Специалист в Сибири. Немецкий архитектор в сталинском СССР - Рудольф Волтерс

Первой целью нашего путешествия был Ташкент в Узбекистане, куда от Новосибирска, благодаря новой линии «Турксиб», можно было добраться за четыре дня. Когда мы в 11 часов вечера тронулись, было очень холодно. Следующим ранним утром мы пересекли под Барнаулом Обь и видели, что лед на ней уже взломан и движется. Дальше путь шел через необитаемые степи и пустыни, оживлявшиеся только маленькими поселками у железнодорожных разъездов. Рядом с каждой станцией, несколько в стороне, стояла деревянная уборная с большой односкатной крышей, одно из лучших архитектурных достижений нашего железнодорожного проектного бюро в Новосибирске. Сотни раз видел я в глухой пустыне этот самодовольный вырост, естественный продукт социалистической культуры и планового хозяйства.

Вечером второго дня мы увидели гигантскую стальную поверхность озера Балхаш, мертво отражавшую солнце. Берега озера были покрыты тонкой белой соляной пылью. Ни дерева, ни кустика, ни стебелька травы в этом мертвом пейзаже.

На станциях нечего было купить, более того, не было даже горячей воды. Только после Алма-Аты, которую мы миновали утром третьего дня, стало лучше. Ландшафт все еще был плоским, но далеко впереди нас торчали из равнины могучие вершины Ала-Тау, до которых мы еще целый день ехали точно по прямой. Вынырнули группы деревьев, по-южному корявые, с плоско обрезанными кронами и маленькие садики, белые глиняные домики, обсаженные тополями; было по-весеннему тепло, и люди носили цветные одежды.

Едем дальше, вдоль снежных вершин горной цепи Александра (Киргизский хребет); здесь, как и раньше, горы вздымаются отвесно от зеркально плоской поверхности на солидную высоту до 5000 м. Опять началась широкая и пустынная степь, только уже недалеко до Ташкента она стала населеннее, подвижнее и привлекательнее.

Четыре дня путешествия пролетели очень быстро. Безделье нас не мучило. По утрам около девяти мы безмятежно вставали, убивали того или иного клопа, который оказывался под носом, умывались и садились в неглиже за завтрак, который сервировали настолько утонченно, насколько могли. Тот, чья очередь наступала, выскакивал на ближайшей станции из вагона, приносил в котелке горячую воду и покупал всякие мелочи, вроде вареных яиц и редиски, которые предлагали почти всюду.

Другой накрывал тем временем стол и предвкушал радости завтрака. Нарезалась половина одной из захваченных нами семи огромных буханок хлеба, намазывалась маслом, посыпалась изюмом и быстро исчезала. Как выяснилось, это было довольно вкусно.

Начиналось все, однако, обязательным стаканчиком водки, который нас полностью оживлял и приводил в хорошее настроение. Потом наступала очередь яиц, редиски и горячего чая, затем уже упомянутых бутербродов с изюмом и на закуску еще один глоток прямо из горлышка.

Когда зажигались сигареты, дело, как правило, шло уже к 11 часам, мы разминали ноги в проходе или снаружи, на разъездах, наводили порядок в купе, то есть, опуская одну из полок, превращали спальное купе в сидячее. Затем приходила Наташенька, которая всегда работала в утреннюю смену, немного подметала и прибирала, получала леденец и снова уходила. Около 12 часов мы друг с другом или с одним из офицеров Красной армии, которые ехали с нами в вагоне, разыгрывали первую партию в шахматы. Дверь в купе из-за жары была всегда распахнута, и несколько зрителей стояли вокруг играющих.

Где-то до 4 часов продолжалась шахматная игра, наносилась пара визитов в соседние купе, принимались гости в нашем, пока после всей этой напряженной деятельности не давал о себе знать голод. Обед обычно был не особенно интересен, рыбные или мясные консервы, холодные, разумеется, хлеб и чай. У нас были консервы трех сортов — баранина с фасолью, сардины и осетр — и когда мы на четвертый день снова принимались за баранину с фасолью, в этом была своя новизна.

Иногда мы обогащались путем обменной торговли в поезде. Мы запасли очень много хлеба, который был большой редкостью и весьма ценился. И если обнаруживали какого-нибудь высокого военного, который располагал фруктовыми консервами, то приглашали его к нам в купе на партию в шахматы. Куне запиралось, и пока я играл, мой спутник принимался за хлеб. Он его распаковывал и перепаковывал, до тех пор пока наш красноармеец не начинал беспокойно ерзать. И когда тот с деланным спокойствием говорил: «Хороший у вас тут хлеб», можно было считать, что сделка состоялась, и мы обменивали одну буханку на две банки замечательных кавказских фруктов.

После еды мы ложились немного отдохнуть и дремали до 6–7 часов. Затем снова шахматы, изучение карт, подсчет денег, разработка программ на следующие дни; дальше ужин с чаем, хлебом, изюмом, редиской и яйцами, наконец вечерняя выпивка до К) часов, с грузинским вином, если позволяли запасы. Закурив последнюю сигарету, мы ложились в 11 часов в постель. Медленно движущийся поезд быстро укачивал нас, и клопы, которые здесь встречались чудовищно большими экземплярами, не могли помешать нам спать.

Поздним вечером четвертого дня наш поезд вкатился на ташкентский вокзал. Всех высадили, только мы вдвоем остались на ночь в купе, благодаря сигаретам и леденцам для бригадира и Наташеньки. Следующее утро застало нас на запасных путях где-то в километре от Ташкента. Около девяти утра мы отправились в путь. Наташенька помогла нам донести багаж, мы встали в чудовищно длинную очередь в камеру хранения и где-то через час избавились от багажа. Было жарко, солнце жгло с голубого неба, и мы безмятежно побрели в город.

Ташкент, хотя он всего лишь столица республики Узбекистан, несомненно значительнейший центр российской Средней Азии. Город так же велик, как Новосибирск, но это красивый разросшийся город. В новой части тоже ничто не выпадает из общей изящной рамы — все взаимосвязано. Дома в новой части города низкие, в большинстве каменные, по всем улицам великолепные ряды деревьев, по обеим сторонам проезжей части журчат маленькие, аккуратно забранные в камень ручьи с чистой холодной водой. Во дворах домов высятся зеленые тополя, ивы и разные другие южные, похожие на кусты деревья, названия которых не знаю.

Здесь уже лето; люди носят легкую цветную одежду. Узбеки, стройные, с серьезными коричневыми лицами, с вышитыми шапочками или белыми тюрбанами на головах, в красивых шелковых халатах.

Особенно красивы женщины, так красивы, как я нигде больше в России не видел. Стройные высокие женщины, с хрупкими лодыжками. Шелковистые черные волосы обрамляют тонкие лица, которым длинная узкая переносица придает некую неприступность, как у мадонн.

Вокруг маленького ядра густо населенного нового города лежит широко растянутая запутанная сеть узких ломаных переулков, в которую мы решились войти, вооружившись картой. Как и в Помпеях, улицы здесь стиснуты высокими каменными или глиняными стенами без окон, оставлены только отверстия для входа. Но улицы здесь не прямые, а изогнутые и кривые, то тут, то там — тупики. Время от времени в стене встречаются глубокие и широкие проемы. Постепенно глаза, ослепленные белыми, сильно отражающими солнечный свет стенами, начинают видеть в темноте такой ниши узбека, сидящего со скрещенными ногами и смертельно серьезным лицом. Перед ним разложены на маленьком коврике плоды его искусства, латунные и оловянные сосуды и устройства, выточенные из дерева предметы и т. д. Помещение одновременно и мастерская. Иногда мы находим чайную, такую же темную нишу, с пристроенными со стороны улицы в качестве веранды деревянными помостами — осколок частного хозяйства.