Зов кукушки - Роберт Гэлбрейт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лицо отчетливо видно?
— Нет, во время разговора он только чуть-чуть приподнял маску. Тем не менее женщина подтвердила, что это был Даффилд. До квартиры Портер он добрался около половины пятого. Она уложила его спать на диване, а через час растолкала, узнав о смерти Лэндри. Надоумила изобразить нервное расстройство и лечь в клинику.
— Никакой предсмертной записки вы не нашли? — спросил Страйк.
— Нет. Ни в квартире, ни в компьютере, но это и неудивительно. Лэндри не готовила самоубийство заранее, правда же? Она ведь страдала психическим расстройством — поругалась с этим мудаком и выбросилась с балкона… ну сам знаешь, как это бывает.
Посмотрев на часы, Уордл осушил стакан.
— Мне пора. Жена скандалить будет — я ей сказал, что только на полчаса задержусь.
Загорелые девушки незаметно исчезли. На тротуаре Страйк и Уорлд закурили.
— Черт бы подрал этот запрет на курение в общественных местах, — сказал Уордл, наглухо застегивая молнию на куртке.
— Значит, мы с тобой договорились? — уточнил Страйк.
Сжав сигарету в зубах, Уорлд принялся натягивать перчатки.
— Ну не знаю…
— Брось, Уордл, — сказал Страйк, вручая полицейскому свою визитку, которую тот принял как предмет розыгрыша. — Я же сдал тебе Бретта Фирни.
— Пока еще нет, — нагло хохотнул Уордл.
Небрежно сунув визитку в карман, он затянулся, выпустил дым в небо и окинул собеседника любопытным, оценивающим взглядом:
— Ну ладно. Если возьмем Фирни, получишь дело.
11
— Агент Эвана Даффилда говорит, что его клиент отказывается давать интервью и отвечать на звонки касательно Лулы Лэндри, — сообщила Робин следующим утром. — Я подчеркнула, что вы не журналист, но он стоит на своем. А в офисе у Ги Сомэ персонал вымуштрован почище, чем у Фредди Бестиги. Можно подумать, я добиваюсь аудиенции у папы римского.
— Ладно, — сказал Страйк, — попробую выйти на него через Бристоу.
Робин впервые увидела Страйка в костюме. Босс напомнил ей игрока сборной по регби, отправляющегося на международную встречу: крупный, официально-строгий в своем темном пиджаке и неброском галстуке. Стоя на коленях, он рылся в одной из картонных коробок, принесенных от Шарлотты. Робин старалась не смотреть на его скарб. Оба они до сих пор избегали вслух упоминать, что Страйк ночует в конторе.
— Ага, — сказал он, откопав ярко-голубой конверт — приглашение на день рождения. — Дьявольщина! — вырвалось у Страйка, когда он вскрыл письмо.
— Что такое?
— Здесь не сказано, сколько ему лет. Моему племяннику.
Робин было бы любопытно узнать, какие у Страйка отношения с близкими. Но, учитывая, что ей никогда официально не сообщали ни о многочисленных сводных братьях и сестрах, ни о громкой славе отца, ни о сомнительной известности матери, она прикусила язык и продолжила вскрывать поступившую в тот день рутинную почту.
Страйк поднялся с пола, задвинул коробку в угол кабинета и вернулся к Робин.
— А это что? — спросил он, заметив у нее на столе ксерокс аккуратной газетной вырезки.
— Это я для вас сохранила, — застенчиво ответила она. — Вы в прошлый раз сказали, что материал про Эвана Даффилда был очень кстати… Вот я и подумала, что это вас тоже заинтересует, если вы еще не читали.
Статья из вчерашней «Ивнинг стандард» была посвящена кинопродюсеру Фредди Бестиги.
— Отлично, прочту по пути на встречу с его женой.
— Уже почти бывшей, — сказала Робин. — Здесь все про это сказано. Не везет ему в любви, мистеру Бестиги.
— Насколько я знаю со слов Уордла, мистер Бестиги и сам не слишком обаятельный персонаж, — заметил Страйк.
— Как вам удалось разговорить полицейского? — На этот раз Робин не смогла скрыть своего любопытства. Ей отчаянно хотелось постичь всю кухню расследования.
— У нас есть общий друг, — ответил Страйк. — В Афганистане познакомились. Сейчас он — офицер полиции.
— Вы служили в Афганистане?
— Угу. — Страйк надевал пальто, держа в зубах сложенную статью о Фредди Бестиги и приглашение на день рождения Джека.
— И что вы там делали?
— Расследовал некоторые боевые потери, — ответил Страйк. — По линии военной полиции.
— Ничего себе! — вырвалось у Робин. Военная полиция как-то не вязалась с представлениями Мэтью о шарлатанстве и никчемности. — А уволились почему?
— По ранению, — сказал Страйк.
Когда тот же вопрос задал Уилсон, Страйк ответил открытым текстом, но с Робин откровенность была ни к чему. Он хорошо представлял выражение ужаса на ее лице и не нуждался в сочувствии.
— Не забудьте позвонить Питеру Гиллеспи, — напомнила вслед ему Робин.
По пути на Бонд-стрит, в вагоне подземки, Страйк прочел ксерокопию статьи. Фредди Бестиги получил стартовый капитал в наследство от отца, сколотившего огромные деньги на грузоперевозках, а затем приумножил это состояние за счет кассового успеха своих фильмов, осмеянных серьезными кинокритиками. В настоящее время продюсер судился с двумя газетами, которые уличили его в гнусных домогательствах к молоденькой сотруднице, чье молчание он купил до начала процесса. Обвинения, тщательно приправленные словами «предположительно» и «по слухам», касались сексуальной агрессии, а также некоторых физических издевательств. Все сведения исходили от «источника, близкого к предполагаемой жертве», но сама девушка отказалась поддерживать обвинения и беседовать с прессой. Предстоящий развод Фредди с нынешней женой, Тэнзи, упоминался лишь в последнем абзаце, где указывалось, что эта незадачливая пара была дома в ту ночь, когда покончила с собой Лула Лэндри. У читателя складывалось странное впечатление, будто взаимная неприязнь четы Бестиги могла подтолкнуть Лулу к самоубийству.
Страйку никогда раньше не доводилось вращаться в кругу тех, кто обедает в «Чиприани». Шагая по Дэвис-стрит под теплыми лучами солнца, которые пригревали ему спину и золотили показавшееся впереди красно-кирпичное здание, он подумал, что, чего доброго, может столкнуться здесь с кем-нибудь из своих сводных братьев или сестер. Заведения типа ресторана «Чиприани» были неотъемлемой частью повседневной жизни законных детей его отца. В последний раз трое из них дали о себе знать, когда Страйк лежал в бирмингемском госпитале «Селли-Оук», где проходил курс восстановительной терапии. Габби и Данни сообща прислали цветы; Эл однажды приехал его навестить и преувеличенно громко хохотал, избегая смотреть в изножье койки. Потом Шарлотта передразнивала гогот и содрогание Эла. Выходило очень похоже. Кто бы мог подумать, что такая красивая девушка умеет смешить, но у нее это здорово получалось.
В ресторанном зале, оформленном в стиле ар-деко, он увидел стулья и стойку теплого, тщательно отполированного дерева, нежно-желтые скатерти на круглых столиках и официантов в белоснежных куртках и при «бабочках». Среди оживленно болтающих, позвякивающих столовыми приборами посетителей Страйк без труда нашел взглядом своего клиента — тот сидел за столиком для четверых, причем, к удивлению Страйка, в компании сразу двух женщин: у обеих были длинные блестящие каштановые волосы. На кроличьей физиономии Бристоу читалось желание угодить, а может, и успокоить.
Завидев Страйка, адвокат вскочил и представил его Тэнзи Бестиги, которая протянула ему тонкую холодную руку, а потом и ее сестре, Урсуле Мей, — та и вовсе не удостоила его своим вниманием. Пока официант уточнял заказы напитков и раздавал меню, Бристоу нервничал и без умолку говорил, а сестры изучали Страйка откровенно критическими взглядами, какие позволяют себе только представители определенного класса.
Безупречно лощеные, как две вынутые из прозрачных коробок большие куклы, загорелые, с каким-то восковым блеском кожи, узкобедрые, в тугих джинсах, они были стройными, как положено богатым, и носили длинные, идеально гладкие волосы на прямой пробор.
Когда Страйк в конце концов оторвался от меню, Тэнзи без предисловий поинтересовалась:
— Вы и в самом деле, — она произнесла «в самм деле», — сын Джонни Рокби?
— Если верить тесту на отцовство, — ответил он.
Она, похоже, не поняла, считать это шуткой или грубостью. Ее темные глаза были посажены чуть ближе, чем хотелось бы; ботокс и контурная пластика не могли замаскировать капризное, раздраженное выражение лица.
— Послушайте, я уже сказала Джону, — резко начала она, — что не потерплю новой огласки, это понятно? Охотно расскажу обо всем, что слышала, чтобы вы доказали мою правоту, но запрещаю вам где бы то ни было упоминать нашу встречу.
Расстегнутый ворот тонкой шелковой блузы открывал кожу цвета жженого сахара, которая обтягивала костлявую грудину, создавая неприятное впечатление бугристости, но при этом из узкой грудной клетки торчали округлые, крепкие груди, как будто позаимствованные на один день у красотки посочнее.