Спаситель океана, или Повесть о странствующем слесаре - Георгий Садовников

— Так скоро? Когда же вы успели его спасти?

— О, у меня даже осталось в запасе время. Я вернулся раньше на целых две недели!

— На две недели?! Да вы же уехали только вчера!

— Э, я вижу, ты еще не проходил физику в школе, — произнес слесарь, становясь серьезным.

Я признался, что до этого дня нам еще учиться и учиться.

— Ничего. Это не уйдет от тебя, доберетесь и до физики, — сказал он, стараясь подбодрить меня, а заодно и моих отсутствующих товарищей. — А пока постараюсь тебе объяснить. Ты уже, наверно, заметил, что вода гораздо плотнее воздуха, — продолжал Базиль Тихонович. — И поэтому время в воде идет медленно-медленно, потому что вода старается задержать его.

— Понятно, — сказал я. — Я ходил в реке. Только у берега. Идешь, а она не хочет пускать.

— Вот, вот, — подхватил слесарь. — Вот и времени также трудно продвигаться в воде. Но и это еще не все. На большой глубине на него давит вся вода, что сверху. Целые километры воды. Они так придавливают время ко дну, что оно там ползет со скоростью черепахи. Вот почему здесь у тебя прошел всего лишь день, а у меня там, на дне Океана, миновал целый месяц.

— Так вы опускались на дно Океана?

— Другого выхода у меня не было, — сказал слесарь чуточку виновато, — потому что причина аварии таилась на дне. — И он посуровел, наверное, вспомнил, как ему приходилось нелегко.

— Базиль Тихоныч, миленький, расскажите! — закричал я, совсем забыв, что бабушка послала меня в магазин за хлебом.

Лицо Базиля Тихоновича озарилось радостью, будто я подсказал ему замечательную идею, он благодарно пожал мне руку и воскликнул:

— И правда, а почему бы и не рассказать о своем путешествии на дно Океана и о том… о том, как я вступил в неравный поединок с… одним… с одним жутким злодеем!

Я хотел было позвать ребят, но потом подумал, что, пока буду бегать, у слесаря может иссякнуть пыл или он забудет, о чем хотел рассказать. И никто из нас никогда не узнает, что делал наш слесарь на дне Океана.

— Ну так слушай, — сказал Базиль Тихонович и проглотил слюну — такое удовольствие ему всегда доставляли воспоминания.

Он сел на ступеньку и с удовольствием повторил:

— Ну так слушай… Да-а… Как только услышали мы с тобой вчера про то, что делается с Океаном, помчался я в такси прямо в аэропорт. Как ты понимаешь сам, мне нужно было к утру вернуться на работу. Приезжаю в аэропорт, выбегаю на летную полосу, а самолет Москва — Сан-Франциско уже оторвался от земли — поднимается в воздух. Понимаешь, Вася, чтобы выиграть побольше времени, я должен был непременно попасть в Сан-Франциско. Потому что вчера у нас было уже вчера, а население Сан-Франциско еще жило днем позавчерашним…

Так вот, что делать? Я на летной полосе, а самолет уже поднимается в воздух. Если мне не удастся сесть в него, он улетит, и я не успею предотвратить гибель Океана. Но как сесть в самолет, если он уже находится в воздухе? И вот тут меня осенила безумно смелая идея. Вася, смею тебя заверить, такое еще никому и никогда не приходило в голову. Итак… М-м, что я сделал?

Базиль Тихонович так крепко задумался, что над его переносицей возникли две вертикальные морщины.

— Вспомнил! — воскликнул слесарь, озаряясь счастливой улыбкой. — Я просто дал самолету подняться высоко, пока он не стал размером с ладонь… С твою ладонь, — уточнил слесарь. — И тогда я схватил его и бережно зажал в кулаке. Он зажужжал у меня в руке, точно серебристый жучок. Но как ты понимаешь, это было только лишь половиной дела. Даже меньшей частью его. Еще оставалось самое главное — попасть на борт самолета. Но как ты догадался, нас разделяли те тысячи метров, на которые уже успел подняться самолет.

И вот тут мне помогли свободные летчики. Вид человека, стоявшего посреди аэродрома и державшего в руке пассажирский самолет, следующий международным рейсом, вскоре привлек внимание всего аэропорта, Ко мне подошел диспетчер и вежливо, но строго спросил, почему я мешаю пассажирскому межконтинентальному серебристому лайнеру следовать без помех своим курсом. Я объяснил ему, в чем дело, и диспетчер очень разволновался, потому что его тоже и днем и ночью беспокоила судьба Мирового Океана. Он обещал мне помочь и, вернувшись в здание вокзала, поведал собравшимся там летчикам и пассажирам о моем намерении спасти исчезающий Океан.

Эта весть тотчас взбудоражила весь аэропорт. Люди окружили меня и наперебой предлагали свои услуги. А один военный пилот, отъезжающий в отпуск, сбегал на свой аэродром и вскоре подрулил ко мне на сверхзвуковом истребителе.

Так как у меня уже не было времени, мы только обменялись крепкими рукопожатиями, я сел в кабину позади пилота, и сверхзвуковой истребитель помчался ввысь вдоль моей руки.

По мере нашего приближения размеры пассажирского самолета увеличивались, и мне было все труднее и труднее удерживать его в руке. Наконец он стал совсем большим и тяжелым, и я выпустил его.

Но к этому времени мы почти настигли самолет. А минуту спустя и вовсе поравнялись с его бортом. Экипаж пассажирского лайнера, предупрежденный по радио диспетчером, распахнул на мгновение люк, и я перескочил в тамбур самолета. Эта операция была проведена настолько слаженно, что пассажирский самолет не потерял ни грамма воздуха, а я не обморозил ни одного уха на ужасном холоде, который царил на такой высоте.

Военный летчик помахал мне рукой и благополучно вернулся на свою базу, а свободные члены экипажа окружили меня и отвели в салон первого класса. Потом ко мне вышел сам командир корабля — старый воздушный волк — и сообщил, что чуткий экипаж еще при взлете заметил человека, бегущего следом по полосе, и хотел остановить самолет. Но тут вмешался один пассажир, сказал, что это прибежал попрощаться его опоздавший приятель, и не стоит ради одного приятельского рукопожатия задерживать вылет многих спешащих людей.

Выслушав короткий рассказ командира корабля, я почувствовал на своем затылке чей-то угрюмый взгляд и невольно обернулся. В углу салона сидел мужчина в соломенной шляпе, брезентовой куртке и болотных сапогах. Его татуированная рука судорожно сжимала древко спиннинга. На багровом лице мужчины, украшенном черными усами, косматыми баками и увесистой медной серьгой в мочке правого уха, была написана крайняя степень досады.

Я и сам не прочь иногда посидеть с удочкой над прудом, и потому мне было понятно нетерпение этого рыбака. Только подумать, его ждет хороший клев на берегу Тихого океана, а тут кто-то хватает руками самолет.

Я подмигнул рыбаку ободряюще, но тот ответил мне зловещей усмешкой, истинное значение которой тогда осталось для меня неизвестным.