну, вы понимаете.

– Я не думаю, что они так уж похожи.

Когда он ушел, Фрида вернулась в кухню. Она как раз тщательно разбирала капусту на соцветия согласно инструкции в рецепте Хлои, когда в дверь снова позвонили. Она замерла и прислушалась. Нет, это не Карлссон. И точно не Оливия, потому что Оливия обычно стучала дверным молоточком, помимо того что нажимала на кнопку звонка или даже кричала в почтовую щель, требуя немедленно впустить ее. Она убрала кастрюлю с луком с полки в камине, подумав, что все равно не очень голодна. Все, что ей хотелось, – это съесть пару крекеров с сыром. Или вообще только выпить чашку чая и лечь спать. Но она знала, что уснуть не сможет.

Она приоткрыла дверь, не сняв цепочку.

– Кто это?

– Я.

– Кто «я»?

– Я, Джозеф.

– Джозеф?

– Холодно.

– Зачем вы пришли?

– Очень холодно.

Первым желанием Фриды было велеть ему убираться прочь и захлопнуть дверь перед самым его носом. О чем он думал, когда явился к ней вот так, без предупреждения? Но потом ее охватило знакомое чувство, которое сопровождало ее всю жизнь, с самого детства. Она представила себе, что кто-то смотрит на нее, судит, комментирует ее поступки. Что бы сказал наблюдатель? «Вы только посмотрите на эту Фриду. Она звонит ему, просит об одолжении, и он тут же бросается его выполнять, не задавая никаких вопросов. Затем он приезжает к ней – замерзший, одинокий, – а она даже дверь ему не открывает». Иногда Фриде очень хотелось никогда больше не чувствовать присутствие этого невидимого судьи.

– Входите, – вздохнула Фрида.

Она сняла цепочку и открыла дверь. В дом ворвались пронизывающий ветер и темнота, а вместе с ними в коридор ввалился Джозеф.

– Как вы узнали, где я живу? – подозрительно спросила она, но тут он поднял голову, и от ужаса у нее перехватило дыхание.

– Что с вами случилось?

Джозеф не ответил. Он присел на корточки и попытался развязать шнурки, сбившиеся в сложный намокший узел.

– Джозеф!

– Нельзя тащить грязь в ваш красивый дом.

– Это неважно.

– Вот.

Он стащил с ноги грубый башмак, у которого отрывалась подметка. Носки у него были красного цвета, с рисунком в виде северного оленя. Затем он приступил к сражению со вторым башмаком. Фрида вгляделась в его лицо: левая щека опухла и посинела, а лоб пересекал глубокий порез. Стащив наконец и второй башмак, Джозеф аккуратно поставил обувь у стены.

– Сюда, – сказала Фрида и провела его в кухню. – Сядьте.

– Вы готовите?

– И вы туда же?

– Что, простите?

– В некотором роде. – Она намочила свернутое полотенце холодной водой из-под крана и протянула ему. – Приложите к щеке и дайте мне осмотреть рану на лбу. Но сначала я ее промою. Будет щипать.

Она вытирала ему кровь, а он молча смотрел перед собой. Его глаза полыхали огнем. О чем он думает? От него пахло пóтом и виски, но он не производил впечатления пьяного.

– Что случилось?

– Их было несколько.

– Вы подрались?

– Они кричать на меня, толкать меня. Я тоже толкать.

– Толкать? – переспросила Фрида. – Джозеф, нельзя так поступать. Однажды кто-то достанет нож.

– Они назвать меня «гребаный поляк».

– Оно того не стоит, – заверила его Фрида. – Никогда не стоит так реагировать.

Джозеф огляделся.

– Лондон, – сказал он. – Он не такой, как ваш прекрасный дом. Теперь мы можем выпить водку вместе.

– У меня нет водки.

– Виски? Пиво?

– Я могу приготовить вам чай, а потом вы уйдете. – Она посмотрела на порез: оттуда все еще сочилась кровь. – Я заклею это пластырем. Думаю, швы накладывать не придется. Возможно, останется небольшой шрам.

– Мы помогать друг другу, – заявил он. – Вы мой друг.

Фрида уже собралась поспорить с подобным утверждением, но решила, что все слишком сложно.

Он знал, что кошка – на самом деле никакая не кошка. Это ведьма, притворившаяся кошкой. Кошка была серой, а не черной, как их обычно рисуют в книжках, и мех у нее свисал клочками, чего у настоящих кошек не бывает. У нее были желтые глаза, и они не мигая смотрели на него. Еще у кошки был шершавый язык и когти, которые она иногда вонзала в него. Порой она притворялась спящей, но затем открывала один желтый глаз, и становилось ясно: она постоянно следит за ним. Когда Мэтью лежал на матраце, кошка взбиралась на его голую спину и вонзала ему в кожу острые когти, а от ее грязного, свалявшегося серого меха у него все чесалось. Она смеялась над ним.

Когда кошка находилась в комнате, Мэтью не мог выглянуть в окно. Впрочем, ему и без того было трудно смотреть на улицу, потому что слишком сильно дрожали ноги, а глаза болели от света, проникающего из-за жалюзи, – света из другого мира. Все это происходило потому, что он продолжал превращаться. Он превращался в Саймона. Кожа у него покрылась красными пятнами, и некоторые участки во рту зудели, когда он пил воду. Одна его половина все еще принадлежала Мэтью, а другая уже была Саймоном. Он ведь проглотил еду, которую запихнули ему в рот. Холодные печеные бобы и жирную жареную картошку, похожую на червей.

Когда он прижимал голову к полу возле матраца, то слышал какие-то звуки. Приглушенные удары. Грубые голоса. Жужжание. Тогда он ненадолго вспоминал то время, когда был целым, а его мама – когда она еще была его мамой, еще до того, как он выпустил ее руку, – занималась уборкой и дарила ему чувство безопасности.

Сегодня, когда он посмотрел в нижний уголок окна, мир снова изменился, стал белым и ярким, и это наверняка было красиво, но сегодня у него болели не только глаза, но и голова, и красота показалась ему жестокой.

Глава 20

Маленький обшарпанный поезд был почти пустым. Он скрипел и гремел, прокладывая путь через скрытые от глаз районы Лондона: задние фасады террасных зданий с душными зимними садами, закопченные стены заброшенных фабрик, растущие из трещин в кирпичной кладке крапива и рододендрон, короткий отрезок какого-то канала. Фрида даже успела разглядеть сутулого мужчину в пальто, забросившего удочку в коричневую масляную воду. Мимо проносились освещенные окна, и в них, как в раме, Фрида иногда видела жильцов: юношу у телевизора, старуху с книгой в руках. Проезжая мост, она посмотрела вниз, на широкую улицу: фонари обвиты гирляндами, пешеходы несут большие сумки или тащат за руку детей, из-под колес автомобилей во все стороны летит вода. Лондон раскручивался перед ней, как кинопленка.

Она вышла в Лейтонстоуне. Уже наступили сумерки, и все казалось серым и немного размытым. Оранжевые уличные фонари мерцали на влажных тротуарах. Мимо нее, раскачиваясь, проезжали автобусы. Улица, где жил Алан, была длинной и прямой, словно коридор, составленный из террасных зданий времен позднего викторианства, а по обе стороны дороги высились могучие платаны, должно быть, появившиеся здесь примерно тогда же, что и дома. Алан жил в доме № 108, в дальнем конце улицы. Двигаясь вперед, невольно замедлив шаг, словно желая оттянуть момент встречи, она заглядывала в эркеры других зданий и видела большие комнаты нижнего этажа, выходящие на противоположную сторону, на сады, погруженные в зимний сон.

Фрида собралась с духом, но все равно у нее засосало под ложечкой, когда она открыла калитку и позвонила в темно-зеленую дверь. Из глубины дома донесся бойкий двойной перезвон. Она замерзла и устала. Она позволила себе подумать о своем доме, о камине, в котором она разожжет огонь, как только закончит дело. Затем послышались шаги, и дверь распахнулась.

– Что такое?

Женщина, появившаяся на пороге, была маленького роста и крепкой комплекции. Она стояла, слегка расставив ноги, всей ступней опираясь на пол, словно приготовившись к бою. У нее были каштановые, коротко подстриженные волосы, большие и довольно красивые серые глаза, бледная гладкая кожа, родинка над верхней губой, волевой подбородок. На лице – никакой косметики, из одежды – джинсы и серая фланелевая рубашка с закатанными до локтей рукавами. Прищурившись и решительно сжав губы, она посмотрела на Фриду.