Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2 - Точинов Виктор Павлович

Хотя… Я вдруг понял, что знаю, как можно решить проблему и стать полноправным владельцем Трелони-Холла. Но сначала надо поговорить с одним человеком.

– Отказываться от наследства не буду, – сказал я решительно. – И если деньги потребуют не в ближайшие недели, а хотя бы через год, то я их заплачу.

А сам подумал: или не заплачу, сверну шею в попытке раздобыть нужную сумму. Но тогда и спроса никакого не будет. Мертвые, как говорил один мой знакомый, не кусаются. И обременений наследства не выплачивают.

– Рад вас видеть, мастер Хокинс! – расплылся в улыбке Бен Ганн. – Добро пожаловать в каюту старого Бена!

– Старым ты станешь, когда вон тот вишневый саженец принесет свой первый бушель плодов, – сказал я, проходя в «каюту». – Если не ошибаюсь, на Пасху тебе сравнялось тридцать семь.

– Старость не в годах, она вот здесь, – елейным тоном сказал Бен, коснувшись левой стороны груди. – Я пережил больше, мастер Хокинс, чем иные переживают за три жизни.

– Еще на прошлой неделе ты называл меня просто Джимом.

– На прошлой неделе, мастер Хокинс, вы не были моим хозяином. И владельцем всего вокруг тоже не были.

– Так уж и всего… По-моему, мы сейчас сидим в твоем доме, а стоит он на твоей земле.

– Действительно… Тогда пусть здесь, в моей каюте, все будет по старому, Джим. Но снаружи я буду говорить «мастер Хокинс».

– Договорились. Закрепим наш уговор парой стаканчиков?

– Я поклялся памятью матери никогда не пить больше ром, – сказал Бен очень серьезно.

– Знаю. И прихватил бутылку отличного шерри-бренди, на этот напиток клятва не распространяется.

Одной бутылкой дело не ограничилось, когда она показала дно, я принес из двуколки вторую.

– Расскажи мне о серебре Флинта, – попросил я, когда решил, что Бен созрел для разговора, в трезвом виде он категорически не желал говорить о своем пиратском прошлом.

– Серебро… Иногда я думаю, что вам с доктором и сквайром стоило бы приплыть на остров именно за серебром. Возможно, тогда многие из погибших остались бы живы. Ведь то серебро не проклято, как золото Флинта. Оно чистое.

Я не очень понимал, как он разделяет пиратскую добычу по степени чистоты, и Бен пояснил в ответ на мой вопрос:

– Это серебро не полито чужой кровью. Мы отобрали его не у людей, у моря. Хотя все-таки и тогда без крови не обошлось, у Флинта иначе не бывало… «Пиастры!», кричал он, и делал вот так… вжик! – и на палубу «Моржа» сыпались пиастры… и лилась кровь… Вот тогда-то, Джим, попугай Сильвера выучил это слово.

Набитый серебром испанский шлюп нащупали нав первый же день поисков, затопленные суда густо лежали на дне бухты Порто-Белло.

– Peso, peso! – кричал вынырнувший мулат Матео, старшина нанятой Флинтом команды водолазов-ныряльщиков, и махал над головой сжатым кулаком.

Что в кулаке, с палубы «Моржа» было не разглядеть, но там оказались именно они, pesos, пиастры.

Начались работы по подъему серебра. Ныряльщики (в основном индейцы и мулаты) уходили под воду, зажав между колен тяжелый тридцатифунтовый камень и держа в руках жестяное ведерко – и к тому, и к другому были привязаны прочные длинные лини. Проникнув в трюм затонувшего судна, водолазы набивали монетами свои ведра, пока хватало дыхания, потом всплывали. Матросы начинали тянуть за лини, поднимая и добычу, и камни.

Вечером с людьми Матео рассчитывались, они получали каждую сотую монету из поднятых, и уплывали на каноэ ночевать на берег.

Так продолжалось два дня, а вечером третьего Флинт прошелся вдоль маленького строя ныряльщиков, стоявших у фок-мачты – обнаженных, прикрытых лишь набедренными повязками. Вглядывался в каждого внимательно, словно видел в первый раз.

– Пиастры, – задумчиво произнес капитан, – пиастры…

Его рука совершила молниеносное, не различимое глазом движение.

– У-а-а-а-а… – издал Матео сдавленный звук и вцепился руками в живот, из-под его ладоней поползло красное.

– Пиастры!!! – завопил Флинт и ударил ножом еще раз.

В красно-серой мешанине, выпавшей на палубу, виднелись несколько кругляшей, измазанных чем-то мерзким.

– Пиастры! – кричал капитан, словно позабыл все другие слова.

Ныряльщики всё сообразили и бросились к борту. Заранее предупрежденные матросы были наготове – навалились, скрутили, не ускользнул ни один.

– Пиастры? – спросил Флинт, нагнувшись к первому, и взмахнул ножом. – Пиастры! Пиастры!!!

Наконец смолкли вопли и капитана, и людей, которых он заживо потрошил. Монеты нашлись во вспоротых кишках у всех восьмерых. Ныряльщики глотали их под водой, пытаясь таким способом увеличить свою долю.

– Соберите всё, – сказал Флинт, тяжело дыша. – И вымойте палубу. А падаль бросьте за борт.

Матео был еще жив, когда его переваливали через фальшборт, хрипел что-то неразборчивое, – но эти звуки перекрыл громкий крик попугая:

– Пиастры! Пиастры! Пиастры!!!

– Да, Джим, новых ныряльщиков Флинт не нанял, и за неполные две недели старому Бену Ганну пришлось нырять больше, чем за всю предыдущую жизнь и всю последующую. Пиастры лежали только в маленьком носовом трюме, дальше пошли слитки, и большие, и маленькие, и было их столько… Мои глаза, и глаза других ребят стали красными, как у кроликов, от полопавшихся жилок, а кожу разъела морская соль. Но мы подняли все до последнего слитка, и «Морж» осел в воде так, словно собирался вот-вот уйти на дно. Мы не доплыли бы до острова, клянусь чем угодно, первый же легкий шквал пустил бы нас на дно.

– Но как-то ведь доплыли? – сказал я, разлив по стаканам остатки шерри-бренди.

– Доплыли… Нам ведь не досталось всё, что удалось поднять. Выход из бухты Порто-Белло перекрывали четыре испанских фрегата, чтобы никто из собравшихся для подъема сокровищ не вздумал удрать с добычей, – и проскользнуть мимо их пушек никто бы не сумел. Вернее, Флинт сумел, но отдал не меньше четверти поднятого, чтобы выйти в открытый океан.

По всему получается, думал я, что серебра пираты закопали на острове тысяч на двести, и это еще самая нижняя оценка. Достаточно, чтобы окупить затраты на новую экспедицию, и чтобы стать полноправным владельцем поместья, и даже немного останется, хватит на… на долю Бена Ганна, например.

– Поедешь со мной на остров, Бен? – спросил я напрямик. – Хочу забрать серебро, но мне не обойтись без надежных людей. Кто знает, что придет в голову матросам, когда они увидят такую груду серебра… Вернее, я-то знаю.

Я опасался, что разомлевший от выпитого Бен Ганн сейчас согласится, а протрезвев – откажется.

Ошибся, отказался он сразу:

– Нет, мастер Хокинс, – сказал Бен, перейдя на официальное обращение. – Отправляйтесь без меня. Из любви к вам я вышел бы в море, хотя очень не хочу туда возвращаться. Но плыть к проклятому острову выше моих сил.

Дома меня поджидала записка от полковника. Трелони выбрал время поединка: завтрашнее утро, спустя час после рассвета. И место: укромный уголок побережья невдалеке от Киттовой Дыры. Блюменфельд писал, что заедет за мной и доставит к месту дуэли.

Да, не стоило мне пить ни херес с адвокатом, ни шерри-бренди с Беном. Но кто же ждал такой спешки от Трелони. Хотя можно было, наверное, догадаться: наверняка мистер Шусберри прикрыл кредит для моего неприятеля.

Каждый из дуэлянтов имел право на два выстрела, пистолеты (одна из двух одинаковых пар) мне достались по жребию, а вот пули, чтобы их зарядить, я отобрал сам. На возражения: дескать, заряжать оружие прерогатива исключительно секундантов, – ответил, что выбор оружия за мной, а пуля в данном случае его неотъемлемая составная часть; заряжают же пусть секунданты, я не против.

Конец ознакомительного фрагмента.