Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - Филипп Матисзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филарх бросает на толпу суровый взгляд и возвращается к своим обязанностям.
– Обращайте внимание, как реагируют кони, когда вы собираетесь на них сесть! Многие увиливают, если заранее знают, что им предстоит тяжелая работа. Нужно приучить своего коня стоять смирно во время посадки. В трудную минуту непослушный конь – все равно что предатель! Ксенофонт, иди сюда, поможешь мне показать. Сначала, пока вы не уверены в своем коне, держите привязь наготове в левой руке. Другой конец должен быть привязан к узде – к переносью или к подбородному ремню. Держите ее легко, так, чтобы не рвануть, когда будете садиться, но достаточно крепко, чтобы конь не смог увернуться. В прыжке подпирайте тело левой рукой. Перекиньте ногу на правую сторону, но не сгибайте колен и не кладите колено коню на спину. Перекинули – сожмите ягодицы, а то будет больно!
Позже будем учиться садиться на коня справа. Нужно быть готовыми к любой неожиданности. А теперь – перерыв на обед! И пусть эти зеваки займутся уже чем-нибудь более путным!
«ГИППАРХ» и «О КОННИЦЕ»
Большую часть этой главы написал двадцать четыре века назад один из юношей, с которыми мы здесь встретились – Ксенофонт. Писал он тогда, когда стал старше и мудрее, но его тексты, несомненно, основаны на том, чему его учили, когда он еще был эфебом в Афинах.
Процесс формирования отряда, доспехи и оружие описаны здесь так, как у Ксенофонта. А парад в честь Великих Дионисий он описывает еще подробнее – для всех деталей здесь попросту не хватило места.
Техника посадки с помощью копья также заимствована из сочинения Ксенофонта, но с учетом опыта реконструкторов, которые не поленились воспроизвести ее в современных условиях.
Седьмой час дня (12:00–13:00)
Булевт делает перерыв на обед
После напряженного утра члены буле не упускают возможности поразмяться и повыведывать друг у друга, как складываются дела. Нерикий надеялся улизнуть, чтобы пообедать в компании любовницы, но, похоже, это ему не удастся. Булевты устраивают деловой обед, а значит, по крайней мере, часть перерыва Нерикию придется провести с отвратительным Критием.
В свободное от обязанностей булевта время Нерикий ухаживает за обширными угодьями семьи Филаидов на соседнем острове Эвбея. Многие из членов этой семьи дружат с родовитым Критием (один из его предков был другом великого афинского законодателя Солона, и Критий никому не даст об этом забыть). Как следствие, Нерикию покровительствует человек, которому он с удовольствием запустил бы своим овощным салатом в лицо, а вместо этого улыбается, делая вид, будто считывает непонятные отсылки к художественной литературе, которыми Критий обожает украшать свою речь.
– Я ценю твою осторожную позицию в отношении этой сицилийской экспедиции, – замечает Критий, усаживаясь на скамейку рядом с Нерикием. – Твое неравнодушие доказывает, что участвовать в государственном управлении должны все, как избранные путем голосования, так и получившие должность по жребию. Но неужели тебя смущает лишь то, что экспедицию, по всей видимости, возглавит Алкивиад? В конце концов, он прекрасно подходит на эту роль.
Однажды, сделавшись членом Совета и принеся присягу, которую приносят члены Совета, в том, что они будут при исполнении этой должности руководиться законами…
Ксенофонт. «Воспоминания о Сократе», 1.1.18[57]Нерикий еще не прожевал салат, поэтому ответить не может. В любом случае, на самом деле Критий разговаривает сам с собой.
– Я о том, что люди неблагородные обычно не метят в стратеги или гиппархи. От этих должностей зависит безопасность государства, поэтому относиться к ним нужно максимально ответственно. Вы, простой народ, предпочитаете должности, которые приносят в дом жалованье и доход, не так ли?
Услышав слова «простой народ», Нерикий принимается жевать c удвоенной силой. Проглотив салат, он вежливо замечает:
– Именно «простой народ» и дает силу государству – гребцы, кормчие, корабельные мастера. От них она зависит больше, чем от знати или даже гоплитов. Поэтому мне кажется справедливым, что они участвуют в принятии решений.
Сам Нерикий принадлежит к классу гоплитов, но не удосуживается об этом напоминать. Сдержать гнев ему помогает то, что сегодня они обедают за стенами Толоса – административного здания рядом с булевтерием, где проходили утренние дебаты. Со скамьи, расположенной у стены Толоса, открывается вид на Агору. Нерикий мог бы поесть и в самом Толосе за полноценным обеденным столом, но свежий ветер с моря рассеял утренние облака, и к привычному городскому смраду добавился приятный запах соли и водорослей. Солнце сияет, воздух свеж, а суета рынка вызывает любопытство у человека, привыкшего к размеренной сельской жизни. Все вокруг греет душу – все, за исключением Крития.
– Этому-то и дивятся приезжие! Тому, что афиняне отдают предпочтение беднякам, людям низшим. Во всем остальном мире лучшие люди являются противниками демократии. Мы, аристократы, очень редко допускаем бесчинство и несправедливость, зато самым тщательным образом заботимся о важных вещах! Тогда как народ характеризуют лишь величайшая глупость, недисциплинированность и низость. Бедность делает его необразованным и невежественным.
Этим утром речь Крития в поддержку сицилийской экспедиции вызвала резкую критику, и его это явно задело.
– Ты полагаешь, что мы должны допускать в буле не всех граждан или что не у всех булевтов должны быть равные полномочия? – спрашивает Нерикий как можно вежливее. Он угощает Крития сыром, надеясь, что тот не станет отвечать с набитым ртом и хоть ненадолго замолчит. План проваливается: у Крития настоящий приступ красноречия.
– Ох, это отличная идея – предоставить слово черни! – едко замечает он. – Кто угодно может требовать чего угодно для себя и себе подобных, и его сторонники знают, что его невежество и грубость принесет им больше пользы, чем достоинство и мудрость хорошего человека. Я только никак не могу понять, Нерикий, почему ты – хороший вроде
