Книга о коране, его происхождении и мифологии - Л Климович

Построенная на сопоставлении текстов Корана (по названному выше изданию А. Гинкельмана 1694 г.), Сунны, тафсира Байдави и некоторых арабских авторов с Ветхим заветом, Мишной и другими частями Талмуда, книга А. Гейгера стала своего рода "маяком" для последующего суждения о раннем исламе. Все сводилось в ней к заимствованиям из Библии и других внешних источников, возможность же наличия соответствующих подлинно арабских материалов совершенно игнорировалась. Арабы изображались народом, способным лишь перенимать чужое, прежде всего от иудеев, принадлежащих-де к единственной "богоизбранной", творчески одаренной нации. Успех подобных установок Гейгера определил его признание не только в иудейских, но вскоре и в христианско-миссионерских кругах, которые в подобных же целях подготовили соответствующие произведения с добавлением материалов из Нового завета. Это подтверждает факт перевода книги Гейгера на английский язык и ее опубликования в 1898 году Британским миссионерским обществом (Кембриджской миссией с центром в Дели) в Индии, в Мадрасе.

Недавно в связи с новым, нью-йоркским изданием английского перевода книги Гейгера в серии "Библиотека еврейских классиков издательского дома KTAV", обо всем этом со странной наивностью рассказано в появившемся отклике: "Так работа немецкого раввина служила целям обращения в христианство!"[166]. А написавший обширное предисловие к американскому изданию М. Перлман из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе прославляет Гейгера еще и как отца реформированного иудаизма, иначе говоря, иудаизма как универсального религиозно-этического учения, приспособленного к требованиям буржуазного общества.

Между тем взгляд, изложенный в книге Гейгера, не только сыграл, но и по-прежнему играет отрицательную роль в изучении истории арабов и ислама, исследовании Корана и его источников.

Вызвав немало подражаний, книга Гейгера направила изыскания в этой области в сторону одностороннего выпячивания истории еврейского народа, изображаемого творческим, "богоизбранным" народом в ущерб арабам, якобы лишь пассивно воспринимающим, а порой даже искажающим то ценное, что им перепадет. Вот название лишь нескольких немецких работ, уже из заголовков которых можно судить, о чем в них идет речь: Г.Ф. Герок. "Versuch einer Darstellung der Christologie des Koran" ("Опыт восстановления христологии Корана". Гамбург и Гота, 1839); Г. Гиpшфeльд."Judische Elemente im Koran" ("Иудейские элементы в Коране". Лейпциг, 1886); Й. Яспис. "Koran und Bibel. Ein comporativer Versuch" ("Коран и Библия. Компаративистский опыт". Лейпциг, 1905); В. Эйкманн. "Die Angelologie und Damonologie des Korans im Vergleich zu der Engel und Geisterlehre der Heiligen Schrift" ("Ангелология и демонология Корана в сравнении с учением об ангелах и духах священного писания". Нью-Йорк — Лейпциг, 1908); В. Рудольф. "Die Abhangigkeit des Qorans vom Judenthum und Christenthum" ("Зависимость Корана от иудаизма и христианства". Штутгарт, 1922). Добавим лишь, что даже столь известный ориенталист и семитолог, как Ю. Вельхаузен (1844–1918), шесть выпусков своего труда, посвященного истории Аравии в период до, во время и после возникновения ислама, объединил под названием "Skizzen und Vorarbeiten" ("Наброски и подготовительные работы". Берлин, 1884–1889), поскольку для него, как правильно заметил академик Бартольд, "изучение арабов было только средством для лучшего понимания истории ветхозаветных евреев"[167].

Справедливость требует отметить, что весьма долгому господству таких взглядов и методов изучения в известной мере способствовало негативное отношение духовных кругов стран, где распространен ислам, к доисламскому периоду их истории, который рассматривался ими как время джахилийи, варварства, язычества, невежества. На этой почве даже разыгрывались любопытные истории.

Вот свидетельство выдающегося датского исследователя Дитлефа Нильсена, относящееся ко второй половине 30-х годов нашего столетия: "Однажды, будучи в Иерусалиме, я решил измерить и сфотографировать священную скалу, высящуюся на месте древнего храма и составляющую теперь святая святых в мечети Омара. "Гяурам" запрещен доступ сюда, и я сделал попытку добиться разрешения духовного начальства. Я был допущен к аудиенции у великого муфтия и отправился на нее с альбомом иллюстраций к древнеарабской культуре. Великий муфтий был настроен весьма националистически, и я указывал ему, какие великолепные здания и монументы создали его праотцы в древности. Изучение этих остатков старины — добавил я — является моей специальностью.

Великий муфтий очень заинтересовался моим рассказом. Я получил особое рекомендательное письмо и разрешение посетить Хеврон. Высокий духовный сановник без устали расспрашивал меня о всех тех диковинных вещах, которые я показывал ему в альбоме. В конце концов, пришлось затронуть в разговоре вопрос о датировке древнеарабской культуры, и я не мог скрыть от своего собеседника, что это была эпоха древнего язычества.

— "Джахилийя", "язычество"! — в испуге вскричал великий муфтий и с отвращением оттолкнул от себя альбом"[168].

Нельзя не признать справедливым вывода, который тогда же сделал датский ученый из столь неожиданно закончившейся встречи с великим муфтием Иерусалима. "Вот в этой установке кроется причина того, что позднейшую культуру ислама не связывают с древней языческой культурой никакие традиционные узы и что у арабских авторов, в отличие от авторов-классиков, отсутствует традиция. Арабы желали забыть свое прошлое"[169]. Здесь лишь последняя фраза вызывает возражение. Ибо арабы почитали своих предков, воспевали их героические деяния. Даже в Коране, например, в 105-й суре — "Слон" можно прочесть о том, что при защите родной земли им помогали и чудесные силы природы. Но позднее, стремясь подчинить все сферы жизни исламской идеологии, духовные круги пытались вытравить из памяти народа страницы доисламского прошлого. Однако, как мы увидим позднее, из этого мало что получилось. Ведь, помимо всего прочего, это пришло в противоречие и с историей посланников и пророков Аллаха, в цепи которых пророк Мухаммед был последним. Среди предшествовавших ему были и такие, о которых у арабов сохранилось много воспоминаний, занимательных рассказов.

Другое дело — и это, конечно, было хорошо известно Д. Нильсену, что легенду о джахилийи порой с корыстной целью использовали и европейцы, в частности те, кто раскапывал археологические ценности и вывозил их в музеи столиц Запада. Так произошло, например, в Месопотамии, в Ираке, где для этой цели распространили слух о том, что докопались якобы чуть ли не до самого ада, до джаханнам, откуда показались какие-то белые головы, чудовища, от которых, чтобы не случилось какого-либо несчастья, надо поскорее избавиться. Не случайно английский археолог О.Г. Лэйярд (1817–1894) из раскопанного им в столице древней Ассирии "в первую очередь решил отправить два крылатых чудовища — одного быка и одного льва, — два самых маленьких и в то же время наиболее сохранившихся из найденных им человеко-львов и человеко-быков… Лэйярд буквально не знал, куда деваться от забот, а для арабов увоз "идолов" был настоящим праздником, феллахи Нильской долины провожали останки своих царей, увозимые (другим археологом. Л.К.) Бругшем в Каир, с плачем и стенаниями; арабы, собравшиеся у холма Нимруд (у Тигра, на окраине Мосула. — Л.К.), оглашали окрестности криками радости. Под эти крики гигантскую статую и поставили на катки"[170].

Даже из этого небольшого сообщения видно, что все дело заключалось в том, как "подготавливали" арабов их духовные "пастыри": и вот случилось так, что вроде бы в одинаковой ситуации в Египте плакали, а в Ираке — радовались…

Четверть века назад, вскоре после того, как в Ираке был уничтожен державшийся на английских штыках королевский режим, пишущий эти строки был в Ираке, в том числе у холма Нимруд, и не раз слышал, с какой грустью и возмущением арабы говорили о том, что им приходится выставлять в музеях гипсовые копии произведений своего родного искусства, вывезенных на Запад в период хозяйничанья здесь европейцев. Окрепшее в борьбе за независимость своих стран национальное самосознание народов Востока способствует правильному подходу и к оценке исторического прошлого, в том числе памятников письменности. Корана.

Бережное отношение к памятникам прошлого, тщательный учет фактов истории — условия, выполнение которых трудно переоценить. Не считаясь с ними, нельзя понять своеобразия исторического развития каждого народа, своевременно и правильно оценить пробудившееся в нем национальное самосознание, своеобразие культуры, любой сферы его жизнедеятельности.

Изучение древней и раннесредневековой истории Аравии, успешно развивающееся во второй половине XX века, помогает всесторонней оценке социальных корней происхождения ислама. Раскопки в Йеменской Арабской Республике и Народной Демократической Республике Йемен, проводившиеся, в частности, советско-йеменской комплексной экспедицией в Хадрамауте, подтверждают, что процесс постепенного перехода от многобожия к единобожию, который был характерен для северо-западной и Внутренней Аравии, имел место и на юге Аравии, и даже в весьма раннее время. Как пишет один из участников названной комплексной экспедиции, "с середины IV в. йеменские надписи почти не упоминают имен божеств, но возносят хвалы, мольбы и благодарности единому и единственному божеству, называемому просто "богом"… "милостивым"… "господином небес"… "господином на небе и на земле"… "владыкой неба и земли".