Вереск и бархат - Тереза Медейрос

Пруденс открыла дверь в комнату и почувствовала, как мокрый кошачий нос ткнулся ей в ногу. Она осторожно отодвинула котенка в сторону и помогла Себастьяну опуститься на свою смятую, еще не остывшую после сна, постель. Он зарылся лицом в одеяло, удовлетворенно вздохнув. Девушка мягко перевернула его на спину и отошла, чтобы зажечь свечу.

За своей спиной она услышала натужное сопение. Себастьян пытался расстегнуть застежку туфли. Пруденс быстро вернулась к кровати. Она поймала его, поддержав плечом, когда он начал съезжать на пол.

— Что ты делаешь?

— Мои туфли. Я не хочу вымазать твои чистые простыни.

Пруденс уложила его.

— Не будь глупым. Мне наплевать на простыни. Себастьян с упреком погрозил ей пальцем.

— Ты бы так не говорила, если бы их у тебя никогда не было.

Девушка опустилась на колени, чтобы снять с него туфли.

— Когда ты станешь хозяином «Липовой аллеи», — сказала она, стараясь придать своему голосу непринужденность, — то сможешь купить мне столько простыней, сколько мне будет нужно.

— С огромным удовольствием. Атласные простыни. Шелковые простыни. Ты когда-нибудь спала на китайском шелке? Спать на нем — это словно нежиться на облаке.

Жар залил щеки Пруденс. Она стеснялась поднять глаза на Себастьяна, опасаясь, что он сможет обнаружить в их глубинах греховные видения, вызванные его словами: переплетенные в жарком любовном объятии на воздушно-голубом шелке тела. Но ледяной поток смыл ее лихорадочное видение, когда она вспомнила, как Триция восторженно описывала свое новое приобретение в городской дом в Лондоне: восточная кровать, задрапированная китайским шелком.

Пруденс перебросила его ноги с пола на кровать, не обращая внимания на то, как он поморщился от боли.

— Никуда не ходи. Я сейчас вернусь.

Девушка прокралась по спящему дому на кухню. Найдя все, что ей было нужно, она поспешила в столовую. Пруденс порылась в буфете красного дерева и обнаружила стопку полотняных салфеток. Триция не обнаружит их пропажи. Имя человека, чей герб был вышит на этих салфетках, уже давно было предано забвению.

Девушка хотела было уйти, но помедлила. Триция держала опий у себя в спальне и не раз предлагала его Пруденс от головной боли. Но сегодня Пруденс боялась потревожить свою тетку. Она довольствовалась тем, что прихватила с собой графин со скотчем с буфета.

Девушка вернулась наверх и закрыла за собой дверь спальни, осторожно повернув ключ в замке.

Мужчина, раскинувшись, лежал поверх одеяла, и под его телом ее узкая кровать казалась еще меньше. Глаза Себастьяна были настороженными, подернутыми пеленой боли. Он рассеянно гладил котенка, свернувшегося у него на коленях.

Пруденс отставила в сторону свою ношу и опустилась рядом с ним, застенчиво улыбнувшись.

— Давай взглянем на твое плечо, хорошо?

Не успела она и глазом моргнуть, как маленький кинжал перекочевал из чулка Себастьяна к нему в руку.

— Можешь разрезать рубашку, но только не плед, пожалуйста. Это плед Керров. Единственное, что у меня осталось. Себастьян подбросил кинжал на своей ладони, перевернув к ней рукояткой. .

Пруденс судорожно сглотнула и взяла его. Резная рукоятка была теплой от соприкосновения с обнаженной икрой Себастьяна. Сколько же невольных жертв горца были убиты этим кинжалом?

Она осторожно расстегнула брошь на плече, чтобы не порвать клетчатую ткань тяжелой застежкой. Аккуратно разворачивая плед, девушка все время ощущала на себе пристальный взгляд Себастьяна. При более близком осмотре она обнаружила, какой поношенной и истертой была вся его одежда. Лишь плотность ткани и бережное отношение Себастьяна не позволяли ей рассыпаться. Хотя, как она полагала, теперь это не имело значения. Триция купит ему любую одежду, какую он только пожелает, как только они поженятся.

Пруденс разорвала ткань рубашки и почувствовала, как дрожит Себастьян. Девушка подхватила графин с виски.

— Вот, выпей это, прежде чем я продолжу. — Она поднесла графин к его губам.

Себастьян отпил. Янтарная жидкость заструилась по его подбородку, и Пруденс вытерла ее салфеткой, задержавшись пальцами на его губах.

— Тебе тоже следует немного выпить, — сказал он. — Это помогло бы унять дрожь в руках.

Пруденс увидела насмешливый блеск его глаз. Он отлично понял, что не его рана заставляла ее дрожать.

Девушка стащила пропитанную кровью рубашку с его плеча. Сама рана была больше похожа на глубокую царапину с рваными краями и не представляла опасности. Тихий возглас сочувствия вырвался у нее при виде сильного порохового ожога, окружавшего рану и покрывавшего его грудь и плечо. На багровой, вздувшейся пузырями коже торчали редкие клочки обгоревших волос.

Пруденс подняла глиняную миску.

— Масло и яичные желтки. Папа считал это прекрасным средством от пороховых ожогов.

— Твой папа был мудрым человеком.

Девушка приложила к ране влажную салфетку.

— Мудрее, чем многие думали.

Кожа Себастьяна покрылась пупырышками, когда Пруденс слегка смазала ожог прохладной смесью.

— Наклонись вперед, — приказала она. Мужчина подчинился. Пруденс обхватила его руками, закрепляя повязку из сшитых салфеток вокруг него. Ее коса упала ему на бедро, а грудь прижалась к его груди, прежде чем девушка снова опустилась на колени, потупив глаза.

Под светлыми завитками волос на его груди Пруденс увидела другие порезы и шрамы, некоторые из них очень давние, уже побледневшие от времени. Быть может, эти шрамы остались от побоев отца, как и шрам под подбородком?

Девушка принялась складывать оставшиеся салфетки.

— Как ты скроешь это от тети?

— Это будет нетрудно. Триция уже довольно давно не видела меня без рубашки.

Пруденс бросила на него скептический взгляд.

— Будет видеть после того, как вы поженитесь.

Себастьян беспокойно поерзал и поспешил прервать разговор на неприятную для него тему.

— Эта комната именно такая, какой я ее себе и представлял. Чистая и аккуратная. Все на своем месте, элегантное и в то же время простое.

— Как я?

Мужчина улыбнулся уголками рта.

— Никто не посмел бы назвать тебя простой.

Котенок потянулся и потерся о бедро Себастьяна. Пруденс погладила его.

— Кот Себастьян любит тебя. Пожалуй, мне следовало бы поменять ему имя, чтобы избежать путаницы.

— Пожалуй, да, — согласился он. — В любом случае, Себастьян — глупое имя.

Пруденс подняла голову, чтобы возразить, но его глаза были закрыты. Девушка знала, что он не спал, но не решилась беспокоить. Морщинки вокруг его рта прорезались глубже от усталости и боли. Себастьян скрестил на груди руки в старом, как мир, жесте самозащиты.