Вторжение в рай - Алекс Ратерфорд

Бабур встал, медленно повернулся, обращая свой лик к каждой из четырех сторон переполненной народом площади, и возгласил:

— Мое правление принесет всем жителям Самарканда мир и процветание. И для начала я на месяц отменяю все сборы с торговли на городских рынках.

Толпа откликнулась одобрительным ревом, и, хотя лицо юного владыки осталось бесстрастным, внутренне он преисполнился ликования. Тимур овладел Самаркандом в возрасти тридцати одного года, то есть будучи более чем вдвое старше него. И это лишь первое завоевание, первый шаг к созданию великой державы. Его державы, державы Бабура.

Вечером натерпевшимся во время осады горожанам будут раздавать снедь, и пусть они еще раз порадуются щедрости нового владыки. Ну а его самого и его сподвижников ожидает пир, и уж тут он, по крайней мере, может затмить Тимура, отличавшегося строгостью и умеренностью. Любимыми блюдами великого завоевателя были жареная конина, вареная баранина и рис. Они будут лакомиться мясом овец, пригнанных в изголодавшийся город с окрестных лугов. Сочившиеся бараньи туши уже вращались на вертелах над огнем, куропатки и фазаны вымачивались в соусах, сдобренных гранатами и тамариндами. Спелые, сладкие, как мед, арбузы и пурпурные гроздья винограда раскладывались по усыпанным самоцветами серебряным блюдам. При мысли обо всем этом великолепии у Бабура потекли слюнки.

Церемония подходила к концу, но до начала праздника у него еще оставались кое-какие дела. Неспешно сойдя с помоста, он снова сел на коня и, подав знак Вазир-хану и почетной страже следовать за ним, направился к ребристому, в форме яйца выложенному изразцами куполу, по обе стороны которого высились два стройных минарета — к мавзолею Гур-Эмир, усыпальнице Тимура.

У высоких, сводчатых ворот обнесенного стенами комплекса Бабур прыгнул с седла. По причинам, которые трудно было бы объяснить, ему хотелось побыть одному, и он, попросив Вазир-хана со стражей подождать, проследовал внутрь. Пройдя двором, где на ветках тутовых деревьев чирикали воробьи, он, как того требовал обычай, снял у порога расшитые сапоги и вошел в усыпальницу.

После яркого солнечного света ему не сразу удалось приспособиться к сумраку, царившему в восьмиугольном помещении, куда лучи проникали лишь сквозь маленькие, прорезанные на большой высоте арочные окошки, но, разглядев окружающее великолепие, Бабур ахнул. Он поглаживал пальцами мраморные стены со вставками из зеленого алебастра, перехваченные на уровне человеческого роста ободом из золотистой плитки. Выше этой линии стены были изукрашены панелями с изысканной каллиграфической вязью, содержащими изречения из Корана. Вытянув шею, юноша присмотрелся к сводчатому потолку, расписанному звездами, осыпавшими его, словно собственный небосвод.

Прямо под этим звездным куполом на простой мраморной платформе стоял саркофаг около четырех локтей длиной, под крышкой из темно-зеленого жадеита, столь темного, что при этом освещении он казался почти черным. Это сооружение могло показаться подобающим для упокоения Тимура, но Бабур знал, где на самом деле лежит его великий предок. В стене помещения был проделан сводчатый проход, что вел в нижнюю крипту, и юноша, чуть помедлив, направился туда. По этому наклонному коридору, такому узкому, что плечи терлись о стены, переступая босыми ногами по холодному камню, он спустился в гораздо меньшее по размеру и более скромное по отделке помещение. Слабый свет, проникавший через прорезной мраморный ставень единственного окошка, падал прямо на резной гроб из белого мрамора, в котором и пребывало тело Тимура.

Когда Тимур скончался в походе, имевшем целью завоевание Китая, придворные забальзамировали тело, поместили для сохранности в смесь розовой воды с мускусом, с великим почтением препроводили в Самарканд и поместили в эту усыпальницу. Невзирая на пышную погребальную церемонию, в народе говорили, что великий завоеватель поначалу никак не мог обрести покой. Ночь за ночью из его гробницы доносились жуткие завывания, пугавшие жителей Самарканда. Походило на то, что мертвому властелину никак не удается обрести вечный покой. Этот вой слышался целый год, после чего горожане, отчаявшись, направились к сыну Тимура, пали перед ним на колени и принялись умолять его освободить пленников, особенно ремесленников, захваченных Тимуром в его походах и привезенных в Самарканд для украшения столицы. Когда эти люди смогут воротиться в свои земные дома, тогда и Тимур наконец обретет пристанище на небесах. Сын Тимура выслушал своих натерпевшихся, измученных подданных, внял их мольбе, и чужеземные ремесленники смогли отправиться по домам. После этого наступила тишина.

Эту историю Бабур относил к бабушкиным сказкам, а вот в то, что на гробе Тимура красуется резная надпись: «Когда я восстану из могилы, мир содрогнется», верил.

Он почтительно приблизился к гробу и, чуть ли не со страхом протянув руку, коснулся крышки, где был выгравирован подробный перечень предков Тимура.

«Мои предки, — подумал юноша. — Моя кровь».

Склонив голову, он коснулся губами холодного камня и прошептал:

— Я буду достоин тебя.

Он дал это обещание великому Тимуру и своему отцу. Но прежде всего самому себе.

Легкий утренний ветерок шевелил прозрачные, расшитые жемчугом занавеси павильона в Баги-Дилькуша, Саду Сердечной Услады, где, спустя почти два месяца после триумфального завоевания Самарканда, спал Бабур. Из всех садов и парков, которыми украсил окрестности Самарканда великий Тимур, именно этот он любил больше всего. Прошлым вечером, когда солнце уже село, он, повинуясь порыву, призвал Вазир-хана со стражей, и они поскакали за Бирюзовые ворота и дальше, по двухмильной аллее, обсаженной величавыми, мягко покачивавшими ветвями, тополями, на восток к этому саду. Уже пала ночь, когда они галопом влетели в его ворота, но Бабур смог разглядеть увенчанный куполом и обнесенный колоннадой летний дворец Тимура, светившийся за ширмой из темных деревьев, словно огромная жемчужина, а также смутные очертания окружавших его легких павильонов. Он предпочел для сна один из павильонов с изящными мраморными колоннами, инкрустированными китайским фарфором, обсаженный вокруг вязами, чинарами и стройными, темно-зелеными кипарисами. Он знал, что Тимур тоже любил спать в садах, и даже повелел установить свой трон на платформе, помещенной на пересечении двух потоков. Четыре канала символизировали четыре реки жизни и его власть над четырьмя сторонами света.

Чем больше размышлял Бабур о Тимуре, тем более фантастичными представлялись ему собственные мечты и стремления. Легко, конечно, говорить о себе как о наследнике Тимура, но стоит подумать, что это значит, и начинаешь понимать, как далеко тебе до великого предка.