Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом - Софи Ханна

Клаудия взглянула на кольцо.

– Жалкое было зрелище. Он был жалок, я так и сказала ему. И вообще, вела себя с ним так грубо и гадко, что он разозлился и стал вести себя как агрессор, настаивая на том, что я зачахну и умру без его любви. Заявил, что мне придется вернуться к нему, ведь он задушит всякого, на кого падет мой выбор. Вот тогда-то, когда он перестал распускать передо мной слюни, а начал диктовать условия, мое сердце смягчилось. Он твердил, что я все равно выйду за него, хочу я того или нет. И я с удивлением поняла, что скорее хочу, чем нет. Рэндл восхитителен, когда свиреп, а я еще никогда не видела его более разъяренным, чем тогда.

Обмен любезностями такого рода, как она описывала, вовсе не казался мне проявлением любви, но мне хватило такта промолчать.

– Значит, вы его простили и заключили вторую помолвку?

– Несколько лет я заставляла его терпеть все муки ада и наконец, да, согласилась. Но его страдания еще не прекращены, о нет. Я пока отказываюсь назвать дату нашей свадьбы. Возможно, что и никогда не назову. В конце концов, разве обязательно в наши дни жениться? – Клаудия рассмеялась, видя мое замешательство, которое я даже не пытался скрыть.

Нимало не заботясь, одобряю я ее или нет, она продолжала:

– Получать удовольствие можно и не будучи замужем, любовь от этого только острее, к тому же изнашивается не так быстро. А еще мы с Рэндлом не можем пожениться, пока я не решу, где нам жить. То есть бо́льшую часть времени – понятно, что дом у нас будет не один. Рэндл ждет не дождется того дня, когда он сможет вырваться из Оксфорда. Он говорит, что найдет работу в графстве Корк и будет жить со мной в Лиллиоуке, но мне как раз нравится Оксфорд. Там, по крайней мере, всегда можно найти себе занятие поинтереснее, чем считать овец и проплывающие облака. А можно попробовать и Лондон – вот это было бы восхитительно! Вам нравится жить в Лондоне?.. Дорогой! Наконец-то!

– Здравствуй, божественное создание. – Кимптон широкими шагами подошел к нам. – Как бы я хотел остаться здесь, с тобой, и провести день, покрывая твое лицо поцелуями… Но не могу. Кэтчпул, поторопитесь, – вас ждут.

– Кто? – спросил я. Что-то в его тоне сразу заставило меня поверить, что дело важное.

– Я, хотя точнее было бы сказать – Джозеф Скотчер. Пуаро, Конри и О’Двайер уже в утренней гостиной – или будут там, когда мы придем.

– В утренней гостиной? – повторил я.

– Да. – Кимптон повернулся на каблуках. Я заспешил вслед за ним к дому.

– Скажите мне спасибо за то, что вас пригласили, – бросил он мне через плечо. – Это надутое насекомое Конри всеми силами старался убедить меня не рассказывать вам и Пуаро мою новость, а говорить только с ним и его полоумным прихлебателем. Я сказал ему: хотите услышать то, что я имею сообщить, – зовите Пуаро и Кэтчпула. Какой смысл распинаться перед аудиторией, где нет приличных мозгов?

– Перед какой аудиторией? Кимптон, о чем вы?

– О чем? Да об убийстве Джозефа Скотчера, разумеется, – сказал он. – Вы сильно заблуждаетесь на его счет – все вы, детективы. Очень сильно заблуждаетесь – и я вам сейчас это докажу.

Глава 20

Причина смерти

Тела Скотчера уже не было в утренней гостиной. Скорее всего, его перевезли в ближайший морг, но когда я спросил об этом инспектора Конри, он ограничился кратким «увезли». После того как Кимптон вынудил его разбавить их маленький междусобойчик мною и Пуаро, инспектор решил мстить, утаивая от нас как можно больше обыденной информации, чем сильно напомнил мне Хаттона, – та же болезнь, только в более опасной, вирулентной, так сказать, форме.

Хотя Скотчера уже увезли, в комнате по-прежнему стояло его кресло, одинокое и заброшенное в отсутствие хозяина. Кровавое пятно на восточном ковре отмечало место, где лежала его голова, вернее, то, что от нее осталось.

Пуаро, инспектор Конри и сержант О’Двайер сидели на стульях подальше от пятна, напряженные, как зрители в ожидании шоу.

– Уверен, что знаю, о чем пойдет речь, – заявил Конри, едва мы с Кимптоном вошли. – И даю вам разрешение говорить на эту тему, доктор Кимптон. Пуаро, Кэтчпул, надеюсь, я могу положиться на вашу профессиональную сдержанность.

Наступив прямо на пятно, Рэндл приблизился к креслу Скотчера и положил на него руку.

– «Я на земле громадной, как на троне, // Теперь сижу со скорбию моей. // Скажи царям, чтоб шли к нему с поклоном!»[16] – пробормотал он.

– Цитата из «Короля Джона»? – поинтересовался Пуаро.

– Разумеется, старина, что еще я мог бы цитировать в такой момент?

– Значит, кресло Скотчера для вас трон?

– Не совсем. Не все следует понимать буквально. Ха! – Глаза Кимптона сверкнули, словно подчеркивая иронию сказанного. – Подумать только, и это говорю я!

– Но ведь Джозеф Скотчер и был в ваших глазах королем – повелителем Лиллиоука? – настаивал Пуаро.

Кимптон едва заметно улыбнулся.

– Наследник королевства Эти, да. Монарх в ожидании престола… А что, мне нравится! Вы правы, Пуаро. Наше небольшое происшествие вполне можно считать случаем цареубийства, хотя в газетах такого, конечно, не напишут.

– Интересно, каким подданным короля Джозефа были бы вы, лояльным или не очень, – подумал Пуаро вслух.

– Долой праздное любопытство, вы, старый корень. Развлекайтесь своими психологическими измышлениями сами. Какой от них вред? А я буду говорить о вещах более приземленных.

– Вот и давайте перейдем к делу, – вставил инспектор Конри.

– Согласен. Итак, вот пятно – взгляните. Не кажется ли оно вам необычным?

– Можете сколько угодно упрекать меня в пессимизме, – произнес О’Двайер, – но мне почему-то кажется, что с ковра его уже не вывести. Придется леди Плейфорд покупать новый.

– О’Двайер, помолчите, – рявкнул Конри.

– О, конечно, – откликнулся сержант с такой готовностью, словно «помолчать» значилось неизменным номером вторым в любом списке его дел.

– У кого-нибудь есть иные соображения? – Кимптон смотрел на меня и на Пуаро. – Хотите подсказку? Ладно, слушайте. Я готов голову дать на отсечение, что это пятно слишком мало для того убийства, с которым мы якобы имеем дело. В него поверили все, кроме меня. Я же усомнился сразу, как только увидел Скотчера лежащим здесь, на этом ковре. Но лишь когда тело унесли, мое сомнение превратилось в уверенность.

– Уверенность в чем? – переспросил Пуаро.

– В том, что Скотчер умер не от удара дубинкой по голове. Да, кто-то действительно размозжил ему череп, но умер он не от этого. Он был уже мертв, когда его били.

– Вот так раз, – тихонько сказал О’Двайер.

– Рискну предположить, что к тому моменту, когда ему нанесли первый удар, он был мертв уже около часа, – сказал Кимптон. – Сержант О’Двайер, разве полицейский врач не сказал вам ничего похожего? Я видел, вы с ним разговаривали. Честно говоря, мне трудно поверить, чтобы человек медицинской профессии мог упустить столь очевидное обстоятельство.

– Доктору Клаудеру не пристало делать какие-либо заявления прежде, чем он проведет вскрытие, – отрезал Конри. Очевидное стремление Кимптона присвоить себе главную роль в расследовании сильно испортило настроение инспектору. – Я не велел ему думать. Предстоит дознание, и поскольку вердикт последнего нам неведом, то нечего и пытаться его предвосхитить, это неприлично.

– Неприлично? – Кимптон громко захохотал, услышав столь комический довод. – Какая чушь – если, конечно, вы не намерены ставить палки в колеса собственному расследованию, инспектор.

Он обошел кресло кругом, встал лицом к Пуаро и сказал:

– Если б Скотчер умер от удара палкой по голове, здесь было бы вдвое больше крови, чем мы видим.

– Может быть, вы хотите сказать, что мистер Скотчер скончался от своей болезни, а убийца пришел его убивать, не зная, что он и так уже умер? – предположил О’Двайер. – Если так – а я буду последним, кто станет отрицать, что странные вещи случаются, причем не так редко, как мы считаем, – то тогда…

– Я уверен, что Скотчер умер не от болезни, – перебил его Кимптон. – Пуаро, вы хорошо помните, что мы видели здесь в ночь убийства? Мы все спустились сюда по лестнице, и нашим глазам предстало страшное зрелище. Скотчера долго били по голове. От черепа почти ничего не осталось, он был полностью разрушен, припоминаете?

– Нижняя часть лица была еще невредима, – сказал я. – Рот искажала ужасная гримаса боли.

– Полный балл, Кэтчпул, – сказал Кимптон. – Я рад, что вы вспомнили про гримасу.

– Mon Dieu, – прошептал Пуаро. – Как я был глуп – как слеп…

– В этом, джентльмены, и состоит моя догадка, – сказал Кимптон. – В ее основе лежат некоторые наблюдения, сделанные мной как врачом-патологоанатомом. Мне не раз доводилось вскрывать тела людей, умерших подозрительной смертью, и писать о них заключения для полиции. Помню один такой случай – убийство, – когда причиной смерти стало отравление. Стрихнином.